«Я есмь пастырь добрый, — говорит Христос, — и знаю Моих и Мои знают Меня» (Ин. 10:14). Каждый раз, слыша эти евангельские слова, вспоминаю о Блаженнейшем Митрополите Владимире: человеке и иерархе, который навсегда стал, как лично для меня, так и для тысяч верующих образцом Доброго Пастыря.
Пастушьи традиции Востока отличны от наших. В нашей традиции считается незазорным управлять стадом при помощи собак и кнута. Но не так на Востоке, где пастух управляет стадом овец посредством голоса. «И знаю Моих, и Мои знают Меня», — говорит Христос, имея в виду именно эти пастушьи традиции Востока, где овцы узнают и повинуются голосу своего пастуха, даже если рядом звучит голос другого.
Блаженнейший Митрополит Владимир управлял Украинской Церковью в момент ее институционального становления, когда в его руках была сосредоточена немалая каноническая власть. Однако, имея возможность управлять стадом при помощи «кнута и собак», он предпочитал осуществлять свои канонические полномочия при помощи «голоса», то есть в личном и доверительном общении.
Одна из главных бед исторического Православия — значительная дистанция между словом и делом. Так, исходя из слов, Православие — это территория сплошной свободы и соборности. Но если внимательно присмотреться к реалиям церковной жизни, мы увидим, что соборность чаще является исключением, чем правилом. «Епископ, — писал недавно в своем блоге протоиерей Георгий Коваленко, — это не феодал и не олигарх, и не “глава областной религиозной администрации” в церковной иерархии, и не “надзиратель”… в церковном “гетто строгого режима”. Епископ, прежде всего, должен быть духовным отцом и заботливым пастухом Христова стада, наследником на пути проповеди Христа».
Слова отца Георгия, казалось бы, невозможно оспорить. Ведь кто из нас в здравом уме и памяти осмелится утверждать, что положение епископа в Церкви аналогично положению олигарха в посткоммунистическом обществе?.. И все же, одно дело теория, богословие, а другое — реальная церковная жизнь, которая никогда, ни в одну эпоху, не была идеальной…
“Из них одни, являясь потомками сборщиков податей,
не о чем другом не думают кроме незаконных приписок;
другие явились из меняльной лавки, после денежного обмена,
третьи — от сохи, опаленные солнцем,
четвертые — от своей каждодневной кирки и мотыги,
иные же пришли, оставив флот или войско,
еще дыша корабельным трюмом или с клеймами на теле…»
Это слова принадлежат не митрополиту Александру и не протоиерею Георгию, а святителю Григорию Назианзину — одному из величайших Отцов Церкви, который здесь описывает современные ему византийские церковные реалии…
Блаженнейшему Митрополиту Владимиру выпал жребий стоять у церковного кормила в эпоху, чем-то напоминающую то кризисное время, в которое жил святой Григорий Богослов. «На глазах святителя Григория, — пишет митрополит Иларион, — происходило постепенное порабощение Церкви миром, массовое обмирщение епископата и клира. Образ епископа как пастыря, духовного наставника и старца, обладающего, в силу своих высоких духовных качеств, непререкаемым авторитетом в глазах паствы, постепенно сменялся образом епископа как государственного сановника, участвующего в светских церемониях, послушно следующего указаниям гражданских властей… Грань между Церковью и миром, между “царством духа” и “царством кесаря” постепенно стиралась…»
Нечто подобное наблюдаем и в нашу эпоху, когда Православная Церковь вновь стоит перед глобальным вызовом обмирщения. Империя требовала от Церкви повиновения кесарю. А в нашей исторической ситуации, в наше посткоммунистическое время — от нас, церковных иерархов, нередко требуют лояльности к политическим проектам, которые связаны с именем того или иного олигарха.
Кто такой олигарх в наше время и в нашей стране? Это великан в стране лилипутов. Это сверхбогатый и сверхмогущественный человек в стране бесправных и бедных… Олигархов ненавидят. И перед ними — раболепствуют. Некоторые из них помогают Церкви. Одни, руководствуясь принципом социальной ответственности. Другие же — в силу глубоко личных причин, видя в Церкви не один из «полезных социальных институтов», а источник личного освящения…
Увы, даже для этих — воцерковленных и искренних людей — существует искушение обменять свое щедрое пожертвование на влияние. Сужая Церковь деньгами, современные «великаны» нередко в обмен ждут от нас личной и политической лояльности. Ждут, что их политические проекты получат одобрение Церкви, приобретут высшую этическую и сакральную санкцию…
Митрополит Владимир старался и умел видеть в людях доброе. Но Блаженнейший не был наивным человеком, и понимал, что, принимая помощь у олигархов, Церковь рискует потерять часть своей свободы. Его жизненным принципом было: «ничего не просить и ни от чего не отказываться». Владыка знал: любая просьба в будущем чревата ответной просьбой… Жить так было крайне нелегко. Но следование этому принципу помогло владыке в сложных жизненных обстоятельствах сохранять независимость.
«Церковь вне политики», — часто говорил владыка. С ним соглашались. А затем, как будто не слыша его слов, вновь просили о политической поддержке. И тогда владыка был вынужден объяснять своим собеседникам природу Церкви, соборность ее устроения, то, с каким глубоким уважением должна относиться Церковь к свободе человеческой личности…
«Нужна ли членам Церкви свобода, и где ее предел? — писал Митрополит Владимир в своем Духовном Завещании. Должна ли быть соборность в Церкви способом её жизни или книжным понятием, о котором мы вспоминаем только для объяснения того, чем православное понимание церковности отличается от католического или протестантского? Мало знать правильные ответы на эти вопросы. Нужно жить так, чтобы ценности свободы и соборности были реализованы в церковной жизни… Предстоятель Церкви — это друг и слуга каждого. Конечно же, именно Предстоятель ответственен за единство и состояние Церкви. Однако для того, чтобы церковное единство не строилось на административных началах, нужно, чтобы Предстоятель уважал свободу других и не нарушал соборного устройства Церкви».
Ситуация, в которой в силу исторических обстоятельств оказался Блаженнейший, была весьма сложной. С одной стороны, ему приходилось защищать универсалистский характер Церкви от радикального националистического движения в Украине. С другой, — защищать кафолический и сверхнациональный характер Церкви от сторонников идеологии «русского мира», для которых УПЦ всегда существовала только как синоним «Русской Церкви в Украине».
Пастырь добрый… В греческом оригинале здесь употреблено слово «калос» (καλός). Что означает не только «добрый» и «благой», но и «хороший», «красивый», «прекрасный». «И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой» (Быт. 1:31). В тексте Септуагинты здесь стоит именно «хорошо очень». Мир, созданный Богом «хорош»: он — благ и прекрасен, он пронизан Божиими энергиями… Митрополит Владимир был человеком особенно чутким к «хорошему» в мире и человеке. А его мечтой была такая Церковь, о которой бы каждый мог сказать вслед за апостолом Петром: «Господи! Хорошо (καλόν) нам здесь быть» (Мф.17:4).
Насколько «хорошо» сегодня в нашей Церкви? С одной стороны, со времен апостольских Божия благодать никак не умалилась. А, следовательно, и сегодня с нами Тот же Христос, Который преобразился перед апостолами Петром, Иаковом и Иоанном. С другой, — наша совесть подсказывает нам, что мера нашего благочестия и любви весьма далека от апостольской.
«Истину говорю во Христе, не лгу, свидетельствует мне совесть моя в Духе Святом, что великая для меня печаль и непрестанное мучение сердцу моему: я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти…» (Рим. 9:1-3). Комментируя эти дерзновенные слова апостола, Блаженнейший Митрополит писал: «Это мучение сердца является естественным для всякого христианина, видящего заблуждающегося брата. И эта боль должна побуждать нас сделать все, что в наших силах, для преодоления церковных разделений» (Слово при открытии первого заседания комиссии Межсоборного присутствия РПЦ по вопросам противодействия церковным расколам и их преодоления).
Мы привыкли к определенным словам. Привыкли к тому, что, говоря о церковном расколе в Украине, мы прибегаем к таким, вошедшим в наш церковный обиход, выражениям как «рана раскола» и «трагедия церковного разделения». Но больно ли нам на самом деле, когда мы говорим о боли? Или эти слова стали для нас чем-то вроде формальности, произнося которую, мы на самом деле ничего не испытываем и ничего не собираемся менять в нашей церковной жизни?
Отношение Блаженнейшего к проблеме разделения на протяжении его жизни менялось. Но боль о разделении всегда была искренней, а к концу своих земных дней Блаженнейший пришел к четкому и однозначному мнению: восстановление церковного единства — должно стать главным приоритетом нашего церковного служения.
«Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком», — говорит Христос. И этой же щедрости в любви Бог ждет и от нас, пастырей Христовой Церкви. «Наша совесть чиста», — приходит иногда мысль, когда мы сталкиваемся с проблемой, требующей от нас особенных усилий в ее решении. «Ведь мы уже сделали все, что могли…» Увы, подобная логика далека от евангельской. «Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец. А наемник, не пастырь, которому овцы не свои, видит приходящего волка, и оставляет овец, и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. А наемник бежит, потому что наемник, и нерадит об овцах» (Ин. 10:11-13). Чтобы понять о чем именно здесь говорит Христос, мы должны принять во внимание, что в притчи Христа Добрый Пастырь делает намного больше, чем от него требует традиция и раввинское законодательство (которое как раз не требовало от пастуха рисковать жизнью ради спасения овец).
«Делайте всё, что в ваших силах, и молите Бога, чтобы Он сделал остальное», — советовал мне Блаженнейший, который и сам жил по этому принципу. Владыка осознавал, что будущее нашей Церкви связано с восстановлением церковного единства. А ещё Блаженнейший прекрасно понимал, что проблема единства — далеко не единственная. Он понимал, что подлинное церковное возрождение невозможно без реального возрождения соборности, без реальных и существенных изменений в жизни приходов и епархий. Невозможно без построения свободных и уважетельных отношений между епископом и священником, священником и верными…
В последние годы своей жизни Блаженнейший Митрополит Владимир тяжело болел. Но физическая немощь не была для него непреодолимым препятствиям для пастырства. До конца своих дней Блаженнейший ежедневно молился о своей пастве, об исцелении раны раскола, о благоустроении церковной жизни. И уже понимая, что силы его уходят, а все задуманное все еще не сделано говорил: «Владыка, когда меня не будет, постарайся не сворачивать с пути и делать все по совести. Много сделали мы с тобой, но кое-что не успели».
«Дитя, храни тебя Господь», – в апреле прошлого года было последнее слово Пастыря Доброго, обращенное ко мне. Храни нас всех Господь, по молитвам Пастыря Доброго, ныне предстоящего пред Престолом Пастыреначальника Господа нашего Иисуса Христа.
Ваше Блаженство! Осознавая свои немощи и скудость собственных сил, прошу Вас — молитесь пред Господом обо мне, грешном, и всей нашей Церкви, чтобы Человеколюбец Господь подал нам силы следовать по начертанному Вами пути.
Христос посреди нас! И есть, и будет!