Литургический путь православной Церкви в Америке в XX в.

Люди, приехавшие из России в Америку, часто бывают удивлены при посещении богослужений в приходах православной церкви — наследнице русской миссии, основанной в 1794 г. на Аляске и распространившейся далее вдоль побережья Тихого океана к югу до Сан-Франциско и в восточном направлении через весь континент до Нью-Йорка. Посетители удивляются внутреннему убранству наших церквей: церковным скамьям со спинками, цветным витражам, иконостасам, выполненным в различных стилях — от массивного русского барокко до почти символической перегородки, которая ничего не скрывает от глаз посетителей. К их изумлению они обычно слышат евхаристический канон, произносимый вслух, видят почти всю паству, причащающуюся каждую неделю. Их ошеломляет относительная краткость Божественной литургии, которая, как правило, длится от одного до полутора часов. Они слышат псалмы антифонов в целом и не понимают, почему некоторые ектений опускаются, чаще всего ектения об оглашаемых.

Эти отличия могут быть частично объяснены различиями в культуре. Православная литургия всегда зависит от местных условий, от исторических обстоятельств. Человек славянского происхождения, посещающий службу в греческой или арабской общине, может задаться вопросом, принадлежит ли он к той же самой вере. В этом и заключается сущность нашей литургической традиции, где опыт веры так глубоко усвоен и так полно воплощен в культуре. Каждая культура имеет собственную историю, собственный опыт. Культуры, относящиеся к одной и той же вере, несмотря на их внешние отличия, предполагают совершение по существу одной и той же литургии.

Что касается православия в Америке, то различия в богослужении не могут быть объяснены только различием в культуре. Посещающий американский приход становится свидетелем не просто американизированной службы, хотя она и проводится на американском английском языке в здании, скамьи в котором иногда действительно взяты из протестантских церквей. Фактически большинство изменений в церковной службе имеют русское происхождение. Изменения эти — выражение связей и преемственности, которая существует между нашими церквами. И это совсем не означает разрыва с нашим прошлым или капитуляции перед “иностранным” влиянием.

Мы должны искать корни этих изменений в России конца XIX–начала XX вв. В XIX в. в России были проведены исторические исследования. Этот период отмечен открытием святоотеческих истоков православной веры. Открывая академическому и духовному миру писания греческих отцов, изучая историю восточной церкви, ученые подготовили, по словам о. Георгия Флоровского, освобождение Русской Православной Церкви от веками длившегося западного пленения.

В области литургической истории этот период дал много значительных работ. А.Дмитриевский, М. Скабалланович, И. Мансветов, И. Карабинов, Н. Красносельцев, А. Петровский, М. Орлов и многие другие исследовали сложную эволюцию христианского богослужения. Как и на Западе, эти ученые заложили основу для дальнейшего расцвета литургического богословия и таким образом подготовили дальнейший путь литургических реформ.

В XIX в. в России сфера духовных изысканий была в основном исторической и ограничивалась учеными кругами. Некоторые усилия были предприняты в области литургической реформы. Однако замечательным исключением в этот период стали нововведения недавно канонизированного Иоанна Кронштадтского и русский перевод Библии митрополита Московского Филарета. Обе эти попытки вызвали тогда негативную реакцию. Русские церковные обычаи оставались, по существу, неизменными с XVII в. После реформ Никона и последовавшего за ним раскола, мало кто отважился поддерживать реформы в дальнейшем. Церковный Собор 1667 г., завершая обсуждение Служебника, провозгласил: “Такоже и въ предь да печатаютъ, и никтоже да дерзнеть отъ ныне во священнодействие прибавити что или отъята, или изменити. Аще и ангелъ будетъ глаголати что ино, да не имате веры ему” (Н. Субботин. Деяния Московского Собора 1666-1667 гг., М., 1893. Часть 2. С. 15,16).

До середины XVII в., однако, были проведены две литургические реформы. Обе — гораздо более обширные, чем никоновская. Первая из них, осуществленная во времена митрополита Киевского Киприана в конце XIV — начале ХУвв.,— это постепенное принятие во всей России Типикона “Св. Саввы” (монашеское правило, которое достигло своего завершения на Афоне в XIV в.). В русских соборах и приходских церквах это означало конец для так называемого Кафедрального Типикона, который был заимствован из Константинополя в Х-ХI вв. В монастырях Типикон “Св. Саввы” заменил более ранний Студийский Типикон (городской монашеский также константинопольского происхождения).

Вторая реформа была проведена в первой половине XVII в. в Киевской митрополии, во главе которой стоял Петр Могила. Эта реформа, так же как и реформа Никона в Москве, ввела современную греческую практику в Русскую Церковь, но со значительными латинскими влияниями, многие из которых вошли в московскую практику через Московский Требник 1672 г. Этот вопрос изучался Н.Успенским, который преподавал в Петербурге несколько лет тому назад (см. Н.Успенский. Коллизия двух богословии в исправлении русских богослужебных книг в ХУПв., Богословские Труды, 1975, N 13. С. 148-171). Знаменательно, что ни реформа Киприана, ни реформа Петра Могилы не вызвали большой оппозиции.

Только в бурное первое десятилетие XX в. вопрос о литургической реформе вновь был поставлен. Требование реформы возникло совсем с неожиданной стороны. В 1905 г. Святейший Синод Русской Православной Церкви разослал анкету всем епископам, спрашивая их мнение о реорганизации и возрождении церкви. К.П. Победоносцев, обер-прокурор Святейшего Синода, очевидно, ожидал, что епископы, большинство из которых он отбирал, точно следуя своим консервативным взглядам, окажут поддержку его реакционной позиции против либеральных реформаторов. Результаты потрясли его. Ответы епископов, опубликованные позже в трехтомном издании (Отзывы епархиальных архиереев по вопросам о церковной реформе, СПб., 1906.), оказались мощным призывом к широкомасштабным реформам во всех областях церковной жизни (см. James Cunnigham. A Vanquished Hope. Crestwood, NY: St.Vladimir’s Ргеss, 1981).

Анализ ответов в деталях не входит в рамки этого доклада. Но мы остановимся на одной мало известной области — на литургической практике. Ответы епископов противоречат широко распространенному взгляду, что Русская Церковь и ее руководство были в то время очень консервативными, противостоявшими любым изменениям. Тридцать два из шестидесяти четырех епископов, заполнивших анкету, оказались сторонниками литургических изменений. Их ответы показали замечательную открытость литургическому возрождению и даже требование его.

Почти все епископы были недовольны существующим положением в литургической жизни церкви. Осознавая первостепенное значение богослужения в христианской жизни, они жаловались на сложившуюся ситуацию: “Вера православная познается, укрепляется и поддерживается главным образом церковным богослужением. Церковное богослужение по справедливости считается лучшею веро- и нравоучительною и воспитательною школою, благодатно и спасительно действующею на все силы и способности души. Но для того, чтобы богослужение было действительно таковым, нужно непосредственное, сознательное и живое участие в нем всех предстоящих… К глубокому сожалению, этого нельзя сказать о богослужении Православной Русской Церкви” (Епископ Нижегородский Назарий, Отзывы II. С. 454).

Вопрос о литургическом языке был одним из наиболее важных. Ответы на него были различны — от сдержанных суждений тогдашнего архиепископа Северо-Американского Тихона, который требовал нового современного славянского перевода церковных текстов с дальнейшей перспективой перехода на русский язык (Отзывы I. С. 537), до более радикального мнения епископа Псковского Арсения, который писал, что церковное богослужение должно совершаться на “общепонятном русском языке” (Отзывы IV. С. 6). Епископ Архангельский Иоанникий выражал недовольство тем, что переводы церковных книг существуют на таких языках, как латышский, мордовский, а по-русски служить нельзя (Отзывы I. С. 335, 336). Из 28 епископов, высказавшихся по вопросу о церковном языке, 8 были за использование русского, 18 — за серьезное исправление славянского текста с целью сделать его более понятным, 2 — за тщательное обсуждение этого вопроса.

Вторым серьезным вопросом для многих епископов был вопрос о Типиконе. Типикон — книга, которая регулирует литургическую жизнь церкви, в основном — монастырского происхождения. Службы чрезвычайно долгие и для мирян монотонные. Только несколько монастырей могли следовать этому буквально. В приходских церквах и соборах службы всегда сокращались. И отсюда возникают проблемы. В отсутствие руководства священники сокращали службы, как хотели. Не было единообразия, но гораздо хуже то, что сущность церковной службы искажалась произвольным и нелогичным изменением богослужения.

Епископы проявляли большой интерес к самому порядку проведения служб. В частности, они выступали за более широкое участие мирян. Одиннадцать епископов предлагали ввести общее для всех молящихся пение во время службы. Существовало глубокое убеждение, что пение и чтение непонятны для прихожан из-за манеры их исполнения.

Пять епископов, включая архиепископа Северо-Американского Тихона (Отзывы I. С. 537), высказались за чтение вслух так называемых тайных молитв. Многие епископы выступали за отмену повторяющихся ектений и молитв, с одной стороны, и за расширение библейских чтений и возобновление проповедей, с другой. Архиепископ Тихон поднял вопрос о “новом” календаре, особенно, в связи с Американской епархией, где все общество жило по григорианскому, а не по юлианскому календарю.

Этот краткий анализ указывает только на открытость литургической реформе и возрождению, которая существовала в русской церкви накануне революции. Трагические события, которые затем последовали, разрушили все возможности к осуществлению этих реформ в жизни. Намеченный Церковный Собор не был проведен, а Собор 1917-1918 гг. смог только восстановить патриаршество и выбрать Тихона в качестве главы церкви. Политика уничтожения церкви началась сразу после революции, и дальнейшее обсуждение вопросов внутренней жизни церкви, особенно связанных с литургией, стало невозможным.

Последующее принятие многих из упомянутых выше реформ обновленческой церковью после 1922 г. создало только больше трудностей. С одной стороны, русская церковь боролась за выживание под гнетом сугубо атеистического коммунистического режима, и поэтому не могла вернуться к этим вопросам. С другой стороны, любые предложения, касающиеся литургических изменений, немедленно вели к обвинениям в обновленчестве. Глубокие литургические исследования практически прекратились, за исключением работ Н.Успенского (ученика А.Дмитриевского), профессора Ленинградской духовной академии.

В бурные послереволюционные годы центром русской интеллектуальной и религиозной мысли становится Париж. Здесь в Свято-Сергиевском богословском институте собрались многие из величайших православных мыслителей XX в., включая о. Сергия Булгакова, Антона Карташева, Владимира Зеньковского, о. Киприана (Керна), о. Николая Афанасьева, о. Георгия Флоровского и других. Это были люди, сформировавшие в дальнейшем новое поколение богословов, включая о. Иоанна Мейендорфа и о. Александра Шмемана, чьей памяти эта конференция и посвящена.

А.Шмеман завершил свое образование в Свято-Сергиевском богословском институте, специализируясь в области церковной истории под руководством А. Карташева. Он защитил кандидатскую диссертацию по теме Византийской теократии. Затем начал преподавать церковную историю в институте сначала как мирянин, а затем как рядовой священник. Вскоре, однако, он заинтересовался литургией под влиянием о. Киприана (Керна), его духовного отца, который был профессором патристики. Еще более значительным для молодого А.Шмемана оказалось влияние о. Николая Афанасьева, профессора канонического права, чьей главной сферой интересов была экклезиология. Больше всего о. Николай Афанасьев известен своим учением о евхаристической экклезиологии в понимании церкви, которое подчеркивает важность литургии и, главное, Евхаристии. С этой точки зрения, основанной на некоторых ранних писаниях святых отцов, таких как Игнатий Антиохийский, Ириней Лионский, Церковь полностью реализуется как воплощенное Тело Христово именно тогда, когда она собирается вокруг алтаря для совершения Евхаристии. Следовательно, это и завершение, и источник церковной жизни. Таким было видение Церкви, которое о. Александр Шмеман отстаивал до конца своей жизни, стараясь постоянно переводить этот принцип из теории в практику.

Круг общения о. Александра Шмемана, однако, едва ли был ограничен учителями и коллегами в богословском институте. Париж в 1940-1950 гг. был также центром католического возрождения, движения, которое включало в себя как “возвращение к истокам” (в первую очередь к писаниям греческих отцов), так и “литургическое движение” (вдохновляющим фактором которого было изучение восточной литургии). Благодаря личным контактам и изучению работ таких ученых, как Жан Даниелу и Луи Буйе, о. Александр Шмеман разработал свою “литургическую теологию” и “философию времени”. Труды этих западных ученых занимали видное место в его библиотеке, наряду с работами русских исследователей литургии конца XIX — начала XX вв. и книгами его учителей в богословском институте в Париже. Однако именно в Америке о. Александр оставил наиболее заметный след. Он прибыл в Свято-Владимирскую православную академию в Нью-Йорке в 1951 г., где в 1962 г. стал деканом и оставался им до своей смерти в 1983 г. Человек идеи и действия, Александр Шмеман никогда не был удовлетворен чисто интеллектуальными интересами. Через многочисленные публикации, частые выступления и особенно в процессе преподавательской деятельности он постоянно старался претворить в жизнь свое понимание Церкви в первую очередь как евхаристического собрания. Не будет преувеличением сказать, что он был движущей силой возрождения евхаристической и литургической жизни в Америке, которое продолжается и по сей день.

Когда А. Шмеман в начале 50-х годов прибыл в Америку, ситуация была не блестящей. Русская революция привела к хаосу в жизни церкви не только в России, но и в Америке. Церковь, которая раньше возглавлялась русским архиепископом, была раздроблена по политическим и этническим причинам на многочисленные конкурирующие группы. Среди юрисдикции славянского происхождения язык литургии был славянским, хотя большинство верующих из семей, проживших в Америке уже несколько поколений, не говорили на языках своих предков — русском, украинском, карпаторосском, галицком и других и тем более не понимали церковнославянского. Многие из бывших униатских приходов следовали определенным латинским традициям, таким, как отказ от причастия маленьких детей или проведение заказных поминальных литургий во время поста. Хотя ситуация и стала меняться, духовенство, не имея достаточного богословского образования, было слабо подготовлено, чтобы представлять Православие в плюралистическом обществе. Многие из приходов функционировали главным образом как этнические клубы, и руководство в них принадлежало мирянам. Священнику отводилась лишь роль церковнослужителя. Устав прихода обязывал прихожан принимать таинство исповеди и причастия раз в год.

Три десятилетия, которые о. Александр Шмеман посвятил работе в Америке, отмечены удивительными преобразованиями в церковной жизни, особенно литургической. Английский становится общепринятым языком богослужения в большинстве приходов. Первоначально используемые английские тексты были переводами со славянского языка, сделанными церковью по поручению архиепископа Тихона в начале века. Но в 1960-1970 гг., стали появляться новые переводы, сделанные прямо с греческого, более научно обоснованные и на лучшем английском языке. Эта работа продолжается и до сих пор.

Александр Шмеман положил основание евхаристическому возрождению. Там, где причастие раз в год было нормой церковной жизни, теперь значительная часть мирян участвует в таинстве каждую неделю. Общая исповедь проводится во многих приходах как дополнение к личной исповеди. Прежнее требование, чтобы исповедь предшествовала каждому причастию, теперь не обязательно для тех, кто причащается регулярно и часто. Так называемые тайные молитвы, главным образом евхаристический канон, теперь читаются вслух в большинстве церквей. Для того чтобы изъяснить экклезиологическую сущность крещения, оно часто совершается вместе с Евхаристией, обычно в воскресное утро в присутствии всех прихожан. Для того чтобы дать возможность семье работающих прихожан посетить праздничные литургии, попадающие на будние дни, они часто совершаются вместе с всенощной — вечером накануне церковного праздника.

Два года назад Литургическая комиссия православной церкви в Америке провела опрос духовенства с целью определить: 1) что фактически делается в приходах и 2) что духовенство хотело бы видеть сделанным в области литургии. Результат был поразительным, особенно если его сравнить с ситуацией прежних лет. 80% священнослужителей читают вслух весь или часть евхаристического канона; 95% священнослужителей одобряют частое причастие; 52% проводят общую исповедь, как правило, ежемесячно; 39% проводят крещение вместе с евхаристической литургией (69% хотели бы делать то же самое, если бы епископы благословили их и дали указания); 21% совершают вечернюю литургию накануне некоторых праздников (55% делали бы это, если бы получили благословение епископов).

Что касается надежды духовенства на будущее, то имеются многочисленные пожелания прийти к большему единообразию и четкому руководству. Часто слышится: “Каждый священник — это свой собственный Типикон”, — точно так же, как это было среди русских епископов в 1905 г. И так же, как в 1905 г., многие священнослужители высказываются за развитие приходского Типикона взамен монастырского Типикона “Св.Саввы”, который не может быть выполнен в жизни прихода.

Большинство изменений в американской литургической практике напрямую соотносится с работами о. Александра Шмемана. Многие священники, служащие сейчас в Америке, учились с ним, и было бы трудно найти священника, который не слышал бы его или по крайней мере не читал бы его работ. Как в своих речах, так и в книгах о. Александр всегда подчеркивал экклезиологический смысл богослужения. Литургия, как он утверждал, должна быть действом всей церкви — духовенства и мирян вместе. Литургия и особенно Евхаристия — наиболее совершенное выражение и осуществление Церкви. Таким образом, литургия не может быть отделена от богословия, так как она сама совершенный акт богословия, знание и ощущение Бога, и поэтому литургия — первоисточник богословия. Это было великое открытие о. Александра Шмемана, и оно оказало влияние не только на православие, но и вышло далеко за пределы церкви. Книги о. Александра широко используются в американских университетах и семинариях. Только в прошлом году американское правительство заказало несколько тысяч экземпляров его книги “Великий пост” для того, чтобы разослать армейским священникам. В недавно изданной католиками книге “Как заложить основание. Лидеры литургического движения” содержится биография о. Александра Шмемана, и он упоминается среди “отцов” нашего века. В краткой хронологии в начале книги при перечислении важных моментов в литургическом движении 1966 г. отмечен публикацией его “Введения в литургическое богословие”.

Широкий интерес к православию в американском обществе стал возможен благодаря работам таких выдающихся богословов, как о. Александр. Благодаря его личному авторитету многие американцы приняли православие. Много приходов в Америке состоят целиком или большей частью из новообращенных. В Свято-Владимирской православной академии, где он преподавал много лет, большая часть студентов приняла православие будучи взрослыми. Много священников и четыре епископа были обращены в православие. Таким образом, надежда св. Тихона создать местную православную церковь в Америке осуществляется.

Было бы неправильно нарисовать этакую идеальную картину православия в Америке. Не все наши литургические преобразования позитивны. Например, введение скамей в церкви (американцы не любят долго стоять, исключения составляют только футбольные матчи) приводит к превращению мирян в пассивных наблюдателей. Использование органов в некоторых церквах (греческого и арабского происхождения) также уменьшает роль мирян. Еще более показательно фактическое сведение литургической жизни к воскресной литургии. Субботние всенощные службы часто плохо посещаются, и поэтому мало где эти службы проводятся. Обыкновенно служится только вечерня. В результате мало людей слышат воскресное Евангелие, кроме как на Пасху, а оно должно читаться каждое воскресенье на заутрени. Богатая гимнография недельного воскресного цикла, которую полагается петь на вечерне и утрене и которая содержит так много ценного, фактически опускается. Только теперь делаются некоторые попытки к развитию более полной субботней вечерней службы. И это тяжелая борьба. Наши церкви расположены не только в городах, но и в пригородах, и люди должны часто проделывать долгий путь до церкви. Церковь должна конкурировать со всевозможными развлечениями, которые привлекают людей в американском обществе. И, что еще более серьезно, церковь должна действовать в обществе, которое является западным и полностью секуляризированным. Русская церковь боролась с открытым атеизмом, православие же в Америке столкнулось с более изощренным врагом. Хотя Америка претендует быть нацией “под Богом” (это представлено даже на наших деньгах!), Бог далек от сознания и повседневной жизни американцев. Бог Тот, с Кем они общаются один на один в их собственной совести — в церкви в воскресное утро, если они того хотят. Но, по их мнению, нельзя позволить Богу вмешиваться в их повседневную жизнь. Религию, например, нельзя преподавать в общественных школах. В результате жизнь разбивается на куски. Бог может существовать в воскресное утро, но остальное время люди живут, как будто Его нет. Это суть секулярной политики, и она также оставила свой след в жизни православной церкви. Секуляризм ведет к разрыву между церковным богослужением и жизнью верующих. И о. Александр Шмеман был озабочен решением этой проблемы. В дополнении ко второму американскому изданию книги “За жизнь мира” (Crestwood, NY: St.Vladimir’s Seminary Ргеss, 1973), которую часто считают его лучшей работой, содержится глава “Богословие в секулярный век”, где О.Александр говорит (с. 134): “Мы не нуждаемся в каком-то новом богослужении, которое было бы как-либо приспособлено к нашему новому секулярному миру. Что нам нужно — это открытие заново истинного смысла и силы богослужения, и это значит — его космической, экклезиологической и эсхатологической сущности. Это, конечно, подразумевает большую работу, большую “чистку”. Это подразумевает учение и труд. Это подразумевает избавление от мертвого груза, который мы несем с собой, слишком часто принимая его за саму суть наших “традиций” и “обычаев”. Но когда мы откроем истинный закон молитвы, настоящее значение и силу нашей литургии, когда это снова станет источником всеохватывающего мировоззрения, тогда и только тогда единственное противодействие “секуляризму” будет найдено. И нет ничего важнее сегодня этого открытия заново и этого возвращения — не к прошлому, но к Свету и Жизни, к Истине и Благодати, которые всегда наполняют церковь, когда та становится в своей литургии тем, что она есть”.

Часть вторая*

Каковы же будут наши дальнейшие шаги? Принимая во внимание нашу теперешнюю ситуацию, приходят на ум три области, вызывающие беспокойство, области, которым мы, православные, уделяли мало внимания в современную эпоху, но о которых, я уверен, мы услышим гораздо больше в ближайшие годы.

1. Участие мирян: их священство

Литургия есть дело всего народа Божьего (laos tou theou), а не обязанностью клерикальной касты, как это было и в античных культах и в иудейской древности. В Новом завете понятие “священство” употребляется в двух смыслах. Во-первых, Христос предстает как единственный Первосвященник, это главная тема Послания к евреям. Именно Христос ходатайствует за нас перед престолом Отца, вознося жертву единожды за всех. Этим актом священство Ветхого Завета завершено или, вернее, в совершенстве исполнено в лице Христа, пребывающего нашим первосвященником вовеки. Во-вторых, Новый завет распространяет понятие священства на всех христиан: “Но вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел” (1 Пет 2: 9). Это есть распространение священства Самого Христа, поскольку Церковь есть ни что иное, как Тело Христово, которому вверено исполнение в мире священнического служения Самого Христа. При крещении человек “облекается во Христа” (Гал 3:27), становится членом Тела Христова, а, следовательно, и участником Христова священства. Знаменательно, что термин “священник” (hiereus) в Новом завете никогда не применяется ни по отношению к епископу (episkopos=блюститель), ни пресвитеру (presbyteros=старейшина) 1).

Таким образом, в совершении литургии функция священника осуществляется всей общиной, в силу крещения ее членов. Функция же рукоположенного клира — председательствовать в общине священников, объединять их священническую молитву. Вот почему в литургических молитвах первое лицо всегда стоит во множественном числе. Нигде это не является столь явным, как в самом центре анафоры св. Иоанна Златоуста:

Пресвитер: Воспоминая же эту спасительную заповедь и все, ради нас бывшее: крест, гроб, тридневное воскресение, на небеса восхождение, одесную сидение и второе и славное пришествие,

Твое из Твоего Тебе принося всегда и везде,

Народ: Тебя восхваляем, Тебя благословляем, Тебя благодарим, Господи, и молимся Тебе, Боже наш.

Все это — одно предложение, в котором единственные активные глаголы — это глаголы, которые выражают действие всего собрания и поются им: Тебя восхваляем, Тебя благословляем, Тебя благодарим, Господи, и молимся Тебе, Боже наш. Это — молитва жертвоприношения, здесь мы приносим нашу жертву хвалы. В то время как в языческой или иудейской практике только священник приносит жертву, здесь это, очевидно, совершается всем собранием, всем священническим народом.

Тем не менее, то, как мы служим литургию, часто затемняет этот факт, и мало кто из мирян даже знает, что анафора — это их молитва. Действительно, уже в течение многих веков миряне не могут даже слышать слова евхаристической молитвы, которая произносится про себя священником, стоящим за закрытыми вратами алтаря. И, в еще более недавнее время, даже ответные реплики народа были отобраны у него хорами, которые часто стоят не вместе с общиной, а в удалении от нее, на хорах. Таким образом, миряне становятся зрителями, наблюдающими за представлением, разыгрываемым клириками и хором. Как часто мы говорим, что это епископ/священник служит литургию: понимаем ли мы, что мы в действительности говорим? Введение же православными в Америке скамей в церквах делает их похожими на театры и еще более усиливает у мирян чувство, что они — пассивная публика, пришедшая на спектакль. Понимание литургии как зрелища еще более вдохновляется многочисленными символическими толкованиями литургии, подчеркивающими, что литургия — это наглядное представление жизни Христа. О. Александр Шмеман осуждал символизм такого рода, но он и по сей день общераспространен в популярной литературе о Евхаристии. Все эти изменения привели к тому, что роль мирян в богослужении свелась к минимуму, они превратились в пассивных зрителей. И поскольку миряне не вовлечены в богослужение, оно оказывает очень слабое преображающее действие на их жизнь.

Поэтому первое, что необходимо сделать — это предпринять сознательные усилия к тому, чтобы вернуть мирянам свойственную им роль. Некоторые шаги уже были сделаны, по крайней мере, в некоторых общинах. Наиболее распространено частое причастие, постепенно получает поддержку чтение евхаристической молитвы вслух. Но многое еще остается сделать.

Необходимо широкое обсуждение среди наших иерархов, приходского духовенства и мирян их соответствующих ролей в совершении литургии и в церковной жизни. Клерикализм, который широко распространен, должен быть преодолен; богослужение — это всегда соборный акт: ни один священник не может служить литургию в одиночестве; он всегда возглавляет общину, которая сама должна отвечать и выражать свое одобрение. И молитвы, читаемые священником, это тоже не его собственные молитвы, а молитвы всего собрания. Нужно найти пути более активного вовлечения мирян в богослужение: почему, например, необходимо, чтобы именно хор пел “Аминь” или “Господи, помилуй”? Нельзя ли, по крайней мере, какую-то часть службы петь всем собранием? Антифонное пение псалмов с пением припевов народом также может быть легко восстановлено без изменения структуры наших служб. В этой связи особенно важно знание истории богослужения, поскольку она позволяет нам увидеть, насколько мы обнищали в литургическом плане, но также и предлагает разнообразные модели, могущие оказаться полезными в нашей теперешней ситуации.

2. Ежедневная молитва

Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь. За все благодарите: ибо такова о вас воля Божия во Христе Иисусе (1 Фес 5: 16-18).

Христианство вышло из иудейской традиции, которая знала дисциплину ежедневной молитвы. Благочестивые иудеи, а Иисус, можно сказать, безусловно, был из их числа, молились, по крайней мере, два или три раза в день. Дидахе, самый ранний “церковный устав”, датируемый приблизительно 125 г., учит христиан повторять молитву Господню трижды в течение дня. К концу второго века устанавливается уже, в общем, и время молитвы, — как правило, утром, в полдень, вечером и в полночь. Сначала каждый христианин молился у себя дома частным порядком, а, начиная с IV в., с развитием монастырского и храмового богослужения, ежедневная молитва стала общественной. В течение веков церковь поддерживала эту практику ежедневной молитвы во множестве различных направлений, приспосабливая молитву к потребностям каждой эпохи 2). Очевидно, что христианская жизнь не начиналась, и не заканчивалось посещением Евхаристии воскресным утром.

Возможно, важнейшей потерей в процессе трансплантации Православия на Американский континент была именно традиция ежедневной молитвы. Не только будничные службы, но даже субботняя вечерня и воскресная утреня 3) находятся на грани исчезновения. Можно перечислять бесконечные причины этого: возрастающая секуляризация; тот факт, что прихожане проживают далеко от своей приходской церкви; отсутствие монашества, которое всегда сохраняло и поддерживало идеал непрестанной молитвы; подражание западным протестантским моделям богослужения; конкуренция со стороны телевизора и других форм развлечений… Каковы бы ни были причины, результат, в самом деле, внушает беспокойство. Мы не только отказываемся от молитвенной дисциплины, которая всегда была центральной в христианской жизни, но и теряем богатое гимнографическое наследие, которое воспитывало и формировало бесчисленные поколения христиан.

Ясно, что Православие не может продолжать существовать как исключительно воскресная церковь. Мы должны заново обрести практику ежедневной молитвы, как личной, так и литургической. Быть членом Церкви — значит иметь живые и постоянные отношения с Богом и членами Тела Христова, Церковью. Это не то отношение, которое можно включать и выключать раз в неделю.

Сегодня церковь стоит на распутье, также, во многом, как и в апостольские времена, и в эпоху Константина. Тогда церковь отвечала на вопросы, исходящие изнутри и извне, творческими решениями. Нигде это не является столь очевидным, как в литургической области. Ранняя церковь создала несколько литургических традиций, свободно и творчески привлекая иудейские и языческие источники. Мы можем ясно увидеть это в развитии практики ежедневной молитвы. В четвертом веке, в ответ на совершенно другие условия и сильно расширившиеся возможности, церковь разработала как “соборный” чин, предназначенный для городских соборов и приходов, так и более сдержанный “монашеский” чин — для монастырей. В последующие века эти традиции подверглись большому числу радикальных реформ — всякий раз, когда этого требовали новые условия. Наша современная практика ежедневной молитвы — вечерни и утрени — большей частью восходит к Афону XIV века, монашеской традиции, постепенно вытеснившей “соборный” чин. Но эта монашеская практика, можем мы с уверенностью сказать, уже не отвечает потребностям нашего времени, о чем ясно свидетельствуют наши пустые субботним вечером церкви. Эта традиция развилась в сельском, аграрном обществе; мы же живем в городском (или пригородном) индустриальном обществе. Мы живем далеко от церкви. Мы, или, по крайней мере, самые благополучные среди нас, живем в нуклеарных (малых) семьях 4), причем мало кто из наших соседей разделяет нашу веру. Все эти факторы препятствуют или делают невозможным для нас просто исполнять ту традицию ежедневной молитвы, которую мы унаследовали.

Не должны ли мы, по крайней мере, начать обсуждение того, что мы можем сделать для восстановления этого важнейшего аспекта христианской жизни? Как нам возродить нашу традиционную практику регулярной, частой молитвы — как общей, так и личной, в наших домах? Как нам вновь обрести то богатое гимнографическое наследие, от которого мы фактически отказались? Предание церкви дает нам немало примеров: большое разнообразие в выборе времени для молитвы, типа богослужения, как личного, так и общинного. Основываясь на этом богатом наследии, мы нуждаемся в том, чтобы развить формы молитвенного материала, которые могут быть использованы и отдельными верующими, и семьями, и малыми группами, а также и нашими приходами 5). Но, прежде всего мы, безусловно, нуждаемся в перестройке нас самих и нашего народа, в осознании того, что христианство — это путь жизни, а не просто исполнение воскресного “религиозного долга”.

3. Лекционарий

Чтение Писания и проповедь всегда составляли неотъемлемую часть христианского богослужения — так же, как это было в синагоге. Действительно, само писание Нового Завета создавалось в контексте литургической общины. Именно в литургическом собрании Писание возвещалось, передавалось и толковалось, как мы можем это видеть уже в описании Иустина Мученика, относящемся к середине 2-го века:

“В так называемый день Солнца бывает у нас собрание в одно место всех живущих по городам и селам; и читаются, сколько позволяет время, сказания апостолов или писания пророков. Потом, когда чтец перестанет, председатель посредством слова делает наставление и увещание подражать тем прекрасным вещам. Затем все вообще встаем и воссылаем молитвы” 6).

Вряд ли является случайностью то, что значительное большинство ранних святоотеческих писаний составляют именно комментарии на Писание, проповеди, сказанные в литургическом собрании.

Впоследствии многие из этих комментариев стали источниками для целых поколений гимнографов в Сирии, Палестине и Константинополе. Такие утонченные гимны, как кондаки Романа Сладкопевца или каноны Иоанна Дамаскина или Андрея Критского, буквально дышат Писанием в каждой строчке. Молитвы также насыщены библейским языком и образностью: в анафоре св. Василия Великого, например, вводная часть, до Sanctus`а 7) содержит не менее сорока четырех библейских цитат! Таким образом, чтение Писания, проповедь, пение псалмов и церковная молитва в совокупности служили тому, чтобы дать верным устное библейское образование, всегда пребывающее внутри церковного контекста. Ведь чтение Писания частным образом, хотя оно всегда желательно и полезно, никогда не способно заменить этот церковный, литургический контекст.

По правде говоря, в современном Православии библейская грамотность едва ли не совсем исчезла. Наша единственная встреча с Писанием происходит через небольшие выбранные отрывки из посланий апостолов и евангелий, читаемые по воскресеньям, и через проповедь (если, конечно, проповедь имеет хоть какое-то отношение к чтениям данного дня, что далеко не всегда так). Значительная часть гимнографии стала de facto недоступной, прежде всего потому, что воскресная Евхаристия, единственная служба, все еще посещаемая большинством верных, почти не содержит изменяемых песнопений. Но даже когда верные все-таки присутствуют на вечерне или утрене, песнопения исполняются на таком языке и в таком музыкальном стиле, что это делает их практически невоспринимаемыми. Что же касается предстоятельских молитв, в особенности анафоры, то в большей части православных приходов они до сих пор читаются про себя.

То, что у нас осталось, это по большей части чтения из Апостола и Евангелия воскресным утром. Эти два коротких отрывка теперь фактически должны нести на себе груз передачи всего нашего библейского наследия. Ветхозаветные чтения, когда-то бывшие неотъемлемой частью литургии слова, давно исчезли 8). И выбранные отрывки из Нового завета — апостольских посланий и евангелий — неизбежно ограничены в своих возможностях. Евангельские чтения обычно сосредоточены на знамениях Царства, часто на исцелениях или на других чудесах. Это, бесспорно, подходит для воскресенья, “восьмого дня”, который сам является предвкушением Царства, однако вследствие этого ключевые тексты, такие как Нагорная проповедь или красноречивая глава о любви апостола Павла (1 Кор 13), не читаются ни в одно из воскресений, в то время как некоторые отрывки, как, например, рассказ об исцелении герасинского бесноватого, повторяются по несколько раз! Образ Христа, возникающий на основе нашего воскресного лекционария — это образ скорее чудотворца, волшебника, чем учителя. И в результате пастыри в проповеди высказывают свои мысли лишь о свиньях, бросающихся в бездну.

Верующим должен быть обеспечен доступ к Писанию. Библия должна читаться в церкви, и обязательно должна быть проповедь, основывающаяся на прочитанном. Недостаточно просто раздать копии воскресного чтения всем прихожанам и сказать, чтобы они прочли их дома. Изучение Библии тоже недостаточно. Чтобы понять Писание, надо обладать “разумом Церкви”, а это достигается только в церковном, литургическом контексте. Частные интерпретации для православных всегда недостаточны.

Чтобы снова дать Библии жизнь в нашем богослужении, мы должны начать расширение нашего воскресного лекционария, по крайней мере, в период между Пятидесятницей и седмицами, подготовительными к Великому посту. Византийский лекционарий, который сейчас используется в нашей церкви, распределяет чтения на все дни недели, в результате чего чтения, назначенные на дни с понедельника по субботу, никто не слышит, поскольку Евхаристия служится ежедневно только в монастырях. Таким образом, нужно принять какие-то меры, чтобы Писание читалось последовательно по воскресеньям, что, возможно, приведет к созданию двух- или трехлетнего лекционария. Это позволит читать целые книги по порядку и даст возможность проповедникам рассматривать библейские книги в полноте, как мы встречаем это в комментариях Иоанна Златоуста и других великих проповедников. У верных появится прекрасная возможность услышать Писание в гораздо большем объеме, а у пастырей — более богатый источник материала для проповедей.

Во-вторых, мы должны, по крайней мере, рассмотреть вопрос о восстановлении в богослужении ветхозаветных чтений. В настоящее время только несколько избранных стихов из псалмов все еще продолжают использоваться в Евхаристии. Немногие оставшиеся чтения ограничены вечернями под большие праздники и памяти святых. В течение полутора тысячелетий церковь постепенно ограничила использование Ветхого завета в богослужении, за исключением Псалтири. Хотя церковь никогда не разделяла полный отказ от Ветхого завета, как это было у гностиков, она никогда не чувствовала себя в отношении него спокойной. В результате отрывки из Писания были сначала дополнены, а позже просто заменены гимнографическим материалом, — как это произошло, например, с каноном утрени 9). Эта новая гимнография базировалась, иногда весьма вольно, на материале Писания, но истолкованном в христианском смысле с помощью аллегории или типологии. Ветхозаветные чтения исчезли из Евхаристии где-то в районе VII века 10). Вследствие этих изменений Ветхий завет с трудом воспринимается в сознании большинства верующих как Священное писание, если только не совсем абстрактно. Нельзя ли было бы включить в литургию, непосредственно перед прокимном, по крайней мере, избранные места из Пятикнижия, Пророков и книг Премудрости?

Заключение

Кризис, о котором писал тридцать лет назад о. Александр Шмеман, только углубился. Каноническая проблема не была разрешена. Духовная проблема стоит как никогда остро. Безусловно, остается и литургическая проблема, несмотря на множество изменений в этой области, произошедших в последние десятилетия. И, тем не менее, та задача, которая стоит перед церковью сегодня, не отличается от той, которая стояла 2000 лет назад в Палестине, или 200 лет назад на Аляске: первейшая задача Церкви, как и всегда, заключается в том, чтобы поставить человека лицом к лицу с Самим Христом, восстановить общение между Богом и человеком. Все, что делает Церковь, со всеми своими структурами, программами и мероприятиями, ценно не само по себе, но должно направляться к этой цели и оцениваться исходя из эффективности, с которой она достигается. Это особенно относится к церковному богослужению, потому что богослужение, и Евхаристия в особенности, это преимущественное место встречи Бога и человека. Для большинства верующих воскресная литургия — это их единственная встреча с церковью. И это предполагает постоянную переоценку, также как и чуткость к тому обществу, в котором церковь призвана совершать свое служение. Это предполагает также открытость к изменениям, — и в этом отношении византийская литургия претерпела больше изменений и была более способной к адаптации, чем любая другая литургическая традиция.

Мы можем просто ничего не делать и жаловаться, что мы теряем свои “традиции”. Или, оглядываясь на заре XXI века на нашу двухсотлетнюю историю на этом континенте, мы можем возвести “ум к отцам” и ответить, с верой и творчески, на те задачи, которые ставит перед нами новая эра.

Перевод И. Волковой и С. Зайденберга

*Перевод выполнен по: Paul Meyendorff. The Liturgical Path of Orthodoxy in America, St Vladimir`s Theological Quarterly, vol. 40 — Nos. 1 & 2,1996.

1) До четвертого века этот термин не применялся по отношению к рукоположенному клиру. Наилучшее рассмотрение вопроса можно найти в Raymond E. Brown. Priest and Bishop: Biblical Reflections, New York, Paulist press, 1970.

2) По раннехристианскому периоду см. Paul F. Bradshaw. Daily Prayer in the Early Church, New York, Oxford, 1982. О развитии богослужения см. Robert F. Taft. The Liturgy of the Hours in East and West, Collegeville, Liturgical press, 1986.

3) В славянской и Афонской практике, в соответствии с “Уставом св. Саввы” воскресная утреня служится не в воскресенье утром, а в субботу вечером, сразу после вечерни.

4) Нуклеарная или малая семья — семья, в отличие от большой семьи, состоящая только из родителей и детей — Прим. ред.

5) Некоторые из таких материалов уже появились; cp. Constance J. Tarasar. The Seasons of Christmas, Syosset, NY, Orthodox Church in America, Department of Religious Education, 1980.

6) Апология 1, 67

7) Ттак в западной традиции называется в анафоре ангельская песнь “Свят, свят, свят Господь Саваоф”. — Прим.ред.

8) Возможно это произошло уже в VII веке, хотя ветхозаветные чтения все-таки сохранились в некоторые праздничные дни, такие как навечерие Рождества, Богоявления и Пасхи. Ср. Juan Mateos. La celebration de la parole dans la liturgie bysantine, в Оrientalia Christiana Аnalecta, 191, Rome, Pontificium Institutum Studiorum Orientalium, 1971, с. 130-133.

9) О каноне, а также о византийской гимнографии см. уже довольно старое, но все еще актуальное исследование: Egon Wellecz. A History of Byzantine Music and Hymnography, Oxford, Claredon Press, 1949.

10) См. выше примечание 6.

Цей запис має один коментар

  1. Петр Прокопцов

    Большое спасибо за сайт,а особенно за данную статью.Дай Бог нашим епискапам больше заботится не о "столах" монастырей и митрополий ,а о действительном "теле" христовом",о тех кого не только священник на проповеди называет Братьями и Сёстрами,а и Сам ХРИСТОС говорит им "Приймите,ядите-Сие есть Тело Мое".

Залишити відповідь