К 20-летию моего священства
Я христианин. Священник. Обычный, православный, приходской.
В первые годы иерейства играл в донкихотовские войнушки с ветряными мельницами своих фантазмов, всерьез веруя в свои великие свершения.
Через два десятилетия, подобно тому, поверил в значимость своего печатного слова. И с ужасом обнаружил то, что мои статьи полемичны, но не назидательны. Остры, но не полезны.
Сейчас я, говорят, неплохой телеведущий, хорошо звучу в радиоэфире; уверенно чувствую себя в тюремном храме и школьной аудитории, но при этом почти не священнодействую и не привожу людей ко Христу. Я много рассказываю о Христе и Его Церкви, но не являю Его людям.
Я многое понял из прошедшего, но продолжаю путаться в настоящем.
Я живу среди людей, мыслящих о христианстве слишком прямолинейно. Столько-то канонов, столько-то поклонов, столько-то крестных знамений – в обязательном порядке. Жажду ортодоксии – получаю ортопраксию. Задыхаюсь.
Религия духа сжата до ритуального уровня, перечня норм, «православного стандарта». Я мучим от жажды, я не в силах более питаться рожками стандартных заменителей живого слова.
То, что названо христианством, упаковано в правила. Молитва по шаблонам, исповедь по трафаретам. За жажду иного – подозрения в вольнодумстве и отступничестве. От всех. Исключения лишь те, кто находится вдали, кто общается виртуально. В реальной жизни я инороден, чудаковат, странен и чужой в родном Православии. Мир церковный сошел с ума? Нет, такое невозможно. Значит, сумасшедший в этом мире я. Безумный. А может быть, просто юродивый, в зависимости от того, как на это взглянуть.
Себя я почти не вижу. Трудно мне находиться в себе и вне себя одновременно. Поэтому я в неопределенности. Пытаюсь ноль делить на ноль – что-то вроде этого.
Все неопределенно, все туманно и пусто. Столько много вокруг всего, и всё ни о чем.
Мне не по себе, но иногда хочется при этом искренне улыбнуться.
Мне часто не по себе, а иногда хорошо. И сейчас хорошо.
Возможно потому, что впервые пишу об этом. Ведь осмысление ужаса обыденности есть уже борьба с ужасом. Хотя странна эта борьба. Без дискуссии. Без слов.
Я продолжаю молча сидеть перед иконами и компом в задворках своего дома. Я не противлюсь обыденности. Когда я со всеми, я как все. Вместе кланяемся, крестимся, поем, лобызаем… Всё шаблонно, всё законно. Всё по правилам и предписаниям, и всем от этого хорошо.
Я не имею богословского образования, значит, мое несогласие лишено оснований.
Основание ему сердце, но на прочность и чистоту его никто не проверит.
Я притча во языцех и предмет нареканий со стороны разумных церкви сей. Церкви моего города, моего района. Я непригодный материал. Пока не брак – третий сорт. Поэтому и определен к горстке бабушек и среде заключенных.
От церкви с малой буквы я отошел, но к Церкви с большой еще не пристал. Ворчу молча, но много, потому и скрыта она от моего взора.
Я между ними посередине. Я завис.
Но иногда в этих незрячих скрюченных бабушках, в тех забытых всеми осужденных просматриваю величие нашего христианства. Слишком ясны их глаза, слишком искренни выражения их лиц. А может, это и есть та искомая Церковь с большой буквы? Если да, то к ней причастен и я?? Страшно помыслить, но это в действительности возможно. Я выхожу с приходского или тюремного храма как преображенный, с огнем радости в сердце. Если оно горит, значит, кем-то зажжено. Тем, Кто в этих храмах присутствует.
Почему тогда редко радуюсь? Отчего задыхаюсь?
Видимо, оттого что эти блаженные миги слишком редки. Их скорость ничтожно малая, хотя и вполне стабильная.
Один раз в неделю. Остальное будни.
Будни не приносят радости, ибо сама радость есть чудо выхода из будничной обыденности.
У меня нет перспективы, но есть надежда. Не знаю откуда, но есть. И она не постыдит. Апостол заверил.
Я не один, но мне одиноко. У меня замечательная жена, дети, верные друзья. Но я тоскую по миру прекрасных людей, по чудному реальному миру. Его нет, но он есть. Возможно, и не на земле.
Мне нелегко и легко. Мне всё антиномично, как и родному мне христианству. Credo quia absurdum. Христианство абсурдно в глазах мира сего, потому и живо.
А значит, живу и я.