Блог

Ну что можно сказать о почившем сербском Патриархе Павле? Только помолиться об упокоении его души… или, вернее, попросить его самого о ходатайстве за всех нас перед Богом. Когда уходит, “насытившись днями”, такой человек, невольно замираешь перед величием его жизни и его смерти. Это чувство даже трудно назвать скорбью: можно ли скорбеть о том, кто после долгого и трудного пути вернулся домой? Скорее, вглядываешься в эту раскрывшуюся дверь в вечность, через которую каждому из нас предстоит пройти, и задумываешься о чем-то очень важном… Если и скорбишь, то скорее о несовершенстве этого мира, где так не хватает подобных людей. И о собственном несовершенстве, которое становится таким очевидным на их фоне.

Еще при жизни Патриарха о нем начали рассказывать истории, достойные древних патериков. Мне нечего добавить ни к ним, ни к официальной биографии. Но хочется хотя бы попробовать понять: чем именно его жизненный опыт, его урок повседневной святости так важен для нас?

Прежде всего, конечно, дело в его аскетизме, а лучше сказать – в простоте его жизни. Нас поражают истории об иерархе, который ездит в общественном транспорте, стоит в очередях, ходит в ботинках, которые он чинит собственными руками. Сразу вспоминается штопанная риза преподобного Сергия Радонежского… но ведь Сергий решительно отказался и от архиерейства. Может ли позволить себе добровольную нищету предстоятель поместной Церкви? Разве не должен он ценить свое время и время людей, с которыми ему приходится встречаться, и не тратить его на общественный транспорт? Разве не должен он выглядеть пусть не роскошно, но достойно – ведь он представляет Церковь? И нет ли в этом какого-то дурного популизма – в свое время наши политики, “боровшиеся с привилегиями”, тоже позволяли себе одну-две поездки на троллейбусе, и мы все помним, чем это кончилось.

Нет, почему-то подобные аргументы просто не приходили нам в голову по отношению к Патриарху Павлу. Нас радует и прямо-таки поражает такое свидетельство евангельской нищеты на самом верху церковной иерархии: оказывается, можно жить и так! Трудно же будет его преемнику, ох, как трудно – его будут сравнивать со святым. И все-таки… почему? Наверное, для ответа на этот вопрос нам стоит вернуться к биографии Патриарха.

Гойко Стойчевич родился еще в Австро-Венгрии, сразу после начала Первой мировой. Как это часто бывает в бедных деревенских семьях, его отправили получать образование только потому, что он рос болезненным и слабым ребенком – в полевой работе от него было немного проку. Он успел получить богословское образование еще в “первой” Югославии, где Православие было в почете. Во время краткосрочной военной кампании в апреле 1941-го года он был военным медиком, потом, при нацистской оккупации, расчищал руины в Белграде, потом обучал детей беженцев в маленьком сербском городке. У него нашли туберкулез, он отправился умирать в монастырь… и выздоровел там. И принял решение о постриге.

Он стал монахом в 1948-м году, когда строилась коммунистическая Югославия, где для религии отводилось ничтожно малое место, хотя гонений, подобных большевистским, в ней не было. 34 года его служения проходили в Косово, где закладывалась бомба будущего конфликта. Исконно сербские земли постепенно становились албанскими задолго до того, как разразилась война, и Павел был православным иерархом этих земель.

А Патриархом он был избран в 1990-м году, когда ему было уже 76 лет, и когда его страна и его народ стояли на пороге самых трагичных событий во всей новейшей истории Европы. За два года до смерти он уже находился на стационарном лечении в госпитале, за полтора года – его полномочия были переданы Синоду, поскольку сам он уже не мог их исполнять. Впрочем, Патриарх Павел просил и о совершенной отставке в связи со старостью и болезнью, но она не была принята, он так и оставался Патриархом до самой своей кончины.

“Сила Моя в немощи совершается” – эти слова Господь явно сказал про таких, как Патриарх Павел. Он оставался со своим народом, что бы ни происходило с ним – оставался с теми, кому было труднее всего. И проповедь его порой бывала проста до предела, как и сама его жизнь: “земля Божия достаточно широка и велика, чтобы места хватило всем, если мы останемся людьми“, – так мог он сказать и своей пастве, и мусульманину, который задавал ему вопрос о межрелигиозных конфликтах. Оставаться людьми – и только-то? А где же тут про святость? Но иногда, особенно во время войн и социальных потрясений, именно это и становится самым главным, незаменимым: оставаться людьми.

Вместе с тем, никак нельзя сказать, что он был всего лишь простецом на престоле. Он писал и издавал книги и статьи, в основном по литургике, именно под его руководством был создан первый официальный церковный перевод Нового Завета на сербский язык. Точно так же было переведено и богослужение, очень бережно и консервативно. Ведь он говорил: “сохранение неизменным того, что Церкви как неизменное передано, не означает мертвенности, окаменелости, поскольку способ изложения неизменных истин в новое время может и должен быть новым“. Наверное, когда такие слова говорит человек, ведущий истинно святоотеческую жизнь, никто не заподозрит его в “нечестивом модернизме”.

В Сербии в связи с кончиной Патриарха был объявлен трехдневный траур. “Павел был тем человеком, который своим существованием объединял всю нацию” – сказал сербский президент Б. Тадич. Интересно, возмущается ли теперь кто-то из сербов, как возмущались у нас после кончины Алексия II – дескать, похороны Патриарха есть частное дело верующих, негоже государству обращать на это событие никакого внимания?

Конечно, Балканы – не Россия. Православие для сербов действительно национальная религия, в конце концов, оно – самый главный признак, отличающих сербов от хорватов-католиков и от боснийцев-мусульман. Например, в каждой православной церкви, которую я видел в Черногории, на одном из самых видных мест был национальный сербский флаг. Что же это, попытка подменить вечное временным, христианство – национализмом, Евангелие – политикой? Я мало понимаю в балканских делах, но мне кажется, что это вовсе не так. Нации, каждая со своим образом жизни, своей культурой, даже своей душой – данность этого мира. Говорить о “безнациональном христианстве” настолько же странно, как и говорить о христианстве, лишенном Воплощения. Да, если мы помним только о плоти, только о национальном элементе, наше христианство сразу же начинает превращается в примитивное язычество. Но если отказаться от всего этого, христианство станет еще одной абстрактной теорией.

Земная жизнь Патриарха Павла была неотделима от жизни его народа. Его душа – христианская и сербская, и тем более сербская, что христианская. Мы надеемся и верим, что и теперь он остается молитвенником и ходатаем за свой народ и за всех нас, кто чтит его память.