Блог

Данная заметка посвящена вопросам языка, на котором должно совершаться богослужение. По этой теме солено-перемусолено – ну, наверное, столько, что можно кремлёвский дворец съездов заполнить по верхний ряд окошек или же зал церковных соборов ХХС – до потолка. Забегая вперёд, скажу, что здесь я не рассматриваю проблему перевода богослужения в плоскости “за” или “против”. Это бессмысленно хотя бы потому, что уже вдоволь высказано разумных, здравых, и богословски чётких соображений по поводу того, что язык богослужения должен меняться, и не меньше высказано контраргументов (надо оставить всё как есть и не менять, что от отцов нам заповедано), которые, чаще всего, не блещут ни здравым смыслом, ни какой-то духовностью, ни интеллектом, но, безусловно, имеют право на существование.

Моё глубокое убеждение, что богослужение может совершаться на каком угодно языке, но в любом случае – оно должно совершаться на понятном языке. Богослужение – это молитва, которая, в свою очередь, есть диалог человека с Богом. Не кажется ли комичной ситуация, когда этот разговор представляет собой для одной из сторон набор непонятных слов и фраз? Представьте себя на минутку “красивым двадцатидвухлетним”. У вас есть любовь, без которой вы и дня не можете прожить. Каждое расставание с ней вы переживаете как трагедию, а каждую встречу чаете с нетерпением и трепетом. И вот – вы встретились! Ваша возлюбленная чего-то вам говорит, а вы ей в ответ – непонятную для вас неразбериху. Вы ждали этой встречи, в том числе – для того, чтобы сказать вашей возлюбленной что-то, а в результате понесли околесицу.

Конечно, я почти уверен в том, что большинство из нас в подобных ситуациях нередко несли как раз околесицу. От переизбытка чувств, так сказать. Но что простительно не обуздавшему своих гармоний подростку, вряд ли позволительно взрослому человеку. Мы не разговариваем с любимыми людьми по бумажке на непонятном нам языке. Любим ли мы Бога?

Одним словом, каким бы ни был язык молитвы – он, в первую очередь, должен быть понятным.

Сейчас я приведу несколько каверзных примеров, свидетелем которых мне приходилось быть. По понятным соображениям, я не раскрываю имена участников, многие из которых – близкие для меня люди, которых я не хотел бы выставлять в невыгодном для них свете.

Как-то на одном мероприятии у меня завязался разговор с двумя его участниками об особенностях современного перевода Библии. Я не филолог, и не библеист, я “пользователь”, что называется. Конечно, современный перевод Нового завета, изданный РБО – не блеск. Но он, безусловно, лучше синодального, который, так между нами, вообще написан не на русском языке. Современный перевод НЗ пестрит неформальной лексикой (спасибо тёте Вале), вызывает недоумение во многих местах, но у него есть одно существенное отличие от синодального: этот перевод написан на русском языке, там понятно, о чём речь. И я пытался эту мысль донести до своих собеседников. Однако последние настаивали на том, что это непривычно, режет слух, вульгарные обороты и, конечно, надо всё это по-славянски читать. Ну что ж. Проходит несколько дней, и все участники разговора оказываются на службе Царских часов в Великий Пяток. И одному из них предложено читать очередной час. А там, если кто не в теме – очень сложные по лексике псалмы, которые и читаются только на этих Часах – т.е. раз в году. К сожалению, не на слуху они. Мой бедный визави, который ещё несколько дней назад настаивал на церковнославянском – кажется, был бы рад под землю провалиться – он читал очень медленно, с запинками и заиканиями. Когда он закончил, я обратился ко второй участнице нашей беседы с вопросом: поняла ли она хоть что-нибудь из услышанного? Конечно, всем было понятно, что ситуация ложная, исковерканная, идиотская. Особенно, если учесть, что все участники этой истории – не первый десяток лет в сознательном возрасте в Церкви.

Мне часто говорят в таких случаях, что “надо немного потрудиться”, подналечь, чтобы понимать церковнославянский язык. В отличие от моих советчиков (чаще всего), я в течение года основательно, а после – в течение двух – факультативно изучал этот язык. И кое-чего понимаю. И именно поэтому считаю себя вправе говорить о том, что это язык для специалистов, а не для широких масс.

Ещё один аргумент в пользу неизменности языка выглядит так: на Западе (в Католической Церкви) перевели богослужения на национальные языки – и что? У них от этого стало больше людей ходить? Ну, во-первых, у них всё равно ходит больше, чем у нас – ни дать, ни взять. В Греции (православная страна), которая перешла на новогреческий, более 20% не реже раза в две недели посещает богослужения. У нас этот процент колеблется в пределах 1,5-3% – что, по науке, лежит в пределах допустимой погрешности, т.е. величины, которой при расчётах можно пренебречь. Во-вторых, лично мне не нужно, чтобы “стало больше ходить”. Кто хочет – тот ходит и – довольно. Но, в-третьих, и главное: забейте вы на тех, кто “мог бы ходить”, обратите внимание на тех, кто регулярно ходит и не один десяток лет – что они – вот эти постоянные прихожане – понимают в богослужении? Какая им отведена роль? При том, что многие из них скажут, что “надо бы подналечь”, но проходят годы, и никто ни на что не налегает; в “литургическом угаре” проходит каждая служба – и всё это называется – “получать благодать”, “умиротворяться”, “быть православным” и т.д. Причиной тому – не только несоразмерная продолжительность службы, но и проведение этой службы на языке, понятном лишь специалистам. Однако, есть и другой параметр, который сильно влияет на ситуацию с богослужебным языком: мотивация самих мирян. У нас иногда принято говорить, что это, дескать, попы препятствуют понимаю; из-за “косности” клира, нежелания ничего менять – у мирян нет возможности понимать богослужение. А оно им, это, скажите, надо? Есть ли жажда у большинства наших соотечественников (среди которых, по заявлениям, 85% православных) к уразумению чего-то нового? Интересна ли им литургия?

Ещё один случай произошёл со мной совсем недавно, когда меня попросили на литургии прочитать апостольский отрывок. В тот день полагалась для чтения целиком 27 глава Деяний, в которой рассказывается о кораблекрушении во время конвоирования ап. Павла. Как обычно, накануне я просмотрел этот текст в русском переводе. Должен вам сказать, что хотя я и не первый раз читал его – не мог оторваться и продолжил читать и далее – настолько интересным и захватывающим было повествование. Насколько же скучным и угрюмым было моё “выступление” на следующий день, когда всю главу (а в ней 44 не самых коротких стиха) мне пришлось читать по-славянски. Поскольку в этой главе детально описаны все подробности плавания (части корабля, названия городов и мест, направления ветра и т.д.) и всё это – в славянском варианте – это непонятные на слух слова. В какой-то момент чтения я прекрасно осознал, как томится от скуки каждый, кто сейчас меня слушает – это при том, что я всегда стараюсь читать максимально чётко и внятно. У меня было большое искушение поскорее пролистать несколько страниц и перейти сразу к последнему предложению (уверен, что никто бы не заметил такого пропуска), чтобы не быть не только участником, но и создателем нелепой ситуации. Как тяжело произносить во всеуслышание набор слов, который никому не понятен и, как следствие, неинтересен. Только внутренняя дисциплинированность не позволила мне этого сделать: я дочитал весь текст до конца. Да, разумеется, если бы я попробовал читать всё это по-русски – это было бы, скорее всего, моим последним “публичным” чтением во время службы. А также, с определённой долей вероятности – это была бы последняя служба для священника, который служил в этот день. Таким образом, увлекательнейший рассказ из священной истории остался “вещью в себе”. Кстати, если лень читать все деяния – я настоятельно вам рекомендую: прочитайте 27 главу Деяний, особенно – в современном русском переводе. Это, правда, очень интересно.

В связи с пониманием богослужебного языка – языка молитвы – мне вспоминаются два случая, которые, по сути, подтверждают совершенно другой тезис – о том, что богослужение вовсе необязательно должно быть на современном русском языке.

В прошлом году, находясь в Греции, я посетил местное богослужение. Это было в довольно-таки захолустной деревне на острове Тасос (или Фасос). В воскресный день на литургию собралась местная публика, которая заполнила почти всё пространство немаленькой церкви. Сразу отмечу, что в наших деревнях такое бывает только на большие праздники. А если учесть, что в этой деревне была не одна церковь – можно уверенно сказать, что греки более “литургиизированные” ребята, нежели русские. Так вот, в этой захолустной деревенской церкви были установлены динамики. На Престоле и на клиросе стояли микрофоны. Служил один священник, без алтарников, с певчими – преклонных лет двумя мужчинами, которые в унисон пропели всю утреню и литургию. Я не знаю греческого языка и, более того, не очень знаком с особенностями, в которых отличается греческая литургия от нашей. Понятно, что и там, и тут – это, в общих чертах, одно и тоже последование, однако в деталях есть отличия. Тем не менее, мне было всегда понятно, какой момент службы происходит именно сейчас; я даже разобрал, каких святых память чтится в этот день (у греков, как известно, календарь по новому стилю; по старому служат только греческие раскольники). Вот эти микрофоны, чёткое чтение и внятное пение, осознанные действия участников – всё это позволяло мне, не зная языка, понимать, что происходит сейчас, и что будет дальше. Конечно, я не могу рассказать содержание тропарей, которые пелись. Но, тем не менее, на той службе я был участником, а не сторонним наблюдателем (роль которого я отводил себе поначалу, думая, что незнание греческого будет серьёзным препятствием для понимания происходящего).

Несколько лет назад я был в гостях у одного знакомого священника, который служит под Коломной. В своё время ему разрешили читать Апостол и Евангелие по-русски. Мой знакомый отец этим продолжал пользоваться, а поскольку приход его был незаметным и немноголюдным, он позволял себе русифицировать и другие моменты богослужения – без опаски быть застуканным на “обновленчестве”. Мне очень нравилось у него. Но вот незадача: алтарник, которому поручалось читать Апостол, всякий раз так “по-православному” завывал, растягивая слова, что, собственно, было совершенно неважно, на каком языке он читает. С не меньшим успехом он мог бы читать на китайском – результат был бы тот же – “православные” завывания и – ничего не разобрать.

Последние два примера хорошо показывают, что большую роль играет не только язык, но и “качество” озвучки. Хорошо проговариваемый и пропеваемый греческий текст лучше невразумительного бормотания по-русски.

Я мог бы привести ещё множество примеров-казусов, связанных с богослужебным языком, однако перейдём уже к так называемой рекомендательной части. Посмеяться и подтрунить может всякий, но неплохо бы предложить и решения. Поместим их в порядке возможности реализации – от более вероятных и “законных” до менее всего реализуемых в наших условиях – но оттого не перестающих быть насущными.

1. Необходимо чёткое, разборчивое чтение и пение молитв. Даже если читается Шестопсалмие или псалмы на Часах: всё должно идти в нормальном, удобоваримом темпе. Нехорошо, когда “пролетают” псалмы и медленно “плетутся” тропари.

2. В сознании большинства прихожан (как постоянных, так и захожан, и прохожан) богослужение представляется своеобразным спектаклем. Хор поёт, батюшки двигаются, а ты – стой себе и получай благодать помаленьку. Важно понимать, что служба “сама” не совершается; и в её подготовке, по-хорошему, должны принимать участие не только священник и регент, но все присутствующие. Простите, но даже перед походом в оперу я не считаю лишним глянуть либретто. Поэтому: очень хорошо всем участникам (и тем, кто читает, и тем, кто слушает) – накануне уделить 20-30 минут, чтобы посмотреть, “что день грядущий вам готовит”. Жалкое зрелище представляет собой диакон, который после “Бог молитвами святаго славного и всехвальнаго…” впопыхах ищет нужный отрывок из Евангелия, а мирянин вообще не знает, о чём сейчас будет чтение. Зато накануне он три часа просидел вконтакте или перед телеящиком.

3. Очень хорошо, когда хору помогают все присутствующие. Но не бубнят под нос, а нормально поют – разумеется, в меру своих вокальных способностей. У нас почему-то “коллективно” исполняются только Символ веры и Отче наш – и то – под забавное дирижирование диакона. Зачем оно? Можно подумать, что без этих манипуляций никто спеть не сможет.

4. Из предыдущего пункта следует этот: пойте обиход. Я очень люблю классическую полифоническую музыку, но место ей, всё же, в концертном зале. К тому же, чаще всего, чем меньше певческих данных, тем больше желание петь “концерты”. Не надо. Пойте на гласы. Неужели вы думаете, что на Тайной вечере (после) апостолы воспели Рахманинова или Свиридова? (при всём моём глубочайшем уважении к обоим). Не нужно превращать сионскую горницу в концертный зал Петра Ильича Чайковского. Но если, всё же, хотите подпустить эстетики – крюки вам в помощь. Дёшево и сердито.

Здесь заканчиваются рекомендации “лайт” и начинаются рекомендации “хард” – опять же – в порядке возможности реализации.

5. Нужно стараться сложные, малопонятные обороты, которые встречаются в славянском тексте заменять на русские аналоги. “…блаженны сосца яже еси ссал”… Ну, понятно, да?

6. Все чтения, особенно ветхозаветные, нужно читать, конечно, по-русски. Что? Режет слух? Конечно. Но слух режется в данном случае обоюдоострым мечом! “Не мир Я принёс, но меч” – это как раз про это.

7. Вместо того, чтобы быть актуальной в своих молитвах, церковь нередко превращается в какой-то странный “музей”. Нужно вычистить из богослужения (что в некоторых местах происходит уже сегодня – и это отрадно) лишние, ненужные архаизмы. Например, “спасать благочестивых” в наше время – нет никакой необходимости.

8. Нужно исключить практику “многоглаголания”. Это когда священник молится вслух, а на заднем фоне поёт хор. Давайте так: либо одно, либо другое. Священник прочитал – хор пропел. Давайте будем уважать священные тексты и не создавать какофонию.

9. Из предыдущего пункта вполне логичным вытекает: все молитвы должны читаться вслух – чётко и внятно. Что? Будет слишком затянуто? Сокращайте никому не нужные малые ектеньи в начале и никогда не читайте записки на сугубой. А то понимаете, на это время есть, а на анафору нету – поэтому мы её “скомкаем”.

10. В тех церквях, где служатся ранняя и поздняя, одна из них (я считаю, что поздняя) должна служиться на русском. У нас как-то сложилось общее такое впечатление, что если по-русски – то это обязательно плохо и коряво. В качестве примера приводят печально известный опыт о. Георгия Кочеткова. Никого не хочу обидеть, но, на мой взгляд, о. Георгий а) не очень хорошо знает ЦСЯ, б) не очень хорошо знает русский. В результате получилось то, что получилось, хотя и этот опыт был очень важен. Но есть же и другие опыты; например, труды о. Амвросия (Тимрота) – прекрасные переводы, которые вполне можно вводить в оборот.

***

Мне очень нравится церковнославянский язык, и лично мне ближе богослужение на нём. Но не все, простите, академии кончали. Да и я, собственно, не кончал их.

Страница автора в сети Facebook