Блог

В 196-м номере «Вестника» нами среди других писем прот. Георгия Флоровского было напечатано первое его письмо к отцу Сергию Булгакову. В этом номере мы публикуем три следующих письма, в которых обсуждается участие Г. Флоровского в работе только что созданного в Париже Богословского института преп. Сергия, а в области философско-богословской мысли намечается его отход от софиологии Вл. Соловьева.

2

Praha, Bubeneč Bučkova kv. 597 c. V. 36
(без даты, начало 1926 г.)

Дорогой отец Сергий,

Узнал о Вашей болезни, и спешу пожелать Вам скорейшего и благополучного выздоровления.

В.В.¹ передал мне предложение вызвать меня после Пасхи в Париж для прочтения курса естественно-научной апологетики и указал сообщить о своем согласии Вам. Я не только не против, но и с радостью приму такое послушание. Прежде чем обсуждать материальную сторону моей поездки, я хотел бы точно договориться о существе предложенного мне курса. Это должен быть курс элементарный и доступный. Но каков его объем (число лекций в целом) и содержание. Должен быть этот курс ест[ественно-]н[аучно]-апологетический в узком смысле, или более общей соответствующей частью т.н. основного богословия, куда входят и начала ест[ественно]-н[аучной] апол[огетики]. Я представляю себе ряд руководящих чтений-бесед на тему: наука и вера, в которых должны быть разобраны следующие вопросы: о доказательствах бытия божия (и об опровержениях его), о религиозной природе научного познания и об его формах. О творении или вечности мира, о чуде, чудесах и о «законах природы», о существовании и бессмертии души, о происхождении человека. О целесообразности в природе, о цели и о конце мирового процесса. Иными словами, нужно поставить и разъяснить те вопросы, по которым «наука» дает якобы несовместимые с христи[анской] верой и с Откровением ответы, и выяснить (неразб.) христ[ианские] ответы. Рассмотрение отд[ельных] научных теорий («дарвинизм», «материализм» и пр.) должно быть вставлено в более общую рел[игиозно-] мет[афизическую] рамку, без того, однако, чтоб пояснение потеряло пропедевтический характер. По обстоятельствам нашего времени следует с некоторой подробностью остановиться на «материализме», насаждаемом теперь в СССР, и изложить его историю. Я сейчас только бегло набрасываю предварительный план. Получивши от Вас более точные указания, я разработаю подробную программу, и распределю материал в потребное количество лекций. Принимая во внимание, что цель нашего Бог[ословского] Инст[итута] — продолжать в будущем бороться с въедчивой материалистической заразой, с другими навыками полузнания, приходиться придать курсу естест[венно]-н[аучной] апологетики большую полноту и подробность, каким это требуется по существу дела и общим строем богословской школы. Я не знаю, какое число часов будет мне предоставлено и, сказать в сторону, я не стал бы его преувеличивать, т.к. подготовка курса возьмет у меня много времени, и заставит изменить план моей работы. Однако я приемлю такое задание по совести, и вижу в этом смысл для себя лично использовать для блага Церкви те немалые знания, которые я когда-то накапливал впрок, точно и в самом деле предвидел чтение ест[ественно]-н[аучной]. апологетики. И раз браться за дело, то его надо делать lege artis. Не забываю элементарного характера курса, но это только увеличивает трудность и сокращения. В среднем счете, мне кажется, нельзя обойтись меньше, чем 25 часами (minimum), а лучше бы и 30, с тем, чтобы распределить их не меньше, чем на 4 (или 5) недель. Если это оказалось по фин[ансовым] соображениям затруднительным, то я не стану возражать. Во всяком случае, я очень прошу возможно скоро сообщить мне о времени моего приезда, о сроке пребывания, о числе часов и о программе. Кроме того, я очень просил бы, если возможно, приобрести для библиотеки Института книжонку Лаппарана, la science et l’apologétique (кажется так) и прислать ее мне на время. Это — курс, читанный им в Кат[олическом] Институте, и, наск[олько] я знаю, самое авторитетное изложение ест[ественно]-н[аучной] апологетики, хотя и не полное (был и р[усский] перевод Глаголева²). Другие пособия я рассчитываю достать здесь — в частности, вероятно мне удастся познакомиться с совр[еменной] совдепской агитац[ионной] литературой, чему я придаю особенное значение. Должен прибавить, что намеченный выше общий план курса встретил сочувствие и одобрение Н.О. Лосского.

Само собой разумеется, что пребыванием в Париже я хотел бы воспользоваться и для того, чтобы прочесть в Bibl[ioteque] Nat[ionale]³ несколько книг, нужных мне для работы о славянофилах и о Соловьеве, в частности Барда-Дюмулен, у которого Сол[овьев] находил корни Хомяковского учения о Церкви (что мне представляется очень сомнительным). Не знаю, насколько это удастся по условиям акад[емического] преподавания, и можно ли будет прожить в Париже неделю дольше, чем это нужно для чтения курса (вопрос касается ведь и помещения). Впрочем, все это еще далеко впереди. Как видите, я с жаром и вниманием встречаю неожиданное предложение неожиданного курса. И уже им увлекаюсь. Перспектива живого дела очень захватывает, особенно среди теперешнего здешнего сонного угасания.

На днях я был в Эммаусском монастыре и собираюсь с будущей недели систематически заниматься в его библиотеке, где кроме старых книг обнаружил еще нужные мне журналы — Revue Néoscholastique и Revue Thomiste. С Н.О. Лосским мы задумали privatissimum⁴ по изучению точного изложения преп. Иоанна Дамаскина. Меня очень радует живая отзывчивость Лосского. В нем как бы размягчается философская скорлупа. Точно ему становится скучно в его благоустроенной системе. Мои личные занятия идут ни шатко ни валко. Пробую приняться за писание о Соловьеве. При личном свидании я рассчитываю иметь возможность прочесть Вам уже готовые главы. И в ходе работы предо мною обнаруживаются все новые доводы в пользу моего понимания творческого пути и филос[офского] дела Соловьева. В конце концов, для церковного сознания он остается «внешним», как мы его ни любили. Как бы мы ни были (и ни довольны были бы быть) ему благодарны. Все же, он был не церковным мыслителем, а вольным теософом, «дивинистом», как любил себя называть С. Мартен⁵. И рел[игиозная] метафизика Сол[овьева] есть не филос[офское] исповедание церковного опыта, а умозрительное построение романтической души. Его экклезиология бледна и невыразительна. Я чувствую себя в силах объективно и спокойно оправдать такой приговор.

Прошу передать мой сердечный привет Елене Ивановне⁶ и всем в Академии, кто знает и помнит меня.

Верный и преданный.
Г. Флоровский

3

Praha, Bubeneč Bučkova kv. 597
1926. VIII. 3/16

Дорогой отец Сергий,

Боюсь, что рассердил Вас моим последним письмом. Старался спрятаться за спину Вас[илия] Вас[ильевича], по совещанию с которым писал его. По возвращении своем из Финляндии Вас[илий] Вас[ильевич] сперва смутил меня — сообщением со слов Франка, что распределение филос[офских] предметов опять изменилось, причем меня снова возвращают на введение. Вместе с тем, дошли слухи об избрании Карсавина. Надеюсь, что не по патрологии, п[отому] ч[то] именно с ним мне было бы тяжело иметь непосредственное преподавательское общение. Ужасно неприятно узнавать такие новости из пятых рук… В конце концов, совершенно не можешь распределить своих занятий, и не знаешь даже, что предпринять и задумывать. А, с другой стороны, я считаю себя в каком-то праве испытывать досаду на акад[емическую] канцелярию — я не имею решительно никакого официального уведомления о своем окладе… И, в довершение всего, я не уверен, что своевременно получу визу ( для Кс[ении] Ив[ановны]⁷), и смогу вовремя приехать. Вот я должен был написать Вам все то, что написал, и в этом не было с моей стороны никакой притязательности. Надеюсь, что мне больше не придется писать неприятных писем, которые нелегко даются. Хотелось бы писать и думать совсем о другом. И ужасно неприятно казаться каким-то самолюбцем и даже корыстолюбцем, притом во времена смутные…

Мы с нетерпением ждем возвращения Владыки Сергия и результатов епископского совета⁸. Не знаю, насколько тверд и решителен Владыка Евлогий, и насколько тверды и самоотверженны миряне парижские. Долгое замалчивание посеяло повсюду шаткость мнений. Я был у Владыки накануне его отъезда, и из долгой откровенной беседы вынес убеждение, что нет уверенности в правоте нашего дела, что ему чудится какая-то правда на стороне собора, что ему импонирует число, а потому хочется компромисса. Реальной обстановки Владыка Сергий совсем не представляет и странным образом склонялся видеть во всем только «архиерейскую ссору», которую только и надо уладить. Думаю, что здесь сказались разные влияния и суждения, в которых немалую роль играло несочувствие к Академии и Движению⁹. Не случайно, читая много раз документы, относящиеся к Собору и последующим событиям, Владыка опускал все, что касается Движения в благоприятном смысле. В чем тут дело, до конца мне не ясно. И не это главное, а то, что многие не понимают всей значительности происходящего, недооценивают силы борющихся сил, а потому не идут до конца в своих решениях. Надеюсь, что Архиеп[ископ] Владимир¹⁰ и Владыка Митрополит в этом отношении тверды и проницательны. Во всяком случае, совершенно назрела надобность в пастырском послании. В процессе своих занятий я в последнее время все натыкаюсь на новые и новые темы самого разнообразного характера — и испытываю мутную досаду, что так мало сил систематически привлечено к богословию, а в прежнее время оно настойчиво отводилось в ложное русло. Очень рассчитываю, что отныне мне удастся напряженно работать. В минуты слабости я смущаюсь умственными заботами, но потом гоню их прочь и погружаюсь в работу. Итак, не сердитесь на меня, не забывайте нас в своих молитвах, верю, что, если я достоин служения церковному преподаванию, по милости Божией сложится, как тому надлежит.

Кс[ения] Ив[ановна] передает свой привет. Передайте привет Ел[ене] Ив[ановне].

Преданный и любящий,
Ваш Г. Флоровский

4

1926. VIII 22 (VIII.4.)
Praha Bubeneč Bučkova kv. 597

Дорогой отец Сергий,

Начинаю с деловых вопросов, о которых вероятно уже писал Вас[илий] Вас[ильевич], так как мы их совмeстно обсуждали, и то, что я сейчас пишу, порешено нами in consilio. Очень прошу Вас поручить Льву Алекс[андровичу]¹¹ или И.А. Лаговскому¹² исполнить мои поручения.

1. Мне до сих пор совершенно неизвестно, в каком размере мне предположено содержание. После того, как В[асилий] В[асильевич] в начале июня, вернувшись из Парижа, сообщил мне цифру в 45 долларов плюс дополнительное вознаграждение за лишний час и семинар, я не получал никаких известий, кроме глухих сведений об экономии и сокращениях. Так как бесспорно я собираюсь менять лучшее на худшее ( в матер[иальном] отношении), меня нельзя заподозрить в корыстолюбии, и я могу без особых опасений проявлять повышенный интерес к моему будущему содержанию. Тем более, что я не один, и на мне лежат известные, если не формальные, то моральные, обязательства по отношению к семье Кс[ении] Ив[ановны] (и прямее всего к ее матери). Поэтому есть известный минимум, ниже которого содержание для меня может оказаться неприемлемым. Каков он, можно будет окончательно сказать только на месте. Но и сейчас я очень прошу сообщить мне уже определенные ставки. Кроме того — и этому я придаю решающее значение — мой приезд в Париж осенью технически осуществим только под условием получения здесь, в Праге, сентябрьского оклада по академии в виде аванса, так как оплатить билеты, визы и т. под. из здешнего содержания я решительно не в состоянии.

2. Вас[илий] Вас[ильевич] настойчиво напоминает мне, чтобы я торопился исходатайствованием фран[цузской] визы мне и Ксенье Ив[ановне]. Я писал об этом и Серг[ею] Серг[еивичу]¹³, и Льву Алекс[андровичу], и оба они заверили меня, что все будет сделано. Т[ак] к[ак], с другой стороны, меня приглашают и на апологетический курс, то, надеюсь, что и со стороны о. Липеровского¹⁴ тоже будут приняты соотв[етствующие] меры. Тем не менее, я считаю нужным об этом еще и еще напоминать, тем более, что о приглашении меня на чтения на курсах извещения я не получил, и знаю только от Вас[илия] Вас[ильевича], которому об этом писал о. Лев. Между тем, от участия моего в курсах зависит время моего приезда. Как я уже писал, сейчас я предполагаю выехать или 12 сент[ября] н.ст., в воскресенье, или 15-го, в среду. Если бы мне не нужно было читать на курсах, я бы отложил свой отъезд до конца октября, как для сокращения расходов, так и потому, что я могу получить только трехмесячный отпуск, по истечении которого (а это будет во вторую половину декабря) я должен был бы вернуться в Прагу для ликвидации своих дел. Иначе мне не удастся продлить получение своей стипендии в Праге. Прежде чем выяснятся условия парижской жизни и удастся обеспечить себе помещение, окончательный переезд решительно невозможен.

3. Вопрос о квартире представляет для нас исключит[ельную] важность. Конечно, решить его можно только на месте Но, во-первых, я очень прошу ко времени нашего приезда Льва Алекс[андровича], Ив[ана] Арк[адьевича] или Сергея Серг[еевича] нанять для нас подходящую комнату или номер (для двоих), по возможности вблизи подвория. А во-вторых, я считаю нужным подчеркнуть, что в зависимости от квартирного положения находится и самая моя работоспособность. Ибо, как бы я ни готовился сейчас, мне придется готовиться к лекциям на месте, и т[ак] к[ак] у меня будет и сверхсметная работа (эллинист[ическая] философия), мне будет нужно и свободное время и известный уют — своя комната и покой. Иначе, боюсь, выйдет неладно. К тому же, как Вы сами не раз, помнится, мне говорили, я все-таки считаю своим главным делом свою собственную научно-богослов[скую] работу, и потому не считаю себя в праве соответственно ставить себя в условие, заведомо неблагоприятное для нее — в особенности сейчас, когда после временного перерыва я опять чувствую подъем творческого вдохновения. Этот мотив усиливает значение матер[иального] вопроса.

4. От С.Л. Франка (как и из Академии) я не имею никаких прямых указаний насчет филос[офского] курса. Знаю только предположение о поручении мне эллинистической философии, и, ввиду связи этой части курса с патрологией, не возражаю ничего против. Практически, для избежания несоответствия между курсами, я хотел бы поступить так: включить ряд чтений по элл[инистической] философии в виде экскурсов в курс патрологии (в осеннем семестре) при условии дополнительных часов. Ведь затруднительно говорить о Тертуллиане не сказавши о (неразб.), об апологетах — прежде чем дана общая характеристика эллинизма, об александр[ийцах] — не говоря о неоплатонизме. Поэтому я предлагаю такое распределение часов своих в осеннем семестре

(в весеннем соотв. изменения):

Апологетика

(Вера и неверие. «Доказательства бытия Божия».) — 2 часа

Патрология

До IV века включительно — 4 часа

+ эллинистическая философия — 2 часа

— 6 часов

Семинар по патрологии — 2 часа

всего 10 (!)

В весеннем полугодии, наоборот:

Апологетика — 4 часа

Патрология — 2 часа и семинар

Ко второму полугодию по апологетике можно отнести несколько справок по истории религии. Если приезд Арсеньева¹⁵ окажется невозможным, подобным образом к обсуждению некоторых вопросов можно присоединить библейские экскурсы (о творении мира, о потопе, о грехопадении, о библ[ейских] чудесах и под.). Вообще, центр тяжести апологетического курса я могу перенести на второе полугодие, а в первом сосредоточиться на патрологии в связи с добавлением эллин[истической] философии, чтобы не разбивать своего внимания. Нужно сказать, что немало трудностей представляется при распределении патролог[ического] материала, который с трудом можно втиснуть в сравнительно недостаточное число часов.

Мне очень неприятно так много писать о делах довольно прозаич[еского] характера, но, надеюсь, вы поймете что мною руководят совсем не эгоистич[еские] и корыстные побуждения, а простая осмотрительность.

Вторая половина моего письма будет интереснее. Знакомы ли Вы с Штауденмайером¹⁶, это, по-видимому, очень крупный католич[еский] богослов первой половины XIX в., принадлежавший к той же группе, что Мелер, а впоследствии Деллингер и др. сторонники первой генерации. Обычно его связывают с Шеллингом и затем с О. Гюнтером (тоже очень интересный католич[еский] богослов, особенно развивающий Creationstheorie, его «ереси» были осуждены еще в 40 годах). «Шеллингизм» Штауденмайера требует оговорок и бол (неразб.). Но вот что очень интересно. В 1840 г. вышла его книга (выписываю заглавие полностью: Die Philosophie des Christenthums oder Metaphysik der Heiligen Schrift als Lehre von den göttlichen Ideen und ihrer Entwicklung in Natur, Geist und Geschichte, Bd. 1 (и единств[енный]) – Die Lehre von der Idee. In Verbindung mit einer Entwicklungsgeschichte der Ideenlehre und der Lehre vom göttlichen Logos (923 стр)¹⁷. В сущности, это учение о Софии с очень богатым историческим аппаратом, правда имя Софии почти не поминается, оно переведено — Weisheit или подменено Idee. Дополнение представляется незаконченным. Догматика в 4 томах, обнимающая спекулятивное учение о Боге, твари в ее первом облике и обрывающаяся на Lehre von Abfalle¹⁸, — христологии нет вовсе, как и учения об искуплении. Большую ценность представляет подстрочный этаж и историч[еские] экскурсы. Спекулятивная сторона тоже очень сильна, несмотря на некоторое многословие. Я очень занят теперь штудированием этих книг. Не стану входить в подробности. Вас, конечно, эти книги очень бы заинтересовали, и, думаю, Вы встретились бы со своими (новыми) мыслями. Со своей стороны я замечу вот что. Как уже давно я говорил, есть два учения о Софии и даже — две Софии, точнее сказать — два образа Софии: истинный и реальный и — мнимый. Во имя первого строились святые храмы в Византии и на Руси. Вторым вдохновлялись Соловьев и его масонские и западные учителя, вплоть до гностиков и Филона. Церковной Софии Сол[овьев] вовсе не знал: он знал Софию по Бему и бемистам, по Валентину и Кабале. И эта софиология — еретическая и отреченная. Ту, что Вы находите у Афанасия, относится к другой Софии. И еще больше о Ней можно найти у Вас[илия] Великого и Григория Нисского, от которых прямой путь к Паламе. И сама терминология (ousia — energeia) ведет свое начало от Вас[илия] Великого. Я не вижу трудностей в этой терминологии. Аристотель тут не при чем. Основная мысль каппадок[ийского] богословия сводится к отчетливому различению внутри(неразб.) Плеромы, тройственной полностью вседовольной жизни, и это и есть ousia, pelagos tes ousias у Дамаскина, — и «вовне» направленной Милости, Благодати, Любви, Деятельности — Еnergeia. Весь вопрос (спекулятивно очень трудный) — в этом различии. В изв[естном] смысле, это есть раскрытие самой идеи творения как божественного замысла-изволения о другом, о не- Боге. Усия, по В[асилию] Вел[икому] и по Паламе — непостижима и неведома, она — «в свете неприступном». Но «тот же Бог» (выражение Паламы) творит, т.е. полагает другое, и постольку открывается «во всем». Это и есть «Энергия», «Слава», «София», не ипостасное откровение «того же» Бога. Не «существо», не «личность», не «ипостась». Если угодно да – Божеств[енная] акциденция, но акциденция «того же» Бога или самого Бога. И к этому именно сводится мысль Паламы — ударение на полноте тис феотитос. Если хотите, София, это Deus revelatio, т.е. Благодать. Благодать — это –Бог к миру, прос тон космон (а не прос тон Феон, как у Ин. 1:1 о Логосе). София — вечная, ибо есть мысль-изволение Вечного Бога, но она еще мысль-изволение о Времени . На эту тему много у бл. Августина. София — не только мысль, «идея», котреос моетос, но и воля, сила… И в Боге нет, у Бога нет невечных сил и волений, но есть воления о времени. София ни в коем случае не есть мир, мир — другое, и по отношению к благодати, и по отношению к своему «первообразу». И потому «предвечность» и «превременность» изволения-мысли о времени не пре времени в вечность. «Идеальное творение», «предвечный совет», toto genere отлично от реального творческого fiat. Cофия не есть «душа мира». Это отрицательное суждение отличает церковное софиесловие от гностического и (неразб.). София не есть тварный субъект, не есть субстанция или субстрат тварного становления. Это gratia , a нe natura. A natura = crеatura. София — не creatura. И вместе с тем не ипостась, а трисиятельная слава. Знаю, что своими суждениями я порождаю немало недоразумений и вопросов. Но вот что важно, всех этих вопросов Соловьев не видел и даже не подозревал. Думаю, что Е.Н. Труб[ецкой] верно заметил главный провал С[оловьева], но у него не хватило ни опыта, ни богословского развития для того, чтобы ясно выразить свое (неразб.). Скажу резче, у Соловьева все лишнее, а с тем вместе главного нет вовсе . Просто все на другую тему, и потому не на тему. Все мимо. Думаю, что и Вам Соловьев долго мешал отыскать главное. А для отыскания нужно идти через христологию, а не через тринитологию, ибо только во Христе Иисусе «троическое явися поклонение». Смысл здесь в том, что только из истории, из историч[еской] эмпирии мы в состоянии понять тварность твари и вечность мысли-воли о твари. При обратном ходе тварь обожествляется, и этот процесс получает не благодатный, а «натуральный» порядок. Gratia не расчленяется от natura, понимается как natura naturans. Тогда уже и вовсе нет «натуры», а зато и «благодать» уже не благодать. Все это, конечно, надо разъяснять лучше. Настаиваю на одном: есть два русла — церковная софиология и гностическая. Сол[овьев] — во втором, а до этого второго церк[овному] богослову (неразб.) нет дела.

До скорого свидания. Не забывайте о нас. Кс[ения] Ив[ановна] передает привет. Привет Ел[ене] Ив[ановне]. Надеюсь, что все мои тревоги разрешатся, а пожелания исполнятся.

Любящий Вас Г. Флоровский

Опубликовано в журнале «Вестник РХД» №198, Париж-Москва, 2011. Перепечатка с разрешения издателя.