Блог

Когда я обсуждал с организаторами этой конференции тему выступления, мне посоветовали сугубо академический формат. Например, рассказать о доверии к Богу в богословии Митрополита Антония (Блюма). Что ж, тема прекрасная, и, полагаю, именно она и была бы избрана для этого доклада, если бы… среди центральных, заглавных тем нынешних Чтений не присутствовало слово «достоинство», которое потребовало высказывания. Мы, православные, люди, без всякого сомнения, одаренные. Одаренные не в смысле наличия в нашей природе особых, присущих только православным, талантов. Одаренность наша —  иного свойства. Мы одарены, в силу того, что нас одарили. Мы получили в дар древнейшее церковное предание и…

Здесь вы, думается, ждете от меня традиционного поворота православной мысли: хотя мы, православные, и недостойны этого великого дара… И далее по известному богословскому «лекалу»: краткое вступление о нашем недостоинстве и основная часть, которая посвящена нашей уникальной православной идентичности. Спору нет. Православная богословская традиция уникальна. Но не об этом сегодня имеет смысл вести разговор. Наше богословие — прекрасно. А наша реальная церковная жизнь, увы, часто течет вопреки и православному богословию, и евангельским заповедям. На книжных полках наших ученых монахов, священников и просвещенных владык можно найти немало прекрасных книг. Творения святых Отцов, исследования по патристике и каноническому праву, труды по аскетике. Присутствует в современных клерикальных библиотеках и Библия. Нередко в дорогом переплете или в окладе. Иногда с иллюстрациями, а порой и с популярным научным комментарием. Но вот в чем беда. Вопреки всем этим богоносным и прекрасным книгам, в нашей реальной жизни часто торжествуют отношения, которые никак нельзя оправдать в свете Евангелия, учения Святых Отцов или канонической традиции.

«Система»

В своем первом законченном романе «Портрет художника в юности» (A Portrait of the Artist as a Young Man) классик англо-ирландской литературы Джеймс Джойс повествует о превращении личности религиозной в личность художественную, истово верующего католика в человека, религией которого стало искусство. Роман полуавтобиографичен и написан на основе жизненного опыта самого Джойса. Как известно, Джойс был человеком, разорвавшим с католицизмом. Хотя он и получил католическое иезуитское образование, будущий писатель отказался принять сан и после окончания колледжа порвал с Церковью, эпатируя общество пренебрежением к традиционной католической морали (в частности, отказом вступить в церковный брак со своей женой). В чем же причина разрыва Джойса с католической Церковью? Ответ вычитывается из упомянутого романа, где описано обучение главного героя в иезуитском колледже. Как и в случае со многими русскими революционерами, отвержение религии для Джойса было обусловлено опытом, полученным в стенах богословской школы.

«Система». Этот термин был в 1990-е гг. принесен в московские духовные школы пришедшими в Церковь бывшими неформалами. Здесь существует аналогия с термином «система» в словаре хиппи или наркоманов. «Система» — это закрытое пространство со своими корпоративными правилами. Любая замкнутая контркультурная среда — это «система».

«Я в системе», — говорят или пишут  в смс студенты и преподаватели семинарии, желая сообщить своему собеседнику, что они находятся в стенах духовной школы. «Не вписался в систему», — могут сказать о студенте, который по каким-то причинам не смог найти общий язык с семинарским начальством. И здесь перед нами раскрывается еще один — уже более печальный смысл этого термина. «Система, — пишет анонимный автор интернет-сообщества “Бурсаки”, — это порядок, обусловленный правильным, закономерным расположением частей в определенной связи. Но когда этими частями являются живые люди, а их взаимоотношения пытаются построить как взаимоотношения шестеренок в механизме, — ничего хорошего не получается»[1].

Духовные школы ориентированы на воспитание будущих церковных пастырей, а не неких «специалистов в области богословия». Поэтому важнейшей задачей наших Семинарий и Академии является воцерковление личности, приобщение студентов не только к определенным теоретическим знаниям, но и к вполне определенному — церковному — образу жизни. Вместе с тем, как верно заметил митрополит Иларион Алфеев: Благочестивым, однако, невозможно стать “из-под палки”.

Как говорит пословица, “невольник — не богомольник”. Принудительное участие в богослужении и молитве вместо того, чтобы укрепить в человеке веру, может ее ослабить или разрушить. Тем более — принудительные исповедь и причастие. А такое практикуется в некоторых наших духовных школах. <…> Скажу прямо: ни принуждение к посещению богослужения, ни дисциплина, основанная на страхе перед начальством, ни поощрение доносительства и наушничества, ни принудительные “самостоятельные” занятия в душных классах — ничто из этого не способствует росту религиозности в среде студентов духовных школ. Скорее, наоборот»[2].

Революция достоинства

Свобода — это всегда риск. Поэтому всегда, во все исторические эпохи, находятся люди, желающие ограничить человеческую свободу, сделать людей более «правильными» и «счастливыми». Но если несвободу вне стен Церкви еще можно обосновать при помощи неких, пусть и несостоятельных философских и политических концепций, то «принуждение к спасению» или насилие над личностью внутри Церкви — это всегда не только глупость, но и святотатство. Ведь каждый проповедующий и практикующий в Христовой Церкви несвободу — отвергает тайну Креста. Отвергает тот удивительный, сохраняющий человеческую свободу, способ, которым Бог спас человека и мир.

Революция 2014 г. неслучайно получила название «революции достоинства». Режим Януковича был грабительским, а к его падению, безусловно, привела преступная экономическая политика, разоряющая средний класс. Но непосредственной причиной, побудившей людей выйти на улицы, было попрание властью достоинства человеческой личности. Миллионы людей вышли на Майдан, поскольку были оскорблены тем, что режим Януковича узурпировал их право на цивилизационное самоопределение, попрал их гражданские права и личное достоинство.

В мире было немало революций, претендующих на то, что они восстановили попранное достоинство народа или личности. Однако подлинная Революция Достоинства состоялась однажды и навсегда, когда две тысячи лет назад Бог спас человека, умерев на Кресте, ибо любой другой способ спасения умалял бы человеческую свободу.

Над Богом не довлеют законы. В том числе и закон «всемирной жертвенности». Иисус Христос не был обязан умирать ради нашего спасения. Его не понуждал к этому некий, будто бы довлеющий над Его личностью, космический закон или некие представления о справедливости или милосердии. Бог был волен избрать любой способ спасения человеческого рода. Он мог спасти нас словом. Единственного слова Господа Вседержителя хватило бы, чтобы принудить каждого из нас оставить зло и навсегда прилепиться к добру.

Но Бог избирает иной путь. Бог становится человеком, чтобы спасти нас изнутри человеческого существования. Спасти человека, не нарушая границ его свободы. Бог — творец нашей свободы. Но парадокс христианского Откровения в том, что Бог открывается в нем одновременно как Вседержитель и Тот, Кто добровольно принял на себя бессилие перед свободой тварных существ. По точному образу Вл. Лосского, Бог подобен робкому нищему: «нищему, просящему подаяния любви у дверей души и никогда не дерзающего их взломать»[3].

Точка расцерковления

Итак, Бог словно нищий, стоит у дверей человеческой души. А мы, люди Церкви? Я понимаю, что формат научной конференции предполагает более утонченную систему построения мысли. Но существуют ситуации, когда единственным способом привнести ясность — это постановка самых простых и одновременно наиболее болезненных вопросов.

Один из главных соблазнов государства — нарушить право человеческой личности на достоинство, не дать личности выстраивать свои взаимоотношения с государством в качестве равноправного субъекта. А Церковь? Когда нам нужно обосновать независимость Церкви от государства, мы обычно вспоминаем известные слова апостола Павла о  том, что Церковь — это Тело Христово (1 Кор 12,27). «Церковь иноприродна государству», утверждаем мы. «Жизнь государства протекает согласно земным социологическим законам, а жизнь Церкви как Тела Христова подчинена законам вечности». Но всегда ли в наша церковная жизнь протекает согласно этой богословской формуле? Человек — немощен. Достоинство личности охраняется государственными законами. И, тем не менее, государство, государственный аппарат — почти всегда тяготеет к поглощению личности и нарушению ее прав. Достоинство личности также охраняется и в Церкви. Охраняется ее вероучением и базирующейся на римском праве церковно-канонической традицией. Но и здесь, в церковном сообществе, в силу той же греховной немощи человека нередко имеют место случаи нарушения прав и достоинства личности.

Как мы уже заметили, «система» — это, прежде всего, система духовных школ. Но существует и расширенное значение этого термина. «Система, — пишет уже цитируемый нами безымянный автор, — это большой симулятор церковной системы в целом, пройдя сквозь который, уже можно определиться точно, без иллюзий — быть или не быть священнослужителем». Так семинария становится не только местом образования и воспитания, но и местом, где происходят печальные метаморфозы человеческой души. «Я не однажды встречал студентов духовных академий и семинарий, — утверждает митрополит Иларион, — которые мне говорили примерно следующее: “Мы пришли сюда с такой верой, с таким огнем, с такой любовью к Богу, с такой преданностью Церкви, с таким горячим желанием учиться. Мы здесь все потеряли! Мы превратились в циников, для которых нет ничего святого”»[4]. Могу подтвердить слова владыки Илариона: подобные признания случалось нередко слышать и мне лично.

Точкой, ведущей к расцерковлению для Стивена Дедáлуса, этого alter ego Джойса, стала услышанная им во время учения в иезуитском колледже проповедь проповедника, безжалостно описывающая мучения грешников в аду. Этот образ причиняет Стивену почти физическое страдание. «Его духовная борьба касается приятия этого сведенного к системе потустороннего мира или отказа от него. В конце концов, он его отвергает»[5].

А точкой расцерковления для многих воспитанников духовных школ становятся те язвы, о которых столь откровенно пишет митрополит Иларион (Алфеев): дисциплина, основанная на страхе перед начальством, доносительство и наушничество. Как выпускник Московской Духовной Семинарии, обучавшийся в ней очно и живший в стенах Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, могу засвидетельствовать, что горькие слова владыки Илариона, к сожалению, небезосновательны. Характерны они, увы, и для Киевской Духовной Семинарии и Академии, выпускником которой я также являюсь. Немало учащих и учащихся Киевских духовных школ с чистой совестью, без натяжки можно назвать верующими и церковными людьми. А среди выпускников КДАиС я лично знаю множество священников и церковных тружеников, которые достойно прошли все испытания, выйдя из духовной школы взрослыми, ответственными и устоявшимися в своей вере и образе жизни христианами. Тем не менее, и мне лично, и многим другим церковным людям хорошо известно, что «система» — это явление интернациональное, и Киевские духовные школы здесь, увы, не исключение.

«Система» или «систематическое нарушение дисциплины»?

Приведу лишь один пример. Не так давно в стенах Киевской Духовной Семинарии имел случай, получивший широкую известность благодаря реакции на него социальных сетей и СМИ. 13-го февраля в академическом храме во имя Рождества Богородицы воспитанник 4-го класса Киевской Духовной Семинарии Сергей Задорожный произнес проповедь, посвященную такой проблеме духовных школ как доносительство. А уже на следующий день, 14-го февраля, на доске объявлений был вывешен приказ ректора КДАиС: «”Задорожного Сергея, воспитанника 4-го класса Киевской Духовной Семинарии отчислить из числа студентов за систематическое нарушение дисциплины».

Не хочу, чтобы мои слова были восприняты в этой аудитории как обвинение в адрес владыки-ректора КДАиС — Высокопреосвященнейшего митрополита Бориспольского и Броварского Антония, перед которым стоит сегодня нелегкая задача реформы духовной школы. Сергей Задорожний действительно дал определенный повод для административного взыскания. «По установившейся традиции, воспитанник семинарии должен вначале показать свою проповедь в письменном виде преподавателю, а уже затем, получив на это благословение, устно пересказать ее с амвона храма. Задорожный схитрил. И преподавателю на стол лег текст, который прошел академическую цензуру. Но, выйдя на амвон, он произнес речь, посвященную такой проблеме духовных школ как доносительство»[6]. Но разве нельзя было избрать иную, более гуманную, меру к студенту, осмелившемуся вслух, с амвона, высказать свое, — пусть, и ошибочное, с точки зрения администрации, — мнение о жизни духовной школы?

«Все мы прекрасно знаем, — пересказал в соцсетях тезисы своей проповеди Сергей Задорожный, — как воспитанника приучают к подлости. Из среды учащихся выбираются любимчики. Им дают понять, что они пользуются особым доверием начальства. Им помогают в учебе и даже в личной жизни. Со временем, в ходе очередной беседы, им ловко задают 2-3 вопроса, ответив на которые, ученик рассказывал целую историю, которая произошла в классе, или говорил о том, что сделал тот или иной студент. А когда такого студента задевала совесть, он как бы оправдывал себя тем, что сделал это не специально — причем это в лучшем случае. Бывают и такие студенты, которые считают это за послушание и возносят эту подлость чуть ли не к добродетельному поступку. Они не понимают, что послушание, которое идет вразрез с совестью и Евангелием, не то что не приносит пользы, но и губительно для человека» [7].

Какой священник может выйти из студента духовной школы, привыкшего к таким вещам, как страх перед начальством, наушничество и доносительство? Не захочет ли студент, привыкший к голодной жизни и унижениям, получить материальную и психологическую «сатисфакцию» после того, как будет рукоположен в священный сан и отправлен для служения на приход? Не появится ли у него желание превратить свой приход в микромодель той «системы», в которой он был взращён? А, главное, не приступит ли он к священническому служению, уже будучи духовным инвалидом, с душой, изъеденной цинизмом?..

Понимаю, что мои слова могут показаться кому-то слишком радикальными. Но этот вопрос имеет для меня и личное измерение. В 1997 г., будучи воспитанником 4 класса Московской Духовной Семинарии, я — в числе других учеников нашего курса — протестовал против предвзятого, как мы полагали, отношения к нам со стороны инспектора Семинарии. Наш протест носил массовый характер, и наши требования были удовлетворены. Решением владыки-ректора 4-й класс переподчинили: вывели из-под юрисдикции Семинарии, подчинив инспектору Академии. Вместе с тем и мне, и некоторым другим активным участникам тех памятных для нас событий, тогда негласно сообщили: шансы на продолжение обучения в стенах Московской Академии имеются, но они далеко небесспорны… Мне несказанно повезло. Божией милостью я не только закончил Духовную Академию (правда, уже в Киеве), но и оказался у ног моего Гамалиила — Блаженнейшего Митрополита Владимира. Но каждый раз, когда я слышу истории, подобные истории Сергея, я понимаю — распорядись судьба несколько иначе и «волчий билет» вместо академического диплома духовной школы мог получить и я сам, и мои соученики по МДС.

Христос, Евангелие, Евхаристия

Церковная жизнь не может строиться на основе анархии. Как не может быть она устроена и на основе ложно понятого демократизма. (Как это, к примеру, имело место в УАПЦ 20-х годов, где под прикрытием так называемой «соборноправности» восторжествовал дух секуляризма). Но в основе церковного единства не может лежать и «административная система». Церковь не может быть аналогом известной партии, где под прикрытием принципа «демократического централизма» были подавляемы всяческие проявления демократии. Церковь не может быть «системой». По своей природе Церковь это живой — телесный — организм, который живет по образу, заданному ей её Главой: Христом.

Бог пришел в образе раба, а не монарха. Слуги, а не господина. Христос требовал от человека абсолютной верности истине. Требовал, — и делал это иногда в крайне недипломатичных и жестких формах — чтобы человек не был равнодушен к истине, чтобы он самоотверженно искал истину, а, обретя её, сохранял ей верность перед лицом любых испытаний. Но власть Христа над апостолами не была деспотичной. Христос не был тираном. Он не требовал от Своих учеников быть «частью» некоего «божественного целого», не превращал их в инструмент для торжества Своих идей и Своей проповеди. Господь избрал учеников от мира, и в силу этого избрания они стали «не от мира», который их ненавидит  (Ср.: Ин. 15, 19). Но разве у кого-то из нас повернется язык назвать апостольскую общину «системой»? Разве были апостолы «шестеренками» в общине, возглавляемой Христом?..

Когда рассуждаешь на тему, которая тебя по-настоящему волнует, трудно удержаться от эмоций и говорить кратко. Поэтому покорнейше прошу прощения перед собравшимися, что основная, оценочная часть моего доклада оказалась пространной. Мы говорили сегодня о «системе» и бедах, которые она привнесла в нашу церковную жизнь. Но что вы предлагаете? — спросите вы. Как выстроить нашу церковную жизнь таким образом, чтобы она не была разрушена анархическими импульсами, но и не превратилась в удушливую, разрушающую человеческое достоинство и свободу «систему»?

По моему глубокому убеждению, спасение от «системы» не может заключаться в бунте или церковной революции. Как показывает история, в своем большинстве подобные социальные потрясения чаще всего приводят к восстановлению прежнего порядка вещей. Но где тогда искать ту систему отношений, которая бы могла разрушить «систему», не разрушая Церкви и ее древней традиции?

Ответ в двух словах: Евангелие и Евхаристия. Евангелие открывает нам простоту и прозрачность отношений между людьми. Открывает любовькак единственное отношение, которое может подлинно — в Боге — связывать различные личности. А Евхаристия — открывает служение и со-служение как единственный тип отношений, который уместен во взаимоотношениях между епископом, священником и евхаристическим собранием.

Мы привыкли воспринимать священника как фигуру выделенную, «взятую» или «избранную» из профанного мира и в этой своей отдельности — сакральную. Но Евхаристия и строй жизни, который в ней открывается, — не дает повода для такого разделения священства и «простого» (читай: профанного) народа. Епископ или священник — это предстоятель. Но он предстоит Богу не от своего только лица, но от лица всей общины. Епископ или священник, как мы его видим в Евхаристии — скорее, отец, чем господин. Говоря метафорически, его можно назвать Божьим «официантом» или, чтобы избежать этого режущего ухо слова, Божиим слугой. Но Церковь, в которой он служит — это не его частный торжок, не его приватизированная территория. Устроителем трапезы или — употребим этот неожиданный образ, чтобы разбудить наших заскучавших слушателей «владельцем ресторана» — является Сам Бог.

Помня об этом, а также постоянно испытывая свою совесть перед лицом Евангелия, мы все имеем шанс бесконфликтно, но окончательно и бесповоротно изгнать дух «системы» из нашей церковной жизни. «Система» появляется там, где в нашей церковной жизни умаляется Присутствие Христа. Но стоит нам вернуть свой взор и жизнь ко Христу, и кажущаяся столь всесильной «система» исчезнет «яко исчезает дым…яко тает воск от лица огня».