Блог

После прот. Димитрия Смирнова на пастырском совещании в Даниловом монастыре Москвы выступил настоятель храма Трех Святителей на Кулишках прот. Владислав Свешников.

Поскольку почти все, что мне представлялось необходимым сказать, уже сказано – оказалось все более менее одинаково представляют практику и ее соотношение с желательными нормами – я сделаю только несколько замечаний.

Во-первых, я хочу выразить то же самое ощущение счастья, что и о. Дмитрий Смирнов, по поводу того, что наконец-то хоть в какой-то степени в нашей церковной жизни появился дискуссионный элемент. Он почти отсутствовал, потому что даже замечательные пастырские совещания, которые проводились в нашем тогда еще институте, как-то прекратились, да они почти и не были дискуссионными. А между тем в нашей церковной и даже литургической жизни есть моменты требующие дискуссии, но ставшие между тем недискуссионными. Например, все учившиеся священники знают, что в литургии св. Василия Великого “…преложив Духом Твоим Святым” совершенно абсурдно, неуместно. Все знают, что слова “елицы яко просвещении изыдите” и потом “приступите иже ко просвещению” – нелепы. И в конце концов то, что патриарх Никон делал перевод литургии с Венецианского служебника, откуда у нас так и осталось на века “милость мира”, в то время к во всех греческих служебниках: “милость, мир”. Подобные вещи обязательно должны быть дискуссионными, потому что в результате краткой дискуссии, может быть между литургистами, это просто должно немедленно исправляться.

Но есть вещи действительно дискуссионные и в этом отношении довольно правильно, что существует множественность мнений священников. Правильно в том случае, когда эта множественность суждений рождает множественность практик тех, кто подходит к причастию, к покаянию и вообще ко всем формам духовной жизни. Если же эта множественность отражает только множественность психологических типов, то толка от нее нет, и более того, она является вредной. Поэтому, хотя и невозможно предложить общую регламентацию раз и навсегда, но если наш семинар и его развитие будет достаточно авторитетным, то какие-то основные очертания, обрисовывающие возможную регламентацию хотя бы основных типов и форм, могли бы быть предложены.

И наконец, последнее, что я хотел бы сказать уже ближе к тематике, предложенной нам сегодня. Во-первых, что касается традиций самых разных, в том числе традиций литургических. Я помню, что когда я начинал служить в Торжке, там на покое был один старенький священник, и однажды во время беседы с ним я сказал: “Отец Павел, вот тут в Торжке на Пасхальной седмице крестные ходы принято совершать после вечерней службы, а после Литургии – нет. Может быть, мы, следуя общей практике, заменим?” И он ответил: “Да ты что! Съедят, тут же съедят”. Я тогда с горечью подумал: “А что, если в Символе веры мы станем читать “От Отца и Сына исходящего”? Никто даже и не поморщится, разве что в первый день, а потом привыкнут”. И тем более никто не поморщится, если я скажу, что надо говорить не “единосущный”, а “подобосущный”, спокойно примут. Вот так обстоит дело с нашими традициями, а традиции отражают некоторый разброд в понимании и переживании благочестия, в том числе и литургического благочестия. Я читаю маленький курс литургики на наших регентских курсах. И оказывается, что к началу занятий люди, пришедшие не совсем с улицы, а из храмов, не знают существа литургической жизни и более того – литургического содержания в его точных богословских формулировках и просто литургического контекста. Немного прибавляется и после лекций, по той простой причине, что оказывается достаточным иметь то, что можно назвать “благочестивым ощущением”. И с этим благочестивым ощущением самого общего, довольно сентиментального порядка, простоять всю Литургию и всю свою жизнь. Причем это благочестие совсем не имеет смысла, вызванного точным смыслом содержания того, что происходит.

Даже в нашем сегодняшнем разговоре у большинства выступающих происходила некоторая путаница или подмена, что в принципе является самым обычным делом в современной православной жизни, подмена двух понятий, действительно тесно связанных друг с другом, но не взаимозаменяемых – это исповедь и покаяние. И тут самый большой простор для подмен заключается в том, что можно назвать исповедью. Правда большей частью эти подмены бывают двух типов: первый тип – психологическое эссе вместо исповеди, и второй тип – исповедь по перечню, любому – краткому или долгому – исповедь законнического типа и подхода. В то время как то, что можно назвать покаянным переживанием жизни, при котором Таинство покаяния есть выражение тайны покаяния и совершается иногда, а тайна эта либо живет, либо не живет с нами, вот это, пожалуй, можно встретить не часто.