Размышления о монашестве и браке с Библией в руках

Брак и монашество – это две дороги, по которым обычно идут через жизнь верующие люди. Но при этом наблюдается такой стереотип: монашество считают несомненно духовным путем, служением и посвящением себя Богу, а брак воспринимается как облегченный вариант для тех, кто «не может вместить» высокого монашеского пути. Наверное, в известном смысле это действительно так. Старец Паисий Афонский говорил, что монахи карабкаются в Царство Небесное (если карабкаются – Г.В.) по кручам, а миряне идут (если идут) спокойной и более безопасной, но и более долгой дорогой. Тем не менее, христианин не может упускать из виду, что какой бы путь он ни выбрал – семейный или монашеский – это должен быть для него путь спасения. И, поскольку я сам еще не вступил ни на один из путей, мне хочется немного поразмыслить о сути, о вечном значении каждого из них, в том числе и для того, чтобы ответить самому себе на вопрос: куда и зачем я иду. Заранее прошу прощения у читателя: мои размышления не основаны ни на жизненном опыте, ни на опыте молитвы, ни на богословской эрудиции. Ничего из перечисленного у меня нет, так что эта статья – просто попытка понимания, адресованная самому себе. Причем попытка заведомо небезошибочная. И поскольку мне нечем руководствоваться, кроме как Священным Писанием и Преданием (вернее, той ничтожно малой частью его, которая мне известна), то эти два источника я и беру за отправную точку своих рассуждений. Если кому-то они, паче чаяния, покажутся интересными – что ж, слава Богу!

Вся трагедия и слава нашего человеческого существования содержалась, как в семечке, в том космическом событии, которое описано в первых главах Книги Бытия. Я имею ввиду сотворение и затем грехопадение человека. Оба пути спасения: монашество, как общение и единение с Богом, и брак, как взаимное общение и единство двух людей – уходят своими корнями туда.

«И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею… И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле» (Быт. 1: 26-28).

Если человек создан по образу Святой Троицы – значит, весь человеческий род или, как говорил старец Софроний (Сахаров), «весь Адам» призван к единству. Подобно тому единству, которое царит в недрах Святой Троицы между Ее Божественными Лицами. Не случайно библейский текст подчеркивает: «по образу Своему, по образу Божию; мужчину и женщину сотворил их». То есть мужчина и женщина изначально созданы как единство. Если наши богослужебные тексты прославляют «Троицу во Единице», то в данном случае, применительно к мужчине и женщине до грехопадения, мы могли бы сказать: они – «двоица во единице». Даже с физиологической точки зрения это так: ведь Ева, согласно Библии, создана из ребра Адама и таким образом является его частью. Оригинальный текст Книги Бытия подчеркивает это.

«И сказал Господь Бог: не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему. Господь Бог образовал из земли всех животных полевых и всех птиц небесных, и привел к человеку, чтобы видеть, как он назовет их, и чтобы, как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. И нарек человек имена всем скотам и птицам небесным и всем зверям полевым; но для человека не нашлось помощника, подобного ему. И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою [евр. «иша»]: ибо взята от мужа [евр. «иш»]. Потому оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут двое одна плоть. И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились» (Быт. 2:18-25).

Что поражает в этом тексте: у человека, Адама, было, казалось, все. Господь, создавший его, все блага рая, животные и птицы… но чего-то не хватало. «Помощника, подобного ему», с кем можно было бы разделять труды по возделыванию рая, с которым было бы абсолютное понимание и общение на равных. Удивительно, как бережен и чуток Бог по отношению к Адаму. Создается впечатление, что Господь, создав мир и человека, как бы почувствовал его нужду в помощнике. Так, в первой главе Книги Бытия Бог словно оценивает, любуется своим творением: «и увидел Бог, что это хорошо»; а здесь Творец, обозревая все Им созданное, вдруг понимает: что-то не завершено, не совершенно. Конечно, не следует понимать это буквально. Бог всеведущ и с самого начала знал, «что хотел сделать» (ср. Ин. 6:6). Но Библия использует антропоморфизмы, говорит о чувствах Бога и Его решениях, чтобы сделать их более понятными для человека, живущего во времени и не обладающего полнотой познания.

Можно спросить: почему Бог не создал сразу мужчину и женщину? Ведь во многих древних мифах о творении, напоминающих библейский рассказ, так и происходит. Например, согласно мифологии майя, боги вылепили первых людей – мужчин и женщин – из глины. Потом оказалось, что люди грешат, не очень-то почитают богов, и те решают уничтожить их и создать новое человечество… Почти что библейские мотивы – но только приземленные. И сравнение с Писанием ярко показывает это. Очевидно, по какой-то причине Бог захотел, чтобы человек сам почувствовал свою нужду в помощнице. Для чего это было нужно? Поделюсь своей версией.

Во второй главе Книги Бытия мы видим, как Бог вовлекает человека в творческий процесс совершенствования мира. Закрепляя за всеми животными те имена, которые нарек им Адам, Господь делает человека Своим со-творцом, и теперь на всем видимом мире лежит отпечаток этого совместного творчества. Но не только в этом дело. На библейском языке назвать кого-то по имени – значит познать его, войти в соприкосновение с его сущностью. Мы это видим дальше во всем Писании. Так, назвать по имени Бога – страшно, ведь это означает прикоснуться, в той или иной мере приобщиться Ему, а после грехопадения такое соприкосновение с абсолютной святостью грозит испепелить падшую природу человека. Поэтому Некто, с Которым боролся Иаков, не открывает ему Своего имени (Быт. 32:29). Позже Бог возвестит Моисею то Имя, знание которого мог понести на тот момент народ Божий: Сущий, Ягве (Исх. 3:14). Но и это Имя впоследствии мог произнести только первосвященник один раз в году, входя во Святая святых Иерусалимского храма. И лишь в Новом Завете нам становится известно то Имя, которое Бог возвеличил «выше всякого имени» (Флп. 2:9), через которое Он обращает к нам Свой Лик и дает познать Себя. Человеческое Имя Бога: Иисус Христос.

Человек – единственное существо на земле, стремящееся к познанию: Бога, сотворенного Им мира и самого себя. Называя по имени животных и птиц, Адам до конца познает их сущность и тем самым входит в то владычество над ними, которое заповедал Бог (Быт. 1:28). Называя по имени жену, Адам познает самого себя. Он узнает себя в ней, как в зеркале («вот кость от костей моих и плоть от плоти моей»). Он видит иную, которая в то же время является частью его самого, и своим существованием восполняет его неполноту. Не случайно много позднее Апостол напишет: «любящий свою жену любит самого себя» (Еф. 5:28). Если бы не Ева, Адам никогда бы не смог познать себя и свое место в мире. Причем такое познание лишено эгоизма: это не зацикленность на себе, а достижение большей полноты в совместной жизни с другим. Разве мы не видим этого и сейчас в настоящих, крепких супружеских парах – пусть и не в совершенстве, в условиях искаженной грехом человеческой природы, через трудности и падения?

Есть в библейском тексте и еще одна важная деталь. Бог решает создать человека по образу и подобию Своему: это – замысел. Но пока еще он не находит совершенного воплощения, т.к.затем подчеркивается, что Бог сотворил человека «по образу Своему, по образу Божию»; о подобии уже ничего не говорится. Православное богословие объясняет это так: образ – дан, подобие – задано. Чтобы стяжать это подобие, стать подобными Богу, нужны еще и собственные усилия в сочетании с благодатью Божией. Если человек в двух своих «ипостасях» – мужской и женской – уже был единством двух самоценных лиц, и так проявлялся вложенный в человека образ Божий, то уподобление Богу должно было состоять в том, чтобы приобщиться к Внутритроичной Божественной жизни, по словам апостола Петра, стать «причастниками Божеского естества» (2 Пет. 1:4). У замечательного сербского богослова прп. Иустина Поповича есть даже такой термин: «отроичивание».

Что же случилось дальше? Единство было разбито грехопадением. Нарушилось, прежде всего, общение человека с Богом (не случайно Адам после совершенного греха боится показаться Богу на глаза), и, как следствие, было расколото то единство, которое существовало между мужчиной и женщиной.

«И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания. И услышали голос Господа Бога, ходящего в раю во время прохлады дня; и скрылся Адам и жена его от лица Господа Бога между деревьями рая» (Быт. 3:7-8). Вот – предел греха: падшие Адам и Ева скрываются друг от друга и от Бога. Больше нет той первозданной чистоты и невинности, которая позволяла им без смущения и страха смотреть в глаза Богу и друг другу. Все мы замечали, как неловко бывает встретиться глазами с незнакомым человеком на улице или в транспорте: каждый из нас боится другого, боится впустить его в свой внутренний мир. Это и есть проявление расколотости человеческой природы, изолированности друг от друга. Как здорово и очень точно говорит об этом митр. Антоний Сурожский, цитируя кого-то из Отцов: вначале Адам и Ева, каждый из них, был для другого как бы alter ego; затем, после совершенного греха, оказалось, что я – это ego, а другой – alter. Из лиц, повернутых друг ко другу, мы стали «индивидами» со своими собственными границами и необходимостью эти границы защищать. Инаковость другого, которая раньше обогащала (ведь этот другой – все же часть меня!), теперь становится источником разделения, вызывает страх, настороженность, неприятие, гнев. К чему это может приводить – мы видим на примере Каина и Авеля и всей дальнейшей мировой истории.

Но разделился не только человек с человеком. Пропасть пролегла между человеком и Богом. По аналогии можно сказать, что если до грехопадения лицо, личность человека была повернута к Богу и жила Им, питалась Божественной жизнью, как источником, то теперь, после потери богообщения, лицо каждого из нас повернуто на самое себя. Личность оказалась замкнутой на себе, отгороженной вдвойне – от Бога и другого – т.е. эгоистичной. И теперь наша задача – с болью и кровью преодолевать в себе этот двойной эгоизм. Но, несмотря на совершившуюся в начале времен космическую, всечеловеческую трагедию греха, Бог не отказывается от того огромного задания, которое Он поставил перед человеком, от Своего замысла о нем: ввести человека в таинственную жизнь Святой Троицы, обожить его. Только теперь путь к этому лежит через Крест Единородного Сына.

Христос приходит для того, чтобы восстановить единство, разрушенное грехом Адама. Он в Самом Себе восстанавливает это единство: с Богом, как Человек, незатронутый грехом, и с людьми, как Бог, Который больше не смотрит на грехи наши, т.к. они омыты кровью Иисуса. «Ибо Он есть мир наш, соделавший из обоих одно и разрушивший стоявшую посреди преграду, упразднив вражду плотию Своею…дабы из двух создать в Себе Самом одного нового человека, устрояя мир, и в одном теле примирить обоих с Богом посредством креста… потому что чрез Него и те и другие (иудео-христиане и христиане, обращенные из язычников – Г.В.) имеем доступ к отцу, в одном Духе» (Еф. 2:14-18).

Но теперь нужно, чтобы в то единство, которое осуществил в Себе Самом Господь Иисус, вошли Его ученики – все те, кто доверятся Ему и последуют за Ним. Об этом и просит Христос в Своей Первосвященнической молитве: «Отче Святый! Соблюди их во имя Твое; тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы» (Ин. 17:11); «Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино – да уверует мир, что Ты послал Меня» (Ин. 17:21).

Думается, единство, о котором молит Отца Иисус – это единство на всех уровнях: в семье, в общине, в монастыре, в приходе, в Церкви. Собственно, евхаристическая община – это и есть Кафолическая Церковь, локализованная в данном конкретном месте; так, надо полагать, считала ранняя Церковь и так, на мой взгляд, убедительно показывает одно из ведущих направлений православной богословской мысли XX века, т.н. евхаристическая экклезиология (см.: Протопресв. Николай Афанасьев. Церковь Духа Святого).

А семья? Она – «малая Церковь». Церковь по замыслу Своего Основателя и по своей мистической сути есть единство. И это единство, как Царство Божие, одновременно грядущее и уже пришедшее в силе, как восстановленное состояние Адама и Евы до грехопадения, как уврачеванное благодатью человеческое естество, реализуется на разных уровнях церковного общения. В том числе – и, может быть, прежде всего – в христианском браке. Так должно быть. Раннехристианские источники донесли до нас аграфу – речение Христа, не вошедшее в канонические Евангелия, но, по-видимому, произнесенное Им: «Царство Божие там, где двое – уже не двое, а одно».

Так должно быть. Но, глядя на историю Церкви и нашу современность, на наши семьи, дома и общины, приходы и братства, мы видим: нет ничего более трудного, чем достичь того единства, о котором молился Христос и которое Он считал главным свидетельством о Себе, главным и единственным признаком того, что христиане – действительно Его ученики: «заповедь новую даю вам, да любите друг друга… по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:34-35), «да уверует мир, что Ты послал Меня». Тем не менее, именно это, и только это должно быть целью христианской семьи, монашеской общины и любой формы совместного христианского действия. «Дабы мы не были более младенцами, колеблющимися и увлекающимися всяким ветром учения… но истинною любовью все возращали в Того, Который есть глава [Церкви] Христос, из Которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви» (Еф. 14-16).

В монашестве и в браке эта цель достигается по-разному. В семейной жизни люди общаются, входят в соприкосновение с духом, душой и телом другого человека – своего спутника жизни. В монашестве общение происходит или, по крайней мере, должно происходить, главным образом, на уровне духа. Всякая излишняя душевность в монашеской жизни уводит от цели. Многие настоятели, особенно игумении женских монастырей, свидетельствуют о том, как опасно, когда сестры по-человечески привязываются друг ко другу или к настоятельнице: возникает ревность, зависть и все прочее, что свойственно человеческому общежитию. В браке другая опасность: забыть о Боге, то есть о цели брака, осуетиться, в житейских заботах потерять то зерно Божественной жизни, которое бросил сюда Сеятель. В браке, как и в монашестве, душевная (тем более телесная) сторона отношений нуждается в разумном контроле: иначе она поглотит дух.

Но есть кардинальное отличие между этими двумя путями. В христианском браке супруги идут или, по крайней мере, стремятся идти к Богу вместе. Недаром говорят: «спутник жизни», «моя вторая половина». Муж и жена разделяют (может быть, в конце концов поневоле) горести и радости, душевные потрясения и кризисы, болезни, успехи и неудачи детей… То есть всю жизнь во всех ее проявлениях. Некоторые священники даже говорят новобрачным на венчании: если вы придете к Богу – то только вместе…

Монах же – «монос» – один перед Богом. «Бог и душа – вот монах» – писал свт. Феофан Затворник. Даже если монах живет в общежительном монастыре (как это чаще всего и бывает), все равно его внутренняя жизнь в большой мере скрыта от окружающих. Там, где есть настоящее внутреннее делание, аскетический и молитвенный подвиг, там всегда есть тайна, ведомая только душе и Богу. Не случайно высшей ступенью монашеского жительства считается безмолвие, затвор. Потому что цель монаха – достичь такого единства с Богом, когда человек становится «един дух с Ним» (ср. 1 Кор. 6:17), когда уже не он живет, но живет в нем Христос (Гал. 2:20). А путь к такому единству – как тропинка на крутизну, по которой идешь (или бежишь), разбивая в кровь ноги о камни и цепляясь за колючки и тернии, постоянно возникающие на пути. Это путь, на котором открывается человеку бездна греха и милости Божией, путь, орошенный слезами и кровью. Если идти по нему не понарошку, то он оказывается настолько труден и узок, что не возьмешь с собой на вершину никого другого – слишком опасно. Самому можно погибнуть. И так и чувствует человек с горячим покаянием. Как, помните, в «Несвятых святых» отец Мелхиседек: «Брат! Что ты меня спрашиваешь? Я сам погибаю!»

Но зато и утешение, которое получает монах – не человеческое. Дойдя до Бога и вернувшись от Него к людям, монах-подвижник получает великую привилегию: утешать других тем утешением, которым Бог утешает его самого (ср. 2 Кор. 1:4). Он знает всю палитру человеческих страданий, но знает ее иначе, чем семейный человек, который сам болел вместе со своими детьми, переживал трудности в браке, оступался, падал и вновь возвращался к любви. Монах тоже переживает падения и восстания, но не только благодаря житейскому опыту, а больше всего – благодаря покаянию. Достигнув необычайной силы, покаяние соединяет подвижника со всем человеческим родом и даже со всею тварью в единой мольбе о спасении, очищении и освящении (ср. Рим. 8:22-23). В своем покаянном страдании подвижник чувствует себя единым со «всем Адамом», и это страдание рождает его для жизни вечной, переплавляя все его существо в сосуд благодати. Это, конечно, вершины монашеского опыта, не всем доступные. Мы видим их в жизни прп. Силуана Афонского, ученика его старца Софрония, прп. Серафима Саровского. Но каждый трудится по своей мере.

Смысл монашества – не только «личное спасение», да, собственно говоря, никакого личного спасения не существует. Ведь спасение – это вхождение в Царство Небесное, в поток Божественной жизни уже здесь на земле и в вечности. А Царство – это по определению не то место, где ты можешь оказаться один. Это пространство, где Бог царит вместе со своими подданными, а лучше сказать – друзьями и соратниками, ибо так назвал их Он Сам (Ин. 15:15). Приобщаясь жизни Бога, ты встречаешься в Нем со всеми, кто также, в большей или меньшей мере, разделяет с Ним Его жизнь, и с теми, с кем Он Сам хочет разделить Свою жизнь – пусть даже они не отвечают на Его призыв. Именно это пережил и свидетельствовал прп. Силуан Афонский: «когда я молюсь за моих рабочих, то постепенно чувство присутствия Божия нарастает, я забываю землю и всех людей, дохожу до самых глубин – и в Боге нахожу людей, за которых я молился, и уже Божия любовь заставляет меня за них молиться» (цитата не точная, передаю смысл). На примере прп. Силуана мы видим, что истинное монашество – это служение миру, и служение, может быть, самое необходимое: ходатайственная молитва. Преподобный так и говорил: мир стоит молитвой, и когда молитвенников не станет, наступит конец. И старец Паисий свидетельствует: «Монахами люди становятся не только для того, чтобы спасти свою душу, но ради каждого своего ближнего». Вот почему, по словам митр. Иерофея (Влахоса), обоженный, облагодатствованный человек – лучший подарок миру.

Альпинист, отправляясь в опасное восхождение, не возьмет с собой жену и детей. Истинные монахи – альпинисты духа. Наверное, поэтому апостол Павел и хотел бы видеть всех христиан несемейными (1 Кор. 7:1,7, 26-28, 32). Сам апостол, положивший жизнь на то, чтобы как можно больше людей услышали о Христе, не мог бы исполнить свою миссию в такой полноте, если бы он был обременен еще и семьей. А цель монашества – достичь, насколько это возможно, еще в земной жизни полноты обожения, т.е. совершенства. Такая цель тем более требует полной отдачи всех сил души, духа и тела. Их невозможно тратить на что-либо другое. Архим. Софроний (Сахаров) сравнивал монашескую жизнь с работой художника или музыканта: и здесь и там требуется полная самоотдача. Не случайно браки многих деятелей искусства бывали неудачными или очень непростыми. Ведь если не вкладываться в семью, она развалится. Вот и мечется человек между своим призванием и необходимостью отдавать время и силы семье. К сожалению, эта проблема знакома и многим женатым священникам. По своей сверхзанятости они не могут уделять должного времени семье, матушка воспитывает детей одна, выбивается из сил. Хорошо, если она понимает и благословляет мужа своей молитвой, доверяет ему, но для этого должна быть полная отданность служению мужа, полное доверие. А если начинаются взаимные упреки, требования… Тогда вместо того, чтобы совместными усилиями сделать свою семью очагом любви и тепла, на который будут идти люди, чтобы отогреться и с новыми силами идти дальше, преодолевать скорби – вместо этого оба супруга находятся все время в нервном напряжении, теряют терпение, любовь, и происходят конфликты. Не случайно именно сейчас, когда резко возрос ритм жизни, особенно в мегаполисах, и, как следствие, резко возросла нагрузка священников – участились случаи разводов жен со своими мужьями-священнослужителями. Последние разрываются между своим служением, забирающим все силы, стремлением «угодить Господу» – и попытками «угодить жене» (1 Кор. 7:33), как и предсказывал ап. Павел. В результате не получается угодить ни Тому, ни другой. Это очень трагично.

Действительно, угодить Господу – если есть такая решимость – в каком-то смысле проще одному, чем вместе со спутником жизни. Потому что двое людей вынуждены подстраиваться друг ко другу, ритм жизни и духовного роста у них разный, и опережающий вынужден поджидать отстающего. И это еще идеальный вариант, когда оба супруга верующие. Что же говорить о ситуации, когда один верующий, другой нет? Когда их становится не двое, а трое, пятеро, десятеро – рождаются дети? Обычно, когда кто-то в семье приходит к вере, резко возрастает духовное и психологическое давление на него: враг не дремлет. Неизбежно начинаются конфликты. Мне известно много случаев, когда семья с этим не справлялась и распадалась. Кроме того, сами «скорби по плоти» (1 Кор. 7:28) очень затрудняют движение вверх. С другой стороны, если радикальный путь посвящению Богу непосилен для человека – а в большинстве случаев это именно так – но тот, не рассчитав своих сил, рвется на Небо, тогда эти самые скорби выполняют роль старца в монашеской жизни: приземляют и смиряют зарвавшегося брата или сестру (по святоотеческому изречению: «если увидишь, что кто-то самочинно поднимается на Небо – возьми и стащи его за ноги»). «Бесы часто возбраняют нам делать легчайшее и полезное, а между тем побуждают предпринять труднейшее» (Лествица, Слово 26, гл. 164). Лучше сделать то малое (или многое: судить Господу), что можешь, чем покуситься на великое и в результате не сделать ничего.

Вообще в монашестве и браке много общего. И там, и здесь приходится смиряться, терпеть недостатки ближних, уступать, отсекать свою волю, притираться друг ко другу и все полнее узнавать закоулки души брата (сестры, жены, мужа) – и свои собственные, порой темные закоулки. И там, и здесь приходится слушать и слушаться – если, конечно, хочешь сохранить семью или свое монашество. И мне кажется, в семье слушаться должна не только жена, но и муж, потому что голос Божий может звучать через них обоих. Где-то я слышал, что в священных текстах иудаизма жена называется «той, что поставлена против мужа» (передаю примерно) – не для того, конечно, чтобы скандалить, а для того, чтобы вернуть мужа на Божий путь, когда тот от него отступает. Думается, если оба супруга постараются быть чуткими к воле Божией, открываемой во взаимном общении и молитве, тогда они могут стать друг для друга в какой-то мере «старцами» – то есть теми, через кого Бог таинственно руководит твоей жизнью. Но при этом стоит быть чуткими и различать, когда через ближнего говорит Господь, а когда – его человеческая природа в своих положительных и отрицательных проявлениях. И, что еще важнее – понимать, когда ты сам в своих словах и поступках руководствуешься евангельскими заповедями или сердечным побуждением от Господа, а когда – своими страстями, обидами, желаниями и самыми разнообразными душевными и плотскими «волнами». Если у обоих супругов есть стремление предоставить Христу центральное место в их совместной жизни, можно несомненно верить и надеяться, что Он не посрамит их упования.

У всех людей разное устроение. Одному удобнее спасаться одному (простите за тавтологию) или в монашеском общежитии, другой «сделан» Небесным Конструктором так, чтобы соединиться со своей половинкой. Это понимал и Павел, несмотря на огромное желание передать другим свою горячую ревность о безоглядном служении Христу. «Ибо желаю, чтобы все люди были, как я; но каждый имеет свое дарование от Бога, один так, другой иначе» (1 Кор. 7:7). Цель каждого, как говорил старец Паисий Афонский – реализовать дарование, которое дал ему Бог и войти в свое призвание. Конечно, Бог использует и наши ошибки и в конечном счете, если мы будем верны Ему, обратит эти ошибки во благо. Но на кружном пути человеку придется испытать больше скорбей, которых он избежал бы, если бы сразу последовал «совершенной» воле Божией (Рим. 12:2). Как важно поэтому чутко искать эту Волю. Ведь о каждом из нас есть Замысел еще от основания мира. Старец архимандрит Софроний (Сахаров) побуждал своих духовных чад молиться примерно так: «Господи, Ты сам научи меня всему. Дай мне радость познания воли Твоей и путей Твоих… Устрой мою жизнь так, как Сам Ты в предвечном совете Твоем мыслил обо мне…да, даже обо мне, ибо Ты никого не забыл и никого не создал на погибель… Не попусти меня ходить чужими путями, ведущими во тьму, но прежде чем усну смертным сном, дай мне, недостойному, увидеть Свет Твой, о Свете мира». «Пройдет некоторое время, – писал старец, – и сила слов этих проникнет во внутрь существа твоего, и тогда потечет жизнь сама собою именно так, как хочет Господь, а внешне рассуждая ничего мы не решим» (Архимандрит Софроний. Письма в Россию. Москва-Эссекс, 1997. С. 58-59).

Есть в проблеме брака и безбрачия еще один аспект – эсхатологический. Со времени Голгофы христиане ожидают Парусию, Пришествие Господне. Вот уже 2 тысячи лет мы живем в последние времена (ср. 1 Ин. 2:18). Ранняя Церковь горела этим ожиданием, ощущала близость конца истории и поэтому ждала возвращения Господа со дня на день, так что даже Павлу пришлось увещевать свои общины не проявлять в этом смысле ревность не по разуму (2 Фес. 2:1-8). А когда живешь в последние времена – не до женитьбы. Сам же Павел пишет христианам Коринфа: «Я вам сказываю, братия: время уже коротко, так что имеющие жен должны быть, как не имеющие; и плачущие, как не плачущие; и радующиеся, как не радующиеся; и покупающие, как не приобретающие; и пользующиеся миром сим, как не пользующиеся; ибо проходит образ мира сего» (1 Кор. 29-31). Некоторые современные христиане, скажем, адвентисты, основываясь на этих местах Писания и на предчувствии скорого конца, считают, что сейчас уж точно пора перестать создавать семьи, жениться и выходить замуж: дети не успеют дожить до зрелого возраста. Мы, конечно, не можем последовать их примеру, потому что сам ап. Павел, вместе со всею Церковью ожидавший Второго Пришествия, все же пророчески обличал тех, кто как раз в последние времена будет запрещать верным вступать в брак (1 Тим. 4:3).

Тем не менее, эсхатологический настрой, особенно в своих крайних проявлениях, как мы видим это на примере некоторых современных сект, мало совместим с браком. Потому что брак, семья неизбежно сопряжена с необходимостью как-то обустраиваться здесь, в этом мире, пускать корни, создавать свой дом и заботиться о комфорте. А тот, кто вглядывается вдаль – за горизонт, за грань времени – чтобы в числе первых встретить рассвет Невечернего дня, должен отказаться от всякой земной укорененности: он как никто знает, что «не имеем здесь пребывающего града, но взыскуем грядущего» (Евр. 13:14). Вот монахи-подвижники и являются носителями такого, здорового эсхатологизма в Православной Церкви. «Се Жених грядет в полунощи, и блажен раб, егоже обрящет бдяща…»

Поэтому, хотя «официально» монашеский постриг не считается таинством (хотя надо сказать, что понятие «семи таинств» для православного сознания весьма условно, оно пришло к нам из западной схоластики), но, конечно, всеми настоящими монахами, выбравшими свой путь по призванию, он переживается как самое настоящее таинство: встреча с Богом и перерождение души, ярчайшее событие духовной жизни. Священномученик Серафим (Звездинский) в письме другу описывает свой постриг, как второе крещение, как рубикон, навсегда изменивший его жизнь.

Ну а что касается таинства брака… Его понимание, к сожалению, в значительной мере утеряно многими из нас, современных православных христиан. Даже верующие молодые люди подчас воспринимают венчание просто как санкцию Церкви на телесное соединение супругов, красивый обряд, с которого хорошо начать семейную жизнь. Не говоря уже о том, что большинство пар, приходящих в храм венчаться – люди нецерковные, которые не имеют ни малейшего представления о том, для чего на самом деле нужно это таинство. Они заплатили деньги – значит, священник обязан оказать им «ритуальную услугу»… Последствия такого отношения очевидны. Это брак, построенный на песке. Один священник даже признавался, что иной раз думает: не отказаться ли ему вообще венчать – настолько часто пары, венчавшиеся в том числе в его храме, распадаются. Ситуация катастрофическая. Думается, в каждом храме необходимо ввести своеобразную «катехизацию» перед венчанием, так же, как и перед крещением – серию бесед молодых со священником, в которых тот последовательно представил бы церковный взгляд на брак и семью, в свете Христовой истины.

В чем же состоит евангельская истина о браке? Наверное, тема эта неисчерпаема. Поделюсь только несколькими мыслями, навеянными главным текстом Писания по этой теме, который читается во время таинства венчания.

«Жены, повинуйтесь своим мужьям, как Господу, потому что муж есть глава жены, как и Христос глава Церкви, и Он же Спаситель тела. Но, как Церковь повинуется Христу, так и жены своим мужьям во всем. Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее, очистив банею водною, посредством слова; чтобы представить ее себе славною Церковью, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного, но дабы она была свята и непорочна. Так должны мужья любить своих жен, как свои тела: любящий свою жену любит самого себя. Ибо никто никогда не имел ненависти к своей плоти, но питает и греет ее, как и Господь Церковь; потому что мы члены тела Его, от плоти Его и от костей Его. Посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут двое одна плоть. Тайна сия велика; я говорю по отношению ко Христу и к Церкви. Так каждый из вас да любит свою жену, как самого себя; а жена да боится своего мужа» (Еф. 5: 22-33).

Этот отрывок часто оставляет у людей, особенно нецерковных, впечатление неравенства мужчины и женщины в браке: та должна повиноваться мужу «во всем» (так и слышатся возмущенные возгласы жен!), более того, «бояться» его. С какой это стати, скажет каждая вторая (если не первая) женщина, должна я бояться мужа, которому я стираю рубашки и носки и вообще, знаю его как облупленного?.. Но если в данном случае понимать глагол «бояться» в значении «благоговейно почитать», а затем посмотреть, за что, собственно, жене следует почитать мужа и какую это налагает на него ответственность…

За что Церковь почитает Христа? Это происходит естественно, и не только потому, что Он – ее глава, но и потому, что Он – ее Спаситель, Искупитель, Защитник и Врач, Небесный Жених. Ради нее Он умер на кресте, омыл ее Своею кровью, очистил, освятил и продолжает очищать и освящать, чтобы в конце времен найти Свою Невесту чистой, без всякого «пятна или порока», и привести ее домой, в Свое Царство. Если отношение мужа к жене будет хотя бы отдаленно похожим на отношение Христа к Церкви – а ведь именно к этому призывает апостол Павел – то и жена, скорее всего, не останется равнодушной. В конце концов она просто не сможет его не почитать, не любить и не бояться – в хорошем смысле: бояться обидеть малейшим словом, даже движением сердца. Такого рода страх жены, должно быть, очень схож со страхом Божиим, в том смысле, о котором мы говорим. А этот страх, по учению свв. Отцов, предшествует и приводит к любви… Любовь – не столько начало брака, сколько его венец. Последняя ступень лествицы совместного восхождения к Богу. Так свидетельствуют многие пары, прожившие жизнь: любовь должна быть выстрадана, выкована в результате долгого совместного пути. Она рождается из послушания, вслушивания, внимательной и ласковой заботы жены по отношению к мужу, из жертвенной и самозабвенной заботы и защиты жены со стороны мужа, вплоть до готовности отдать жизнь… Как интересно апостол Павел представляет роль мужа. Он выступает прямо-таки рыцарем, не только защищающим свою даму, но и охраняющим ее непорочность. Также, как Христос поступает с Церковью. Вопрос только в том, где нам взять таких жен и таких мужей…

Мне кажется, в христианском браке важен еще вот какой момент. Чтобы жена с полным доверием, с радостью «повиновалась» мужу, почитала его, видела в нем своего водителя, чтобы он был для нее духовным авторитетом, «священником» своей домашней церкви – для этого он сам должен точно так же повиноваться Христу. Иметь Его своим главой. Жить под Его непосредственным руководством. И здесь вопрос не только исполнения евангельских заповедей (которых никто в полноте исполнить не может), но и того, как конкретно применять эти заповеди к своей повседневной жизни. Ведь мы каждый день встречаемся с ситуациями, когда не решишь однозначно, как поступить. Вот тут-то и необходима чуткость к голосу Божию, звучащему в сердце, которой учишься всю жизнь. Но если есть хотя бы стремление к такой чуткости – верю, что Господь вменит ее в праведность. Исправит ошибки, которые неизбежно будут – и которые послужат нам уроком на будущее, обучающим моментом. Все это невозможно без личных, глубоких (вернее: постоянно углубляющихся), живых отношений с Богом. По опыту некоторых моих друзей и знакомых знаю, что это – залог успеха на любом пути. Когда верующая жена видит в муже живую веру, горение, общение с Богом, она начинает и больше его уважать, и больше доверять – если, конечно, у нее самой есть стремление к Господу. У каждого из нас личные отношения с Ним. Но семья и Церковь так устроены, что некоторые вещи понимаешь и некоторые двери открываешь для себя только через послушание – вслушивание в голос Божий, звучащий в духовнике, в архиерее, в муже, в жене, в собрате, в своем ребенке… и даже в случайном прохожем. Так, согласно известной легенде, постиг блаженный Августин непостижимость Троицы…

Подобно тому, как мы, члены Церкви, тем самым являемся членами Тела Христова – жена является частью мужа, его телом. Тут, из желания несколько снизить пафос, мне вспоминается известная мысль: муж – глава, жена – шея; куда повернет шея, туда и голова… На самом деле речь просто о том, что муж и жена в конце концов становятся одним целым. И этот факт проявляется во всем: в общности привычек, представлений о жизни, даже жестов, мимики, интонаций. Многие пожилые, впрочем, как и молодые супруги и даже просто юноши и девушки, которые встречаются, необъяснимо похожи друг на друга. Наверное, это свидетельствует о том, что выбор был сделан правильно… Ну, а что касается духовной жизни в браке, то самыми красноречивыми мне представляются слова кого-то из святых, приведенные митр. Антонием Сурожским: брачное соединение супругов подобно соединению со Христом в Евхаристии… Без комментариев. Не знаю, много ли семейных пар переживают такое на опыте, но один замечательный человек признавался, что для него соединение с женой в брачной постели – это молитва…

Вот – вершина подлинно христианского брака. А самым замечательным свидетельством Писания о монашестве мне кажется следующий отрывок: «И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих: они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцы Богу и Агнцу, и в устах их нет лукавства; они непорочны пред престолом Божиим» (Откр. 14:1-5).

Тут что ни слово, то сокровище. «Имя Отца на челах»: такое знание Бога и такое близкое общение с Ним, что оно налагает печать на всю личность человека, освящает всего человека (вспомним слова прп. Силуана, что наибольшая благодать пронизывает даже тело), так что «душа, совершенно осиянная неизреченною красотою славы света от лица Христова и совершенно вступившая в общение с Духом Святым, и сподобившаяся стать жилищем и престолом Божиим, делается вся оком, вся светом, вся лицем, вся славою, вся духом, как уготовал, благоустроил и украсил ее духовною лепотою Христос, Который и носит, и водит, и поддерживает, и подъемлет ее» (Макарий Великий. Духовные беседы. Беседа первая: истолкование видения пророка Иезекииля. Гл. 2).

Новая песнь Богу и Отцу, которой никто не мог научиться: непрестанная сердечная молитва. Автор книги об умном делании «Тайна Царствия Божия», старец протоиерей Иоанн Журавский, сравнивает Иисусову молитву с песнью, непрестанно изливающейся из сердца, наполненного Богом. И саму свою книгу, по собственному признанию, он задумал как гимн хвалы непрестанной молитве…

«Те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел». А куда идет Агнец? Мы знаем: на Голгофу. Туда же в своей пламенной молитве за мир следуют и монахи. Они в своей душе знают и скорбь падения Адама, и живут трагедию мира, и чувствуют состояние тех, за кого молятся. Это мы знаем из множества свидетельств, например, нашего современника, ученика прп. Силуана – старца Софрония (Сахарова).

Искупленные от земли как первенцы Богу и Агнцу. Пережившие полноту искупления и освящения во всем своем существе. Достигшие сердечной чистоты (вспомнил слова старца Иосифа Исихаста своему ученику, старцу Ефрему Катунакскому: «чадо мое, ты имеешь не просто чистоту, а непорочность»). Целиком отданные Богу. Вот – вершина монашества.

Попробую подытожить. Единство между людьми и Богом было расколото грехопадением. Христос восстановил его. И теперь мы по мере сил приобщаемся к Его спасительному подвигу. Монахи – через обретение единства и любви с Богом. Семейные люди – через искание и обретение единства друг с другом. Таким образом, и монашество, и брак являются путями к восстановлению утраченной целостности человеческого существа. То, что первозданный Адам имел в полноте, мы теперь обретаем в Церкви – по вертикали и по горизонтали. Получается крест…

Но Христос – Новый Адам не только возвращает нам утраченное, Он возводит всех верующих в Него на новую высоту. Он дает нам обожение, причащает Самому Себе, Своим страданиям и воскресению и усыновляет Отцу. Он приобщает нас Божественной природе и делает нас богами по благодати. И если монашество – крик ко Христу о милости, и эта милость обильно приходит к монаху, еще в этой жизни делая его гражданином Неба, человеком нового – по словам Богородицы, «нашего» рода (слова, сказанные прп. Серафиму Саровскому), то христианский брак по своему замыслу есть предвосхищение эсхатологического пира Царствия. Это радость о Боге живом, ходящем посреди Своего искупленного от земли народа. Это совместная встреча Отца со Своими детьми, когда любовь к человеку больше не мешает любить Бога, но две любви соединяются воедино. Там, в Царстве, монашеский и брачный путь сливаются. Там они находят свое завершение. Ведь «в воскресении ни женятся, ни выходят замуж, но пребывают, как Ангелы Божии на небесах» (Мф. 22:30), но нет там и тоски, одиночества и богооставленности, которую переживает монах на земле, разделяя Голгофские страдания Христа. Там нет ни эллина, ни иудея, ни мужчин, ни женщин, ни обрезания, ни необрезания, но все и во всем – Христос (ср. Кол. 3:11).

А сумеем ли мы попасть в это Царство любви, вернее, станет ли оно постоянным состоянием нашего существа – это зависит от того, как мы пройдем свой путь ко Христу. И в конце концов не так уж важно, каким будет этот путь: брачным или монашеским. Главное, чтобы целью, смыслом, радостью и завершением нашего пути всегда был Христос – и ничто другое.

Цей запис має один коментар

Залишити відповідь