Эти заметки священника-практика не следует воспринимать как призыв к немедленной литургической реформе или изложение ее плана. Это скорее попытка свести воедино все «болевые точки» современного православного богослужения, чтобы увидеть, насколько оно нуждается во внимательном и любовном переосмыслении, поскольку в своем неизменном виде стало совершенно непонятным для нашего современника, человека секулярной эпохи.
Виктор Алымов в лекциях по исторической литургике так говорит о богослужении:
«…Если в Католицизме это — уютный садик, а в Протестантизме — хорошо подстриженный газон, то в Православии — это лес. Здесь есть огромные деревья, уходящие корнями в Ветхий Завет. И есть вечно — цветущая поросль первохристианства. И есть заросли времен средневековья. И совсем молодые побеги нового времени. Но всё это живет и развивается, как единый организм» [7].
Симпатии автора понятны: он историк и ценит в православном богослужении обилие данных для своей науки, но если посмотреть на богослужение с точки зрения цели? Для выращивания наиболее красивых цветов не лучшим ли фоном будет хорошо подстриженный газон? Полнее ощутить мир и наполненность красотой не удобнее ли будет в уютном садике, а не в заброшенном лесу?
В древней Церкви крещение всегда предварялось оглашением. Оно было длительным, иногда до трех лет, и состояло из отдельных этапов. Диакон Павел Гаврилюк пишет, что на первом, самом длительном этапе, повсеместно никаких занятий с оглашенными не проводилось, они только посещали первую часть богослужения [1, с.149]. «Фактически, сама Литургия оглашенных играла для катехуменов роль огласительного занятия» [1, с.234]. Можно ли сегодня представить себе, что человек, только посещая богослужения, может научиться вере или найти ответы на свои духовные вопросы? Он не сможет не только этого, но, скорее всего, без специальной подготовки вовсе не поймет правильно ни единого слова.
Святой папа Римский Целестин I (422-432), говоря о богослужебном именовании Девы Марии Богородицей, изрек чеканную формулу: “legem credendi statuit lex orandi”, – закон веры определяет закон молитвы, в смысле: вероучение Церкви сохраняется в текстах богослужения. Верно и обратное, и в веках эта формула сохранилась в виде: “lex orandi est lex credendi” – как мы молимся, так мы и веруем.
Чего же не хватает нашему современному богослужению, чтобы полноценно учить нас и объединять в единое Тело Христово?
Прежде всего нужно поставить вопрос о языке богослужения.
Если воспринимать молитву не магически, как заклинание, привлекающее невидимые силы или источающее вокруг себя благодатные вибрации, а как средство общения с Живым Богом, то понимание молитвы становится категорически необходимым, ведь «вера от слышания» (Рим 10:17).
Спор о необходимости перевода церковнославянских богослужебных текстов ведется довольно давно. Сторонники и противники перевода успели накопить достаточно аргументов, поэтому перечислять их еще раз нет смысла.
Упомяну лишь один аспект данного вопроса. То, что церковнославянский язык частично понятен, задачи не облегчает, скорее наоборот:
«…существует эффект кажущейся понятности богослужения и литургических текстов на церковнославянском языке только потому, что в нём есть знакомые слова, корни и словосочетания. Многолетний опыт показывает, что в действительности понимание богослужения весьма незначительно, а нередко ещё и двусмысленно, и всё же беспокойства это у людей часто не вызывает, потому что им кажется, что степень непонимания службы очень мала» [2 с.17].
Один небольшой пример: «И сподоби нас, Владыко, со дерзновением, неосужденно смети призывати Тебе, Небеснаго Бога Отца, и глаголати» обычно переводится в смысле: дай нам, Владыка, посметь обратиться к Тебе и не осуди за это. Такой перевод и такое понимание напоминает о непереходимой пропасти между Богом и человеком.
Но попробуем перевести точнее. Тут используется специфический граматический оборот ЦСЯ, «двойной винительный». Например: «Папа постави Мефодія епископа». Тут два существительных в винительном падеже (кого? – кого?).
На русский язык эти существительные переводятся в винительном и творительном падежах (кого? – кем?). «Папа поставил Мефодия епископом» [3 с.10].
Таким образом, наша фраза переводится на русский так: дай нам, Владыка, с дерзновением, называть Тебя, Небесного Бога, – Отцом. То есть, между Богом и человеком нет никакой пропасти, Он близок нам, как любящий Отец. Смысл практически противоположный!
Известно, что никаких догматических и канонических запретов на введение какого-либо нового языка в богослужебное употребление не существует. Например, на Юбилейном Соборе 2000 года митр. Филарет Минский сообщил, что Синодальная богословская комиссия признала, что для сохранения особого языка богослужения нет никаких оснований:
«Можно ли вообще считать оправданным, с точки зрения веры в Боговоплощение, то противопоставление сакрального и профанного языков, которое характерно скорее для нехристианских религиозных традиций?»
Если в случае общих служб и возникает какое-то сомнение, то требные последования, без сомнения, необходимо совершать на понятном языке. Это единственный случай, когда нас слушают неверующие люди, причем по собственной инициативе. Вместо живого слова Церкви и Священного Писания они слышат таинственные и неведомые заклинания. Неудивительно, что они воспринимают молитвы Церкви как магическое действие.
Необходима коррекция богослужебных текстов.
Когда тексты богослужения становятся понятными, некоторые высказывания в них могут показаться не такими уж и православными, а то и вообще не соответствующими Духу Христову.
Не секрет, что многие праздники основаны на апокрифах. «Взяв за основу какой-то апокриф, богослужебный текст может расцвечивать его сколько угодно. И многие люди, воспринимая всё буквально, просто рискуют впасть в дух чуждый и суеверие» [2, с.8].
Некоторые горькие слова, обращенные к соплеменникам Господа и Его апостолов, сегодня многие могут воспринять и воспринимают как антисемитские. Например в утрене Страстной Пятницы: «Род иудейский неверный и прелюбодейный… Толпа богоубийц, иудейское племя беззаконное…». В них евреи противопоставлены Христу и его последователям, тогда как, на самом деле, все участники новозаветных событий были иудеями и в кровном и в религиозном смысле, а врагами Христа были не евреи, а религиозные консерваторы и политиканы.
В отношении тех, чьи богословские мнения не были приняты Церковью, мы слышим страшные, ругательные слова. А ведь некоторые из них не были противниками Церкви, и вообще, речь ведь идет о мнениях. Современному человеку, воспитанному на христианской терпимости, не по себе, когда он слышит ругательства и проклятия в адрес тех, кто мыслит иначе:
«…Ризу Христа, расторгнутую и разорванную лающими псами, вы мудро сшили, досточтимые отцы…» (служба св. отцов шести вселенских соборов, вечерня, стихира на Господи воззвах).
«Стыдитесь постоянно, все отступающие от Церкви, как волки и псы–хищники… Твари служителем явившийся безумный Арий и Македоний, столь же мерзким оказавшийся, в геенне огненной мучатся наравне с язычниками… а изменяющие эту веру будут праведно преданы грозному проклятию» (та же служба, утреня, 3 и 9 песни канона).
Лучше все же уделить больше внимания рассудительности отцов, сохранивших верность истинной вере, чем проклинать и обзывать тех, кто заблудился. Тем более, что «…в литургических текстах могло отражаться одностороннее отношение к тем или иным людям, не вполне обоснованно осуждённым в качестве еретиков, что потом вошло в церковное предание, а теперь становится тормозом, например, на пути богословского сближения церквей. Достаточно вспомнить о диалоге с так называемыми монофизитскими и несторианскими церквами и традициями, отчасти то же самое происходит и с традицией католической» [2, с.8].
Вопрос о длине богослужения и точном исполнении богослужебного устава.
К сожалению, утвердилось мнение, согласно которому благочестивым и правильным является как можно более точное исполнение Типикона и максимальное удлинение богослужения. Иногда даже уставных указаний для этого не хватает, в ход идут дополнительные молебны, присоединяемые к литургии, акафисты, вставляемые между частями всенощного бдения и т. п. Священниками часто используется выражение «служить по Типикону» – как обозначение истинной праведности, и «сокращать» – как синоним нерадения и небрежности.
В то же время очень многие священнослужители, ревнители Типикона, просто не представляют себе богослужение по Типикону во всех деталях. Мы давно не исполняем указаний Типикона о времени совершения богослужений, самовольно заменили «Непорочны» на пение полиелея, отменили пение песней священного писания, заменив их произвольно сочиняемыми неуставными припевами между тропарями канона. Давно узаконено значительное сокращение предначинательного псалма, кафизмы на вечерне («Блажен муж»), псалма 140, полиелея и многих-многих других мест богослужения.
В XIX в. в Киевской духовной академии был проведен эксперимент. Известный исследователь истории богослужения профессор Михаил Скабалланович собрал энтузиастов-студентов, чтобы попробовать реставрировать богослужение по Типикону. Всенощное бдение продолжалось так долго, что заинтересованные в эксперименте студенты не выдерживали и уходили спать; один, по его воспоминаниям, даже не один раз [4].
Необходимо осознать разницу между монашеским и мирским богослужением. Типикон с его долгими и многочисленными службами родился не в первохристианской, а в монашеской среде и совершенно неприменим в полном объеме в среде людей, имеющих разные послушания в миру, работу, семью, различные заботы о других, все, что ведет их к спасению иным, немонашеским путем. Эту разницу не только необходимо понять, но и руководствоваться этим пониманием в приходской практике.
Хорошее богослужение — не то, которое будет длинным и точно соответствующим Типикону (это не возможно), но то, которое сможет вовлекать людей к участию в нем и через это станет преображать их души.
Искажен суточный круг богослужения, службы совершаются не в свое время.
Часы полностью потеряли свой смысл, так как предназначены для того, чтобы освятить определенное время суток священными воспоминаниями (в первоначальной практике 3-й, 6-й, 9-й часы — это 9:00, 12:00, 15:00 соответственно по нашему счету). Они стали бессмысленным придатком других суточных служб.
Совершенно забыто предназначение вечерни и утрени.
В вечерне есть много важных молитв и песнопений: 103 «предначинательный» псалом – возвышенный гимн красоте творения. 140, 141 псалмы «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя…» и другие. Но самым главным вечерним песнопением, несомненно является «Свете тихий», – древний «светильничный» гимн, который пели при возжигании или внесении светильников в место собрания христиан. Основное его настроение таково: хотя мы видим закат солнца, вечерний свет угасает, и это вызывает естественную тревогу у человека, но, по вере, в нас присутствует ясный, радостный Свет – Христос, отражение бессмертного Отца Небесного. Можно понять теоретически эти слова, но невозможно участвовать в них, если слышишь их утром.
Смысловым центром утрени давно стал канон. Утреню трудно представить себе без торжественного полиелея, без шестопсалмия, без Хвалитных псалмов. И все же, главным песнопением, выражающим дух утреннего богослужения, является великое славословие. Оно же является и наиболее древним утренним песнопением. Предваряется оно благодарением Бога за то, что Он показал нам свет солнца, и выражает настоящее ликование по поводу наступающего дня и благодарение «за великую славу Божию». Как полноценно участвовать в этой встрече наступающего дня вечером?
У вечернего и утреннего богослужений есть свой дух, свое настроение. Сейчас, когда утреня служится почти всегда вечером, а вечерня в некоторые праздники и почти весь Великий пост — утром, мы совсем потеряли этот дух и обессмысливаем вечерню и утреню.
Богослужение – общее дело, реализация соборности Церкви.
Со временем участие людей в богослужении оказалось очень ограниченным.
Деятельность регента и уставщика воспринимается церковным народом как сугубо профессиональная, к которой они, по недостатку специального образования, не допущены. А ведь то, что они делают, и есть богослужение.
Даже такие слова как «Аминь», а также «И духови твоему» в ответ на «Мир всем», произносят не предстоящие люди, как это положено, а профессиональный хор. Это дикость с точки зрения общей молитвы, но изменить что-либо обратно совсем не просто, люди в церкви давно считают эти слова частью таинственного ритуала, а не своим ответом священнику.
Постепенно возвращать людей к участию в службе может общее пение. Но для его введения и поощрения необходимо иметь в виду:
1. Общее пение – выражение соборности, оно невозможно, если в храме нет общины. В этом случае возможна только имитация общего пения стоящими среди прихожан хористами.
2. Для общего пения необходимо практиковать самые простые, обиходные распевы, оставить практику украшения богослужения сложными хоровыми произведениями, которые невозможно петь без специальной подготовки.
3. Тексты богослужения необходимо оформить в виде брошюр, которые находятся в храме и которые каждый желающий может использовать на службе
4. Желательно также дать возможность людям петь изменяемые части службы, для этого необходимо оформление их в виде сборников или, может быть, в виде отдельных изданий на каждый праздник.
Понимание богослужебных обрядов.
Для участия в богослужении необходимо понимание богослужебных действий. До сих пор распространена дореволюционная литература, предлагающая вместо толкования богослужения его «символическое» осмысление, превращающее общую молитву в некое подобие спектакля, в котором изображается жизнь Спасителя. Такое толкование является дополнительным, и должно предлагаться после непосредственного, фактического объяснения обрядов богослужения [5], иначе оно не объясняет службу, а сбивает с толку.
Так, вход с Евангелием на литургии, бывший некогда торжественным началом службы и настраивающий на чтение Писаний, превращается в изображение выхода Христа на проповедь.
Вход с приготовленными дарами, предваряющий начало Литургии верных, становится почти театральным изображением погребения Христа, занимая в воображении молящихся место более значительное, чем само таинство, вступлением к которому этот перенос даров является. Дело усугубляется непонятным текстом Херувимской песни, содержание которой, на самом деле, можно было бы передать простой фразой: мы с благоговением готовимся принять Христа.
Проскомидия, непосредственно касающаяся людей, приносящих дары, совершается в абсолютной тайне от них, в глубине алтаря, так, что многие не знают о ее существовании. Существует практика (Федоровский собор, г. Санкт-Петербург), когда жертвенник вынесен из алтаря и проскомидия совершается на виду и с участием людей, которые в это время поминают своих близких и подают просфоры. Тогда и перенос даров на престол (Великий вход) обретает смысл не только для священников, но и для людей.
Людям непонятны многие призывы, непосредственно обращенные к ним:
Прóсти – призыв стать благоговейно, встать для тех, кто сидит.
Вóнмем – призыв быть внимательным, а не сигнал чтецу начинать чтение.
Возлюбим друг друга – призыв к «целованию мира». Некоторые священники, обращаясь к людям, в это время добавляют: «Христос посреди нас». Возрождение самого обычая целования между молящимися или хотя бы рукопожатия или приветливого взгляда на тех, кто стоит рядом, очень помогло бы им ощутить свою принадлежность к Церкви Христовой. Ведь среди священников этот обычай сохранился.
Двери, двери! – призыв закрыть двери и больше не отвлекаться до конца Литургии, к сожалению, стал бессмысленным.
Очень важным фактором, вовлекающим людей в богослужение, может стать чтение вслух молитв евхаристического канона и других «тайных» молитв, как это было первоначально. И, даже когда эта практика начала искажаться, были попытки канонически закрепить более правильный порядок. 167 Новелла императора Юстиниана I, датированная 565 г., постановляет:
«Мы предписываем всем священникам и епископам говорить молитвы, используемые в Божественном Приношении и святом Крещении не неслышно, но в полный голос, чтобы они были слышны верными, что побуждало бы души слышащих к большему благоговению и возвышало бы их к похвале Господа Бога».
Юстиниан заканчивает угрозами санкций для тех, кто не станет исполнять его декрет – что доказывает, что он боролся с существующими злоупотреблениями и указывал вернуться к тому, что считал истинной традицией [6].
Еще одна характерная деталь: современное богослужение не терпит пауз. Люди, не понимающие богослужения и не участвующие в нем, воспринимают паузу с беспокойством, сразу отвлекаются от своих мыслей и задаются вопросом: «что случилось?». Это заставляет священников и диаконов буквально выстреливать диалоги между собой, чтобы уложиться во время пения, а регентов – повторять по много раз одни и те же слова, чтобы только не было паузы. Но, ведь, богослужебные действия не обязательно должны совершаться на фоне пения. Если сами эти действия понимать и участвовать в них, паузы совсем не обязательно заполнять. Более того, пауза может послужить хорошим поводом для личной молитвы, связанной с ходом богослужения, для осознания происходящего, размышления над прочитанным. Пауз боятся те, кто не участвует в богослужении.
В нашей традиции предстоятель вместе со всем народом стоит перед престолом, обращенный к востоку. Но его действия и молитвы недоступны людям, и они чаще всего воспринимают его как отвернувшегося и занятого своим делом. Может быть, стоит попробовать предстоятелю совершать службу с другой стороны престола лицом к людям. Тогда они будут единой общиной, окружившей престол как место совершения таинства. Предстоящий священник в таком случае не будет восприниматься как отсутствующий, а люди вынуждены будут внимательнее отнестись к его действиям и словам.
Совершенно не обязательно насаждать изменения в богослужении «сверху» как общеобязательные. Чтобы приблизить богослужение к жизни, сделать его опять средством проповеди и единения христиан, необходимо терпимое отношение к многообразию приходских практик. В разных приходах подход к богослужению может отличаться в связи с особой спецификой. Мы это наблюдаем на практике. Богослужение может учитывать особенности болящих, молодежи, детей, оглашенных и т. д. Такой подход вполне соответствует положению, высказанному в «Концепции миссионерской деятельности Русской Православной Церкви»: «Образ жизнедеятельности и сам облик современного церковного прихода должен быть максимально приспособлен к миссионерским потребностям, исходя из интересов миссии Церкви».
Литература
- Диакон Павел Гаврилюк. История катехизации в древней церкви. М., 2001.
- Свящ. Георгий Кочетков. Православное Богослужение. Кн.1.
- В.Э. Зиманский. Церковнославянский язык.
- М. Скабалланович. Толковый типикон.
- Иван Дмитриевский. Историческое, догматическое и таинственное изъяснение Божественной Литургии.
- Архим. Роберт Тафт. Было ли традиционно для ранней Церкви чтение вслух литургических молитв?
- В.А. Алымов. Лекции по исторической литургике.