К дискуссии о богослужебном языке. Часть 2

Является ли богослужебное употребление современных языков (в частности, украинского) предательством наследия святых Кирилла и Мефодия? Об этом и некоторых исторических обстоятельствах миссии Солунских братьев читайте во второй части богословского исследования «К дискуссии о богослужебном языке» митрополита Александра (Драбинко).

(См. также первую часть.)

Часть 2. «Трехъязычная доктрина» и современные дискуссии

Восточная Церковь с особым почтением относится к традиции. Но выше традиции, выше дорогих нашему сердцу сокровищ религиозной культуры Церковь всегда ставила общение с Самим Христом, мистическим Телом Которого в мире она является.

«Православие глубоко чтит традицию, — учил Блаженнейший Митрополит Владимир. — Но выше традиции оно ставит Христа и Его Евангелие. Тот, кто не любит Евангелие, кто не приклонил к нему свои сердце, глаза, голову, — тот не пришел еще к полноте христианской жизни. Не Христос — наш путеводитель к традиции, но традиция — наш путь ко Христу и полноте Его любви»[1].

Жизнь со Христом и во Христе в Его Церкви или верность религиозно-культурной традиции иудаизма? Участие в Новом Завете или верность букве Закона? Именно такой выбор стоял перед первыми христианами.

Пишущий святой Иероним. Микеланджело Караваджо
Илл.: Пишущий святой Иероним. Микеланджело Караваджо. 1605-1606 гг. Galleria Borghese, Рим.

Стоит ли подобный выбор перед нами сегодня? На первый взгляд, ситуация выбора между традицией и Христом для нас не актуальна, поскольку сама традиция, в которой мы живем, является преимущественно традицией христианской. Но вспомним предостережение Блаженнейшего: «Не Христос — наш путеводитель к традиции, но традиция — наш путь ко Христу и полноте Его любви». Формальное пребывание внутри Церкви и традиции еще не делает нас Христовыми. Чтобы быть христианином, не обязательно «быть греком», но обязательно нужно лично встретиться с Воскресшим Христом, лично, собственным сердцем, опознать реальность Его присутствия в Церкви и мире.

Мы живем в сложное время, когда на наших глазах рушится привычный образ мира. Меняются научные представления о Вселенной. Подвергаются сомнению традиционные этические нормы. Демонтируется то, что еще вчера казалось незыблемым, существующим на века… Наш мир крайне нестабилен, и Церковь, её традиция в этом нестабильном и отчасти фальшивом мире — представляются сегодня для многих единственным островком неизменного, подлинного. Мы устали от бесконечных культурных и политических трансформаций, и хотим найти покой хотя бы в Церкви, которая видится нам священным «пространством неизменности», местом, где все подчинено ценностям вечного и святого. Но Церковь — это не только «островок традиции» в стремительно меняющемся мире. В Церкви, которая всегда жила традицией, есть еще нечто (а, вернее, Некто), чье присутствие превышает традицию: Христос, Который вознесшись на небо и воссев одесную Бога Отца, продолжает оставаться живым Главой Своего Живого Тела.

«Обмирщение» — именно в таком ключе воспринимают сегодня многие консервативно настроенные члены Церкви любые попытки использования в богослужении украинского языка. Вопрос этот, на самом деле, уже давно получил решение в нашей Церкви, когда еще в начале 20-х годов прошлого столетия, каноническим епископатом Украины было принято решение о возможности совершения богослужения на украинском языке, где этого пожелает большинством прихожан:

«Особую актуальность в контексте миссии нашей Церкви в современном украинском обществе, — писал Блаженнейший Митрополит Владимир, — приобретает вопрос украинского перевода Священного Писания и богослужебных текстов. Проблема украинизации церковной жизни для нас не нова. Она активно обсуждалась в Украине начиная еще с 1920-х годов. В частности, совершение богослужения на украинском языке в нашей Церкви было санкционировано решением Синода епископов Украины от 6 июня (24 мая старого стиля) 1921 года. Тогда Синод «нашел возможным допустить совершение богослужения на украинском языке, где этого пожелают прихожане большинством двух третей голосов». Святитель Тихон, патриарх Московский и всея России, признал эти решения согласными «с духом Православной Церкви»[2]. Решение о разрешении прихожанам избирать богослужебный язык было подтверждено и Киевским совещанием епископов, духовенства и мирян в сентябре 1922 года[3]. Эту норму подтвердил и Собор Украинской Православной Церкви в ноябре 1991 года[4]»[5].

Однако и сегодня приверженцы сохранения церковнославянского языка в богослужении иногда как бы забывают об этих решениях, и применяют против приходов, где с пастырской и миссионерской целью в богослужении используется украинский язык, аргументы, традиционно применяемые в споре со сторонниками русификации богослужения[6].

Укажем на главные из таковых аргументов:

  1. Церковнославянский язык — это язык святых Кирилла и Мефодия, а, стало быть, использование украинского языка в богослужении — это отказ от нашей церковной традиции;
  2. Совершение богослужений на «профанном» украинском языке недопустимо, поскольку сфере сакрального приличествует особый «священный» язык, специально приспособленный к передаче высших богословских смыслов;
  3. Служение исключительно на древних языках — традиция православного мира, которая сохраняется сегодня во многих Поместных Церквах;
  4. Существующие переводы на украинский язык далеки от совершенства и содержат множество ошибок и неточностей.

Насколько состоятельны эти аргументы? И действительно ли введение украинского языка приведет к обмирщению церковной жизни, как этого опасаются консерваторы? Вытеснит ли со временем украинский язык церковнославянский из богослужения, как это случилось с латынью после Второго Ватиканского Собора, который в одной из своих конституций[7] санкционировал употребление в богослужении национальных языков? Или же славянский язык так и останется в употреблении нашей Церкви, став символом преемственности и древнего происхождения Украинской Церкви?

Вульгата
Илл.: Вульгата или перевод Священного Писания на латинский язык, восходящий к трудам блаж. Иеронима. Послание Иеронима, открывающее Библию Гутенберга — первое печатное издание Вульгаты (первая воловина 1450-х гг.).

Отвечая на эти вопросы в рамках данного текста, мы надеемся, что сделаем это в контексте церковной позиции и наследия покойного Предстоятеля нашей Церкви — Блаженнейшего Митрополита Владимира.

Сначала постараемся внести определенные коррективы в главный тезис сторонников «славянских древностей»: совершая богослужение на украинском языке, мы ни в коем случае не предаем память свв. равноапостольных Кирилла и Мефодия и традицию Церкви.

Во-первых, говоря о принципе «верности традиции», который стал сегодня знаменем со-временных церковных консерваторов, мы не должны забывать, что традиция Церкви — это не только Византия, не только Московская (или Киевская) Русь, но и опыт ранней Церкви, для которой «было важно, чтобы Благая Весть распространялась на языке, понятном для верующих» и которая «не ставила своей задачей сохранить проповеди Господа и рассказы о Нем на сакральном языке Ветхого Завета или на том языке, на котором эти слова впервые прозвучали» (митрополит Иларион (Алфеев))[8]. Таким образом, принцип верности традиции обязывает нас не только к бережному сохранению нынешнего богослужебного языка, но и к заботе о том, чтобы Священное Писание и богослужение было понятным как для верующих, так и для тех, кто находится в поисках истины.

Во-вторых, современный церковнославянский язык можно только условно называть языком свв. Кирилла и Мефодия.

«Действительно, — пишет исследователь истории церковнославянского языка А. Плетнева, — первые опыты перевода богослужения с греческого на славянский связаны с именами святых братьев. Однако в современном богослужении осталось не так много текстов, которые восходят непосредственно к Кириллу и Мефодию. Большая часть молитвословий была переведена в Болгарии в эпоху царя Симеона; многие из этих текстов были пересмотрены и сокращены в XVII веке группой книжников во главе с Епифанием Славинецким. Конечно, Епифаний и его помощники были высокообразованными книжниками, но к лику святых они не причислены. Читаемые за богослужением тексты Священного Писания также не принадлежат непосредственно Кириллу и Мефодию. В 1860 году указом Синода из обращения была изъята паримийная (наиболее древняя) версия библейских текстов. С этого времени Священное Писание за богослужением звучит в версии Елизаветинской Библии, которая была пересмотрена и исправлена в XVIII веке»[9].

Удивительно и другое: отрицая возможность перевода богослужения на новые языки, нынешние почитатели свв. Кирилла и Мефодия, по ироничному слову российского исследователя А. Десницкого, «по сути, выразили полную солидарность с их противниками»[10].

Насколько близки по духу к Солунским братьям наши современники, защищающие «язык святых Кирилла и Мефодия»? Чтобы получить предельно ясный ответ на этот вопрос, следует указать на отличительные черты их миссии, как их определяет современный православный богослов Иаков Стамулис: 1) использование в богослужении родного языка; 2) привлечение к духовному служению местного населения; 3) церковное самоопределение (учреждение поместной Церкви)[11]. Оставим за скобками дискутируемый сегодня в церковной среде вопрос «учреждения поместной Церкви» и сосредоточимся на первой, главной, особенности, Кирилло-Мефодиевской миссии.

«Важно отметить отличительные черты славянской миссии, — пишет Иаков Стамулис. — На них часто ссылаются как на ключевые элементы, присущие восточно-православным миссиям в целом. Первый элемент — это использование в богослужении родного языка. Проповедь Евангелия должна осуществляться на родном языке тех, к кому она обращена. Признается естественным право каждого человека молитвенно обращаться к Господу на своем языке. Наряду с этим делался упор на перевод Библии.

Основанием для такого признания местных языков был православный взгляд на сошествие Святого Духа на апостолов в день Пятидесятницы. Как Господь смешал языки при строительстве Вавилонской башни и таким образом наказал человечество, так же чудо с языками на Пятидесятницу явилось знаком Божьего благословения и желания осуществить искупление всех народов. Второе действие Бога не только как бы компенсирует первое, но еще и освящает «малые» языки — так что они становятся средством благословения и прославления Бога»[12].

«Это было давно и неправомерно для современной ситуации», — скажут нынешние ревнители церковнославянского языка. Но factum est factum: сравнивая «охранительную» логику защитников церковнославянского языка и миссионерские принципы Солунских братьев неизбежно приходишь к выводу о том, что позиция наших ревнителей скорее солидарна с противниками свв. Кирилла и Мефодия из числа латинского духовенства.

Кирилл и Мефодий. Миниатюра из Радзивилловской летописи
Илл.: Кирилл и Мефодий. Миниатюра из Радзивилловской летописи, XV в.

«Господи Боже мой… — передает нам предсмертную молитву св. Кирилла его Житие[13], — внемли моей молитве и сохрани верное твое стадо, к которому Ты приставил меня, неспособного и недостойного раба Твоего. Ты, спасающий всех от всякой безбожной и языческой злобы и от всякого языка еретического, многоречивого и злословного, злословящего против Тебя, погуби триязычную ересь и дай своей Церкви вырасти множеством (людей) и, совокупив всех в единодушии, создай (из них) людей совершенных, единых в мысли о истинной вере твоей и правом исповедании»[14].

Что же это за «триязычная ересь», об искоренении которой молится перед своей кончиной св. Кирилл? Житие св. Константина-Кирилла упоминает о ней неоднократно. Причем впервые теория о трех «священных языках» упоминается в Житии в контексте… зависти диавола к плодам миссионерских трудов Кирилла.

«И когда дошел до Моравии, принял Ростислав его с великою честью и, учеников собрав, отдал их (ему) учить. И вскоре перевел весь церковный чин и научил их и утрене, и часам, и обедне, и вечерне, и повечерию, и тайной молитве. И отверзлись по пророческому слову уши глухих, чтобы услышали слова книжные и ясна стала речь косноязычных. И Бог возрадовался (видя) это, а дьявол был посрамлен.

Когда же стало распространяться Божье учение, изначальный злой завистник, дьявол, не желая терпеть это добро, вошел в орудия свои и стал поднимать многих (против святого), говоря им: “Не служит это прославлению Божьему. Если бы было это Ему угодно, то разве не мог бы так сотворить, чтобы (они) с самого начала, записывая письменами речи свои, прославляли Бога? Но Он ведь [избрал] лишь три языка, еврейский, [греческий и латинский,] на которых подобает воздавать хвалу Богу”. Говорили же так латинские и франкские архиереи с иереями и учениками и, когда боролся с ними, как Давид с иноплеменниками, побеждая их словами книжными, назвал их триязычниками (и пилатниками), ибо Пилат так написал в надписи на (кресте) Господнем»[15].

Здесь в полемических целях в уста диавола (а, вернее, его «орудия» — латинского духовенства) вложена так называемая «трехъязычная доктрина»: сложившаяся на латинском Западе, начиная с VII века, под влиянием высказываний Исидора Севильского, курьезная теория[16] об особых преимуществах еврейского, греческого и латинского языков, согласно которой Священное Писание и церковные молитвословия могут существовать только на этих трех «священных языках». Практически целью данной теории, конечно же, было наделить статусом «священного языка» латынь[17]. Но уже Исидор Севильский в своих Этимологиях (кн. XI, 13) связывает сакральный статус латыни с отрывком из Лк. 23:38, где упоминается, что надпись на титле (табличке) Креста Спасителя была сделана на трех языках: «словами греческими, римскими и еврейскими». В своем наиболее последовательном и радикальном виде «трехъязычная доктрина» Католической Церковью не принималась.

«Следует, однако, иметь в виду, — пишет российский историк-славист Б.Н. Флоря, — что наиболее крайняя точка зрения, что всякое обращение к Богу возможно лишь на одном из этих трех языков, которая вложена агиографом в уста дьявола (а точнее, немецких священников), была осуждена еще в 794 г. франкфуртским синодом франкской церкви: “Пусть никто не верует в то, что можно воздавать хвалу Богу лишь на трех языках”. Решения синодов начала IX в. (Ахенского 802 г., Майнцского 813 г. и др.) подчеркивали необходимость для духовенства проповеди населению на домашнем языке и предписывали с этой целью перевод некоторых проповедей на “народную латынь” или немецкий. Одновременно людям, которые не знают латыни, разрешалось молиться Богу на своем языке. Однако совершение богослужения допускалось лишь на трех “священных” языках…»[18].

Тем не менее, даже в таком — как бы сбалансированном виде — указанная теория принесла немало вреда Церкви. Как пишет, прот. Александр Мень, «трехъязычная доктрина» стала существенной преградой для миссионерства, а также «обособляла духовенство, знающее священные языки, от мирян, сохраняя только за клириками и богословами привилегию самостоятельно читать Писание»[19].

Откуда взялась «ересь триязычия»? Отказавшись от полемической версии Жития, которое выставляет латинское духовенство «орудием» диавола, нужно признать, что в основе недоверия к переводам Константина-Кирилла лежали соображения благочестия и ревности к устоявшейся традиции.

«Когда же был он в Венеции, — повествует Житие Константина, — собрались против него латинские епископы, и попы, и черноризцы, как вороны на сокола, и воздвигли триязычную ересь, говоря: “Скажи нам, как ты теперь создал для славян письмена и учишь им, а их не обрел раньше никто другой, ни апостол, ни папа римский, ни Григорий Богослов, ни Иероним, ни Августин? Мы же знаем три языка, на которых подобает Бога с помощью (особых) письмен славить: еврейский, греческий и латинский”»[20].

Кирилл и Мефодий с учениками. Фреска, монастырь св. Наума Охридского
Илл.: Кирилл и Мефодий с учениками. Фреска, монастырь св. Наума Охридского, XVIII в.

Обратим внимание на аргументацию противников Константина-Кирилла. Славянский язык, — утверждают они, — не является частью традиции, он изобретен самим миссионером и не восходит ни к кому из общецерковных авторитетов латинского Запада: ни к апостолу, ни к папе, ни к кому-либо из великих учителей Церкви[21].

Знакомая система аргументации, не правда ли?.. «Славянский язык — есть наша словесная икона, поэтому хранение славянского языка должно быть правилом нашей Церкви», — слышим мы сегодня. Однако богословие Пятидесятницы, которым вдохновлялись Солунские братья, существенно уменьшает значимость подобного утверждения. Ведь какую бы степень «иконичности» не приобрел тот или иной язык, как бы удобен он не стал для выражения божественных истин, — ни один из них (или группа таковых) не может быть признан Церковью единственно священными.

«“Трехъязычная ересь”, — пишет митрополит Иларион (Алфеев), — была преодолена, хотя ее рецидивы, т.е. попытки провозгласить какой-то язык «сакральным», не раз встречаются и в последующей истории Церкви»[22]. Что же именно можно считать «рецидивом» «трехъязычной ереси»? В первую очередь следует упомянуть печальный исторический опыт Западной Церкви, которая согласилась санкционировать переводы Библии на новые языки только в эпоху Реформации, столкнувшись с вызовом протестантизма, а также удерживала в богослужении латынь вплоть до 1965 г., когда Папа Римский Павел VI отслужил первую Мессу на итальянском языке и торжественно объявил о том, что Католическая Церковь отныне «открывает новую форму Литургии во всех приходах и церквях мира»[23]. Однако, насколько свободно от влияния «трехъязыковой доктрины» наше собственное — православное — сознание[24]?

Нередко в церковной среде в качестве окончательного «вердикта» можно услышать: «Совершение богослужений на украинском языке недопустимо». «Украинский язык, — полагают сторонники этого мнения, — это язык бытового общения, а, стало быть, он не способен выражать высшие смыслы богословия, содержащиеся в греческих и церковнославянских богослужебных текстах». Утверждая подобное, однако, защитники сохранения за церковнославянским языком монопольного статуса в сфере богослужения забывают об истории воцерковления других языков. В частности, историю созидания одного из главных богослужебных языков православного мира — греческого.

Богослужебная практика современной Элладской Православной Церкви как будто полностью подтверждает тезисы наших консерваторов о недопустимости служения на «мирских» языках. В этой Церкви употребляется плохо понимаемый современными греками древнегреческий язык нескольких эпох — от гомеровского в ямбических канонах св. Иоанна Дамаскина (на Рождество Христово, Богоявление и Пятидесятницу) до литературного поздневизантийского XV века. Попадаются в употреблении и тексты на классическом древнегреческом.

С другой стороны, обращаясь к истории формирования богослужебных текстов на греческом языке, важно помнить, что авторы этих текстов не выдумали для своих целей специальный «церковногреческий язык», а пользовались литературным греческим языком того времени (в рамках которого со временем была выработана собственная — подчиненная целям христианского богослужения — стилистика).

Как замечает А. С. Десницкий, в Византии (равно как и на Руси вплоть до XVII в.) не существовало никакой разницы между языком богослужения и языком литературы. «Первые произведения на разговорном греческом (фольклор), — пишет исследователь, — записываются только с VIII в., и совершенно ясно, что первым христианам, равно как и Свв. Кириллу и Мефодию, не приходилось выбирать, чему следовать: архаичной кафаревусе или современной димотике[25]. В те века существовал только один литературный греческий язык, и именно на этом языке слагались песнопения первых христиан, конструкции именно этого языка калькировали в своих переводах Солунские братья. Более того, художественная литература того времени зачастую писалась на гораздо более архаичном языке, нежели христианские гимны: для многих поэтических жанров было характерно употребление слов гомеровского и иных древних диалектов»[26].

Св. Кирилл. Фреска, базилика св. Климента в Риме
Илл.: Св. Кирилл. Фреска, базилика св. Климента в Риме, IX в.

Что же в таком случае мешает использовать в богослужении украинский язык? И почему то, что считалось благочестивым в Церкви в предыдущие эпохи — то есть использование в богослужении литературного языка — должно считаться оскорбляющим церковную традицию сегодня? И почему, если в прежние эпохи Церковь благословила составление богослужебных текстов на литературном греческом языке, то этого нельзя сделать в отношении литературного украинского языка?

Противники использования украинского языка объясняют свою позицию при помощи целой гаммы различных мотиваций: от мотивов церковных, когда украинский язык воспринимается в качестве средства стихийного обмирщения православного богослужения, до сугубо политических мотивов, когда при помощи церковнославянского языка защищаются ценности и идеология «русского мира» (в частности, идея «нерасторжимого языкового братства» «трех славянских народов»). Но самым главным аргументом, вероятно, остается аргумент практический. Сравнивая имеющиеся сегодня в обиходе версии украинского перевода богослужебных текстов с переводом на церковнославянский, критики украинизации богослужения часто ограничиваются примерами неудачного перевода, когда плохо подобранное слово или неверно выбранный стиль перевода «режет ухо» для воцерковленного человека.

Насколько справедливы такие упреки? Широкое (и, кажется, даже принудительное) распространение в нашей Церкви в последнее время получила анонимная брошюра «Церковно-слов’янська мова — богонатхненна мова українського Православ’я». Как утверждают авторы буклета, «достаточно часто богослужебные тексты на украинском языке звучат слишком резко и даже непристойно». В качестве примера приводятся такие «непристойные» слова как «драбина» (рус. «лестница»), «зродила» («родила»), «галузка» («ветвь»). Станет ли считать «непристойными» эти слова человек, свободно владеющий украинским языком? Сомнительно. «Непристойно» звучащими эти слова, скорее, покажутся русскоязычному человеку, который не чувствует природы украинского языка и воспринимает украинские слова как исковерканные русские… Скорбное бесчувствие к украинскому языку у авторов данной брошюры, однако, не снимает самой проблемы. Внимательно изучив существующие в обиходе переводы богослужебных текстов на украинский язык, можно заметить, что они действительно требуют существенной доработки. «Практически все имеющиеся сегодня в наличии украинские переводы, — писал Блаженнейший Митрополит Владимир, — грешат неточностью. И те, кто привык молиться на церковнославянском, кто привык к молитвенной точности и поэтике славянского языка, — с болью и огорчением отмечают в текстах ошибки и неточности той или иной редакции украинского перевода»[27]. Для нас, однако, будет интересным другое свидетельство, а именно критические замечания в адрес существующих переводов покойного предстоятеля Украинской Автокефальной Православной Церкви митрополита Мефодия (Кудрякова), который сам около 25 лет совершал богослужения на украинском языке.

«Среди неотложных задач, стоящих перед нашей Церковью [имеется в виду УАПЦ — М.А.], — пишет митрополит Мефодий, — следует назвать осуществление систематической работы по богословско-научной и литературной редакции богослужебных текстов. Ситуации в этой сфере является критической. Доработки требуют не только монументальные корпусы Минеи, Октоиха и Триоди, но и такие базовые корпусы богослужебных текстов, как Служебник, Часослов, Псалтырь и Требник»[28].

Приводит покойный глава УАПЦ и конкретные примеры грубых богословских ошибок, содержащихся в украиноязычных переводах текстов Божественной Литургии. «К примеру, — пишет митрополит Мефодий, — в тексте известной литургической молитвы «Единородный Сыне» неправильный перевод на украинский привел к догматически ошибочному выражению “єдиний” (или “один”) у Святій Тройці”, вместо догматически бесспорного «один зі Святої Тройці»[29]. В качестве еще одного примера неудачного перевода митрополитом Мефодием приводится заупокойная литургическая молитва, где говорится об «уничтожении» дьявола («Ти смерть пододав і диявола знищив») в то время как греческое καταργέω обозначает как «уничтожил», так и «лишил силы», «сделал бессильным» (укр. «знесилив»)[30]. Наконец, в качестве примера крайне богословски неудачного перевода митрополит Мефодий приводит перевод на украинский начала Херувимской песни: «ми таємно херувимів з себе уявляючи» (укр. «уявляючи» можно перевести на русский как «представляем»). «Такой перевод, — пишет митрополит Мефодий, — придает литургическому выражению μυστικῶς εικονίζοντες (слав. «та́йно образу́юще») неоправданный психологизм и иллюзорность». И совершенно верно замечает по этому поводу: «литургическое действие не является видом индивидуальных либо коллективных “фантазий”, а, следовательно, более правильный перевод должен основываться на базовом для литургики понятии «образа» (εἰκών): «ми, які херувимів таємно зображаємо (εικονίζοντες)»[31].

Как видим, претензии, предъявляемые к современному украинскому переводу текста Божественной Литургии покойным главой УАПЦ, существенно отличаются от дилетантских упреков в неблагозвучии украинских слов «драбина» или «галузка» (которые звучат как «неприличные» для авторов упомянутой выше брошюры исключительно в силу того, что они привыкли думать, читать и писать по-русски). Но являются ли указанные выше представителем УАПЦ грубые ошибки в переводе на украинский основанием для обоснованного запрета на использование украинского языка в богослужении? Отвечая на эти вопросы, позволю себе привести пространную выдержку из наследия почившего Блаженнейшего Митрополита Владимира, который, как известно, был крупнейшим специалистов в области экклезиологии в Русской Православной Церкви.

«Может ли совершаться богослужение на украинском языке? Вопрос этот с богословской точки зрения бесспорен: нет и не может существовать никаких вероучительных или канонических препятствий для употребления национальных языков в богослужении. Здесь, впрочем, имеет место другая проблема. Перевод богослужебных текстов должен быть осуществлен на должном богословском и филологическом уровне. Осуществлен таким образом, чтобы перевод, с одной стороны, сделал более понятным богослужение для наших прихожан, а с другой — сохранил точность и молитвенность языкового строя, которые столь ощутимы для привычного нам богослужения на церковнославянском языке.

Основным богослужебным языком нашей Церкви по-прежнему остается язык церковнославянский. Но, памятуя о заповеди Спасителя: «Идите и научите все народы» (Мф. 28, 19), наша Церковь допускает также и употребление украинского языка в богослужении в тех случаях, когда этого желают не менее двух третей прихожан. Перевод — это всегда перевод… А оригинал — всегда шокирует нас прямотой выражения. Здесь «такая прямота, — писал Сергей Аверинцев, — при которой каждый раз выбирается поистине кратчайший путь от реальности к слову и от слова к сердцу. В сравнении с этой прямотой любое самое прекрасное переложение покажется искусственным и декоративным: торжественность вместо первозданности и благочестие вместо самой святыни»[32]. Но мы не должны забывать и того, что текст славянского богослужения, к которому мы привыкли, это тоже не оригинал, а только перевод…

Я сам привык служить и молиться келейно исключительно на церковнославянском. И меня здесь не изменить. Ведь с молитвой и богослужением на этом языке связаны вся моя жизнь, весь мой опыт молитвы. Но я могу понять и принять и позицию тех, кто в силу тех или иных причин молится в храме или в кругу семьи на украинском. Увы, современные переводы несовершенны и нуждаются в богословской (а часто и стилистической) редакции. Несовершенство перевода, однако, не может быть препятствием к совершению богослужения на украинском там, где это оправдано пастырскими, миссионерскими или иными соображениями. /…/

Перевод должен постоянно выверяться. Не следует, однажды начав ради миссионерских целей служить на украинском, прекратить совершение богослужений на славянском (как это ныне имеет место в храмах Киевского Патриархата и УАПЦ). Для того, чтобы в результате возник качественный, богословски точный перевод богослужебных книг на украинский, — нужна долголетняя доработка существующих переводов, сверка их со славянскими и греческими текстами.

Такую работу не могут вести несколько человек. Это работа общецерковная, соборная. Поэтому важно, чтобы различные варианты переводов, предложенные специалистами, не только получали благословение священноначалия, но и проходили апробацию в храмах, где ежедневно совершаются богослужения и несут послушание богословски грамотные клирики»[33].

Продолжение следует.

Примечания

1 Владимир (Сабодан), Митрополит Киевский и всея Украины. Мысли разных лет. (Из архива Блаженнейшего Митрополита Киевского и всея Украины Владимира, Предстоятеля Украинской Православной Церкви). К.: Фонд памяти Митрополита Владимира, 2015. С. 126–127.

2 См.: Обращение Патриарха Московского и всея России Тихона к чадам Православной Церкви на Украине от 23(10).07.1921. Издано в: Перший Всеукраїнський Православний Церковний Собор УАПЦ 14–30 жовтня 1921 р.: документи і матеріали. Київ, Львів, 1999. С. 503. (прим. М.В.).

3 Об этом совещании см.: Феодосий (Процюк), митр. Обособленческие движения в Православной Церкви на Украине (1917–1943). М., 2004. С. 237–241. (прим. М.В.).

4 Послание этого Собора издано в: Собор Украинской Православной Церкви 1–3 ноября 1991 г. К., 1992. (Прим. М.В.).

5 Владимир, Митрополит Киевский и всея Украины. Украинская Православная Церковь на рубеже тысячелетий. Выступление на Юбелейной конференции «Украинская Православная Церковь на рубеже тысячалетий» (28.05.2012) // Українська Православна Церква на межі тисячоліть. Документи і матеріали. К.: Видавничий відділ Української Православної Церкви, 2012. С. 122-123. Русский текст доклада: архив Киевской Митрополии. Машинопись. 14 с.

6 Имеется в виду община свящ. Георгия Кочеткова, которая еще с начала 1990-х гг. активно занимается переводом богослужения на русский язык.

7 Конституция Sacrosanctum Concilium 36, 52, 54, 63. «За исключением случаев, предусмотренных партикулярным правом, — говорится в SC. 36, § 1–2, — в латинских обрядах должно сохраняться использование латинского языка. Однако, поскольку и на Мессе, и при преподании Таинств, и в иных частях Литургии использование современного местного языка нередко может оказаться весьма полезным для народа, ему можно уделить больше места, прежде всего в чтениях и поучениях, в некоторых молитвах и песнопениях, согласно нормам, установленным в следующих главах для каждого отдельного случая». При этом право принимать решение об использовании и способах использования местного языка Конституция предоставляет «полномочной территориальной церковной власти» с последующим утверждением решения Апостольским Престолом (SC. 36, § 3). Там же говорится и о том, что «перевод латинского текста на современный местный язык для использования в Литургии должен быть одобрен полномочной территориальной церковной властью, о которой сказано выше»(§ 4). (Русский текст Конституции: Документы II Ватиканского собора. — Москва: Паолине, 1998 г. — Пер. Андрея Коваля. — С.15–51). [Электронный ресурс] //Библиотека Якова Кротова. URL: http://krotov.info/acts/20/2vatican/dcmnt01.html#%D0%9E (дата обращения: 29.01.2016). На основе данной Конституции и других решений Второго Ватиканского Собора (1962–1965) была осуществлена литургическая реформа 1969 года, введшая новый чин Мессы (Месса Novus Ordo).

8 Митрополит Иларион (Алфеев). Переводы Библии: история и современность. Доклад председателя Отдела внешних церковных связей, председателя Синодальной Библейско-богословской комиссии, ректора Общецерковной аспирантуры и докторантуры митрополита Волоколамского Илариона на Международной богословской конференции Русской Православной Церкви «Современная библеистика и Предание Церкви». [Электронный ресурс] // Русская Православная Церковь. Отдел внешних церковных связей. URL: https://mospat.ru/ru/2013/11/26/news94805/ (дата обращения: 29.01.2016).

9 Плетнева А.А. К проблеме перевода богослужебных текстов на русский язык // Журнал Московской Патриархии. 1994. № 2. С. 63.

10 Десницкий А.С. Несрочный перевод. Приключения Библии в России: славянский пролог [Электронный ресурс] // Эсхатос. Богословский клуб. URL: http://esxatos.com/articles/desnitsky-nesrochny-pepevod (дата обращения: 29.01.2016). Замечает эту печальную иронию судьбы и академик С.С. Аверинцев: «Странно, однако, подумать, — пишет ученый, — какая ирония заключена в том, что его <славянского литургического языка> употребление желают увековечить при помощи той самой теории, которая некогда послужила недругам дела Солунских братьев. Странно, что славянский литургический язык созданный, чтобы возможно приблизить святыню к сознанию предков наших, ныне поддерживает дистанцию между этой же святыней — и сознанием потомков. Православные полемисты так часто корили католическую латынь, отстраняющую мирян от живого и сознательного участия в соборном литургическом служении; но вот уже и католики перешли к иной практике — а у нас все держится обезательность нашей “латыни”» (Аверинцев С.С. Вступительное слово // Православное богослужение… С. 6.).

11 Стамулис Иаков. Православное богословие миссии сегодня. М.: Православный Свято-Тихоновский Богословский Институт, 2003. С. 75–77.

12 Там же. С.75.

13 Здесь и далее мы цитируем Житие Константина-Кирилла по переводу российского историка-слависта, д-ра ист. наук Б.Н.Флоря, в основу перевода которого был положен список Жития в сборнике середины XV в. (Отдел рукописей Российской государственной библиотеки, ф. 173, № 19). Как указывает исследователь, «это один из самых ранних списков памятника, свободный от следов той более поздней переработки, которые выявляются в южнославянских списках XV в., написанных Владиславом Грамматиком». См.: Месяца февраля в 14 житие и жизнь и подвиги, иже во святых отца нашего Константина Философа первого наставника и учителя славянского народа // Флоря Б.Н. Сказание о начале славянской письменности. — М.: «Наука», 1981. Отв. ред.: д-р ист. наук В. Д. Королюк. С. 71-92.

14 Флоря Б.Н. Сказание о начале славянской письменности. С. 91.

15 Там же. С. 87-88.

16 Выражение протопресв. Иоанна Мейендорфа. См.: Meyendorff John. Orthodox Missions in the Middle Ages //History’s Lessons for Tomorrow’s Missions. Geneva: World’s Student Christian Federation, 1960. P. 102.

17 «Действительно, — замечают исследователи Г.Т. Хухуни и А.А. Осипова — греческий и еврейский языки не только не использовались Римско-католической церковью в сакральной сфере (что, в принципе, отчасти могло быть связано с почти полным незнанием их на средневековом Западе), но сами библейские тексты на них вызывали серьезное недоверие. Этим и обуславливался тот, на первый взгляд, парадоксальный факт, что когда, оказавшись перед вызовом протестантизма, католическая церковь вынуждена была санкционировать для нужд Контрреформации осуществление библейских переводов, в качестве исходного текста использовалась все та же латинская Вульгата. Так обстояло дело, в частности, с одной из наиболее известных католических версий Священного Писания на английском языке – так называемой Реймско-Дуэйской Библией (Rheims-Douai Bible / Douay-Rheims Bible), созданной уже на рубеже XVI-XVII столетий. Ее создатели, полемизируя с протестантами, утверждали, что греческий и еврейский подлинники в принципе не являются таковыми, поскольку сознательно искажены евреями и еретиками» (Хухуми Г.Т., Осипова А.А. Еще раз о “теории триязычия” // Филологические науки. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2014. №12 (42): в 3-х ч. Ч. II. C. 192).

18 Флоря Б.Н. Сказание о начале славянской письменности. С. 130.

19 Мень Александр, прот. Словарь по библиологии. «Трехъязычная доктрина».

20 Флоря Б.Н. Сказание о начале славянской письменности. С. 88.

21 Хотя в «Житии» упоминается Григорий Богослов (329–389), упоминание имен Амвросия Медиоланского (340–397), Иеронима Стридонского (342–419) и Аврелия Августина (354–430), указывает на то, что здесь имеется в виду папа Григорий I (540–604).

22 Митрополит Иларион (Алфеев). «Переводы Библии: история и современность». [Электронный ресурс] // Русская Православная Церковь. Отдел внешних церковных связей. URL: https://mospat.ru/ru/2013/11/26/news94805/ (дата обращения: 29.01.2016).

23 В Католической Церкви отмечают 50-летие начала служения Мессы на национальных языках. [Электронный ресурс] //портал Baznica.Info. URL: http://baznica.info/article/v-katolicheskoj-cerkvi-otmechayut-50-letie-nachala/ (дата обращения: 29.01.2016).

24 Как остроумно замечает А.С. Десницкий, противники переводов на новые национальные языки Священного Писания и богослужебных текстов «сегодня придерживаются своего рода “четырехъязычной ереси”: к трем священным языкам они добавили четвертый, самый-самый священный славянский…». (См.: Десницкий А. С. Несрочный перевод… [Электронный ресурс] // Эсхатос. Богословский клуб. URL: http://eshatos-lib.ru/articles/desnitsky-nesrochny-pepevod (дата обращения: 29.01.2016).

25 Кафаре́вуса (греч. καθαρεύουσα — «чистая») — искусственная, эллинизированная форма греческого языка, созданная на основе древнегреческого и новогреческого. Инициатива введения кафаревуса принадлежит писателю и общественному деятелю Адамантиосу Кораису (1748–1833), пропагандирующему ее в качестве определенного компромисса между древнегреческим и новогреческим. Таким образом, в XIX в. кафаревуса — очищенный (от «варваризмов) греческий язык — получил в Греции официальный статус. В 1976 г., после падения военной хунты и установления демократии, был принят закон, согласно которому димотика стала единственным языком образования. В настоящее время кафаревуса сохранилась только в церковной нише (Прим. наше — М.А.).

26 Десницкий А.С. Богослужебный язык Российской Церкви // Десницкий А.С. Писание — Предание — современность. К.: Центр православной книги, 2007. С. 354.

27 См. Владимир (Сабодан), Митрополит Киевский и всея Украины. Мысли разных лет. С. 202–208.

28 Послання Предстоятеля Української Автокефальної Православної Церкви Блаженнішого Митрополита Мефодія до священства з нагоди 20-річчя відновлення автокефалії // Мефодій (Кудряков) Митрополит. Один народ, одна мова, одна Церква: вибрані праці до 15-річчя Предстоятельства (2000–2025). — К.: Видавничий відділ Фонду пам’яті Митрополита Мефодія, 2015. C. 105.

29 Там же. С. 106.

30 Там же.

31 Там же. С. 106-107.

32 Аверинцев С. С. Два слова о том, до чего же трудно переводить библейскую поэзию // «Новый мир». 1998, № 1. С. 94.

33 Владимир (Сабодан), Митрополит Киевский и всея Украины. Мысли разных лет. Цит изд. С. 204–206.

Залишити відповідь