Рождество привычно связано в нашем сознании с определенными образами. Вот с виду самый обычный хлев и привычные для хлева жители: корова, ослик, ещё какие-то животные… Вот самая обыкновенная кормушка с сеном, а в ней Богомладенец Христос, рядом с Ним – Мария и Иосиф, а вот – пастухи, они пришли поклониться Младенцу, а чуть в стороне – мудрецы с востока, которые придут совсем скоро… Всё кажется обычным, но и именно эта обычность удивляет больше всего.
Те же мудрецы с востока, о которых мы ничего не знаем, ни откуда они точно пришли, ни их имён, ни даже сколько их было… Но знаем, что каждый из них был открыт для Истины, явившейся для них в совершенно непривычном виде и, вероятно, даже во многом противоречащем тому, что каждый из них знал и в чём был уверен многие годы или даже всю свою жизнь. Но вот настал момент, когда каждый из них в выборе между, с одной стороны, собственными привычными представлениями (наверняка кажущимися очевидными и разделяемыми очень многими вокруг), а с другой стороны — истиной, сделал выбор в сторону истины. И каждый из них стал свидетелем Чуда.
А что же было дальше? А дальше «возвратились пастухи, славя и хваля Бога за все то, что слышали и видели» (Лк. 2:20), а мудрецы с востока «отошли в страну свою» (Мф. 2:12), и каждый продолжил жизнь в привычном для него мире. Мы, конечно же, ничего о них не знаем, но верим, что каждый в каком-то смысле не только пронёс это чудо через свою собственную жизнь, но принёс это свидетельство в свой привычный мир. И кто знает, быть может, не имела бы миссия апостолов такого успеха без этой помощи мудрецов с востока, без их свидетельства о том что великое и невидимое может явится под видом совершенно обычным, что нужно уметь и прежде всего захотеть смотреть глубже. И дело даже не столько в словах, а в том сиянии вечной жизни на лице и в жизни каждого из них. Как-то мир. Антоний (Блум) говорил о том, что едва ли кто может последовать Богу, если не увидит на лице хоть одного человека сияние вечной жизни, которое в каждом проявляется, во-первых, по-своему, исходя из опыта, знаний и интересов этого человека, а, во-вторых, несмотря ни на что: усталость, печаль — даже сквозь них проступает это сияние.
В этом смысле Рождество — ещё и напоминание о том, что каждый из нас, подходя к яслям с Богомладенцем и становясь свидетелем чуда, призван хоть как-то преобразить мир вокруг. Звучит это пафосно и абстрактно до тех пор, пока мы не столкнёмся с конкретными ситуациями нашей жизни, отвергая одну за другой: эта не достаточно величественна, уж слишком заурядна для преображения, а другая, напротив, — слишком грандиозна, чтобы за неё браться, на третью никак нет времени, а четвёрная и вовсе ничего общего с божественным не имеет — зачем тратить время… Но родившийся в мир Богочеловек — не Бог монофизитский, запредельный, абстрактный и недостижимый, Он встречает человека не на пороге жизни или смерти, но в повседневных ситуациях, как Человек, как Друг, который всегда рядом: «не называю вас рабами, но Я назвал вас друзьями» (Ин. 15:15) — скажет позже Тот, у чьей колыбели мы сейчас стоим. И не узнавая Его в различных ситуациях нашей жизни, мы пропускам те возможности, которые посылает нам Бог, для того чтобы мы изменили мир, пролили свет во мрак…
В этом плане очень примечательно, что первые четыре века, до того, как христианство обрело статус законной религии при Константине, Христос изображался не всесильным судией, взирающим с недостижимых высот, а светлым юношей, тем кто рядом. А само христианство воспринималось религией благой(!) вести, религией радости и света, в котором нет и не может быть страха. Да и как иначе, ведь «Бог есть любовь… а в любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх. Боящийся несовершен в любви» (1 Ин. 4:16-18).
Сейчас мы является свидетелями Чуда, великой подмены, — той самой, о которой мы снова вспомним на Пасху в Огласительном слове: «взял тело, а прикоснулся Бога; принял землю, а нашел в нем Небо; взял то, что видел, а подвергся тому, чего не ожидал!..» В мир родился Спаситель, даровавший свободу и ставший мерилом правды. «Стойте в свободе, которую даровал нам Христос» (Гал. 5:1) — напоминает апостол Павел. И свободу эту, подразумевающую, среди прочего, желание её воспринимать и озвучивать, отстоять бывает очень непросто, особенно если свобода эта противоречит каким-то «глобальным» концепциям и соображениям или для неё приходится отказываться от привычных убеждений и установок, разделяемых всеми вокруг и потому кажущихся неоспоримыми… В каком-то смысле дарованная свобода есть также и освобождение от прошлого, способность жить и действовать здесь и сейчас. И если в нас нет не только решимости, но даже желания стать на защиту не собственных интересов, но правды, проявляющейся в повседневной жизни, желания назвать зло злом, то мы попросту проходим мимо Младенца Христа; тогда и Рождество — не наш праздник и проходит мимо нас. Увы, сейчас это «прохождение мимо» не только Рождества, но и Христа всё ощутимее: для слов правды не находится места ни в устах, ни в сознании тех, кто, собственно, и должен неипервейше защищать правду. Слова эти теряются за возвышенными, но, увы, совершенно пустыми словами, за масками безмятежности, будто погружёнными в нирвану: «мы над всем и над всеми…» а эхом раздаётся: «мы нигде и ни с кем…»
В эти дни в самой простой кормушке для скота (потому что не нашлось места среди людей) лежит родившийся Друг, всегда находящийся рядом и готовый поддержать даже тогда, когда во всём мире для человека не находится места или времени… Друг, даровавший свободу! Пусть же каждый из нас в эти дни явится не случайным прохожим, но свидетелем Чуда. И, вернувшись к своим делам, подобно пастухам и мудрецам, пусть каждый из нас явит это свидетельство в своём мире: в своей стране, городе, собственном подъезде или офисе… И пусть эта встреча с Другом Христом пройдёт через весь год, и через всю жизнь, отражая сияние вечности в своих глазах, и позволяя этому свету осветить не только собственную душу, но и поделиться этим светом с другими.
Христос Рождается!