Доклад на международном семинаре «Богословие радости в свете наследия прот. Александра Шмемана», Москва, 25 ноября 2010 г.
Я хотел бы поделиться сегодня с вами наблюдением, которое лично мне представляется вдохновляющим. Наблюдение, я надеюсь, достаточно очевидное, хотя, может быть, кто-то со мной будет спорить. Многие хорошо помнят происходившие лет двадцать — двадцать пять назад дискуссии о грядущей когда-нибудь (тогда казалось, что это будет когда-нибудь) литургической реформе, о том, как она страшно необходима и как без нее невозможно жить или, наоборот, как она может оказаться губительна и до какой степени вредными могут быть ее последствия. Всерьез говоря, конечно, подобные дискуссии происходят отнюдь не двадцать пять лет, а значительно дольше — я думаю, что лет полтораста по меньшей мере. Если мы вспомним, скажем, столетней давности ответы епархиальных архиереев на анкету перед поместным собором, то уже там разговор об этом идет в полную силу. Похоже, что реальное влияние подобного рода дискуссий и взаимноперпендикулярных мнений на литургическую жизнь Церкви крайне невелико — впрочем, может это и к лучшему.
На самом деле радикальные изменения в нашей литургической жизни давным-давно произошли. Перефразируя одного малосимпатичного персонажа, можно сказать, что литургическая реформа, о необходимости которой так долго говорили все кому не лень, давным-давно совершилась явочным порядком. Это большая милость Божья к нам, потому что если бы любые изменения происходили путем тех или иных официальных целенаправленных усилий, то последствия были бы очень печальными: в таком деле не обошлось бы без расколов, взаимной ненависти, обличений и т.д. и т.п. А так наша богослужебная жизнь сегодня очень радикально отличается от того, что было двадцать-тридцать лет назад, но без больших потрясений. И в центре этой произошедшей реформы, о которой мы уже можем думать как о факте истории, — возвращение совершенно уникального, абсолютно исключительного места таинства Евхаристии в нашей жизни. Я бы даже сказал, что речь идет не только о возвращении к некой древней церковной норме, отчасти гипотетической, — в том, как именно изменилась наша евхаристическая жизнь, есть некоторые новые вещи, rerum novarum.
Знаменательно (потому что это характеризует время, в котором мы живем), в частности, что прекратилась такая вещь, как disciplina arcana: необходимость сохранять в тайне от внешних, от непосвященных, от разнообразных критиков и скептиков содержание литургической жизни вообще и Таинство Евхаристии в первую очередь. Сегодня содержание, смысл и образ совершения Таинства Евхаристии перестали быть тайной для кого бы то ни было, потому что существуют книги, существует интернет, и возможность ознакомиться с содержанием и смыслом этого таинства открыта для каждого. Сегодня необходимость нам самим как можно более определенно знать это содержание и участвовать в Евхаристии по возможности осмысленно и осознанно гораздо важнее попыток уберечь содержание нашей евхаристической жизни от каких-то нескромных или недоброжелательных взглядов. В конце концов, все глупости, какие можно было о Евхаристии наговорить, за две тысячи лет давным-давно наговорили. Ничего принципиально нового, кроме того, что мы пьем кровь иудейских младенцев или устраиваем фиестовы пиры, как о нас говорили в первом веке, никто уже не скажет.
Очень яркий симптом прекращения disciplina arcana — то, что в последние годы появились в значительном количестве печатные издания не только текстов, но и переводов Божественной Литургии. Года два или три назад в книжном магазине Издательского отдела Московской Патриархии я насчитал шесть разных переводов Божественной Литургии: достаточно значительная цифра, причем это были переводы, принадлежащие лицам не одиозным, а вполне респектабельным. Само собой разумеется, что эти переводы в большом количестве присутствуют в интернете. Еще один важный признак изменившегося отношения к disciplina arcana — распространение церковного просвещения (от разнообразных воскресных школ до курса основ православной культуры). Ко всему этому можно очень по-разному относиться, тем не менее это реальность нашей жизни, и это замечательно. Совершенно очевидным образом все происходившие четверть века назад дискуссии о тайных или нетайных молитвах, как их надо произносить, вслух или не вслух, вовсе утратили смысл, и окончательную точку во всех этих дискуссиях поставили микрофоны в алтарях, которые появились в самых разных местах, от приходских храмов до кафедральных соборов. Вопрос о том, произносить ли таинственные молитвы Евхаристии вслух или не вслух, при наличии микрофона уже представляется совершенно абстрактным, и сегодня, скорее, молчание в данных обстоятельствах выглядит старомодным.
Кроме того, я думаю, многие из вас согласятся, что радикально изменилось наше отношение к частоте причащения. Очень важно понимать, что это не столько потому, что кто-то кого-то убедил (я вообще подозреваю, что действие Божие в нашей жизни, в нашей истории происходит не путем убеждения одних другими), а скорее потому, что новое поколение христиан просто не знает о противоестественной практике причащения раз в год… Ну и пусть не знают, и слава Богу.
Еще один момент, может быть спорный, о котором можно мыслить по-разному: приобретение Евхаристией центрального места в нашей жизни оттеняется еще и тем, что все остальное оттесняется далеко на второй план и, может быть, еще дальше. Однажды я спросил одного собрата, служащего в другой деревне, на другом краю губернии: «А как у тебя происходит всенощная?» Меня интересовало, насколько посещаема эта служба. И собрат сказал: «Ты знаешь, она умерла». Здесь в Москве, — все-таки пятнадцатимиллионный город, — здесь, что бы ни вытворяло духовенство, какой-нибудь народ да набежит, а в нашей стране ЗаМкадии церковный народ голосует ногами, и делает это довольно определенно. Востребованность всего остального, кроме Литургии, в условиях, когда у людей по две-три работы с шестнадцати до восьмидесяти лет их жизни и времени и сил не остается вообще ни на что, вот эта востребованность неевхаристического богослужения резко упала. Многие из нас любят неевхаристическое богослужение, я в том числе; мы можем эту его невостребованность критиковать, обличать, говорить о недостатке рьяности, но я склонен думать, что следует все-таки к этому факту жизни отнестись с уважением, он неизбежный, и к нему надо, наверное, примениться и привыкнуть.
И еще одно наблюдение, которое тоже меня в какой-то момент удивило: совершенно неактуальной стала дискуссия по вопросам богослужебного языка, потому что синаксарное богослужение посещается людьми редко, а литургия в целом понятна и так. И за эти двадцать — двадцать пять лет появилось довольно много переводов на русский язык, почти все можно найти в русском переводе, некоторые переводы новые, опубликованы переводы, сделанные в конце XIX – начале XX века, и, тем не менее, они тоже оказываются не востребованными, потому что не до этого. И проблемы церковно-славянского языка просто не стало; не то, что бы она оказалась решена тем или иным образом, она перестала быть проблемой. И даже то, что Священное Писание, к сожалению, звучит на церковно-славянском языке, — и то уже не так существенно. Когда люди читают Писание, и постольку, поскольку они его читают, опознать на слух произносимое в данный момент на Литургии место из Евангелия — это решаемая проблема. Можно пытаться переводить или не пытаться переводить, но это уже не является ключевой проблемой жизни.
Вот на основании перечисленного я и думаю, что реформа произошла. Она произошла так, что мы ее и не заметили, и поэтому — мирно. Возможно, в этом видна некоторая ирония Бога по отношению к нам: казалось, что необходимо решать определенные проблемы, а Бог действовал по-своему, и слава Богу, и это замечательно. Помимо всего прочего это очень утешительно, потому что свидетельствует, на мой взгляд, о том, что рука Его от нашей жизни не отнята.
Последнее, что мне кажется важным осознавать: чем дальше, тем больше становится мифом идея литургического единообразия — точнее, она все больше воспринимается как миф, потому что по существу она была мифом, конечно, всегда. Но мы, может быть, больше начинаем понимать, что это не совсем правда, и попытки введения единомыслия на литургическом фронте — это, все-таки, некоторое совершенно мифотворческое (попросту говоря — бессмысленное) действие. Это важно, потому что дает нам возможность избежать некоторых конфликтов и враждебности среди себя. На мой взгляд, все это весьма воодушевляющие вещи.
Опубликовано в журнале «Вестник РХД» №198, Париж-Москва, 2011. Перепечатка с разрешения издателя.