Притча об отце и двух сыновьях (о блудном сыне)

Притчу из главы 15 Евангелия от Луки, которая читается на литургии в воскресенье за две недели до начала Великого поста, обычно называют притчей о блудном сыне, хотя на самом деле это притча не только о нем, но и о его старшем брате, и, что очень важно, об их отце.

Парадоксальное поведение отца видно уже с самого начала притчи. Младший сын просит отца отдать причитающуюся ему часть имения. Как отмечали проповедники, в частности, митрополит Антоний Сурожский, эта просьба по сути звучала так: «отдай мне уже сейчас то, чем я бы воспользовался после твоей смерти». Действительно, наследство делят после смерти завещателя. Учитывая, что притча произнесена в Израиле, где существенную, если не основную часть имущества составлял земельный надел, мы можем предположить, что сын просит у отца и определенную часть земли, которую тут же продает, чтобы обратить в деньги и уйти в дальнюю страну. Для отца семейства такое поведение сына — несомненно, позор; и любой обычный («нормальный») отец в подобной ситуации не стал бы идти у сына на поводу: скорее всего, сын, дерзнувший обратиться к отцу с такой просьбой, был бы просто выгнан из дома. Здесь же, в притче, где под образом отца мы видим Отца небесного, показано, что Бог не удерживает нас силой при себе и попускает нам ходить «вслед путей своих», если мы не хотим жить вместе с Ним и поступать по Его воле. Отпуская нас, Отец отдает нам дары, которые принадлежат нам как Его детям — силы, таланты, здоровье и проч. Хочешь уходить — пожалуйста, путь открыт, тебя никто не держит.

Но вот, вдали от отца эти дары начинают иссякать. Младший сын, промотав имущество на распутную жизнь, остается ни с чем и доходит до крайней степени позора: он не только вынужден работать свинопасом, следя за нечистыми животными, но и рад бы был питаться едой, которую дают свиньям. «Рожки» — плоды рожкового дерева, растущего в Израиле, паломники могут попробовать их и привезти с собой варенье из этих плодов. Постепенно в сыне созревает желание вернуться домой. Но он понимает, что восстановить прежние отношения с отцом он не может — это не в его власти, и готов проситься в отцовское хозяйство в качестве наемника.

Издалека увидев возвращающегося сына, отец выбегает навстречу. Это, пожалуй, самый сильный образ из притчи. Для древних восточных культур, где отец семейства окружен почетом и уважением в гораздо большей степени, чем в современной культуре западного типа (в том числе нашей), старшие люди передвигаются неспешно. Бежать навстречу распутному сыну, опозорившему отца — крайне несолидно, это плохо выглядит в глазах соседей. Но отцу не важно, что подумают другие люди: он видит сына, который пропадал и нашелся, и не может сдержать радости. Так и небесный Отец выбегает нам навстречу, видя наше покаяние. Но покаяние — это именно возвращение к Отцу, а не одно лишь признание своей неправоты. Порой люди на исповеди спрашивают: «простит ли меня Бог?» Простит несомненно, если мы каемся, отходим от греха и возвращаемся к Отцу. Притча очень ярко это показывает.

Сын просит отца, чтобы тот принял его в число наемников. Но отец распоряжается иначе: принесите для сына его «первую» одежду (так в греческом тексте — одежду, означающую достоинство сына, которую он утратил, отказавшись от отца), заколите откормленного теленка, устроим пир и будем веселиться! Здесь очень важный момент. Часто отношения человека с Богом описывают как отношения раба, наемника или сына — в разное время мы проходим разные стадии этого, и не всегда последовательно. Точнее сказать, в разное время мы пытаемся строить наши отношения с Богом по одному из этих типов. Но — смотрите, что говорит нам притча! — Отец готов строить с нами только одни отношения: отношения отца к сыну. Мы не нужны Ему в качестве рабов или наемников. Вернуться в Отчий дом мы можем только как Его дети — исключительно так.

Дальше мы встречаем образ старшего сына. Тут нам стоит вспомнить начало притчи: отец уже разделил имение между сыновьями, значит, оставшаяся часть — это то, что по наследству отойдет к старшему сыну. Поэтому старший брат, возвращаясь домой и завидев признаки неожиданного веселья, понимает, что на этот пир тратятся средства из, в общем-то, его имущества. С какой стати? Я всю жизнь на тебя корячусь, и ты даже не дал мне козленка, чтобы повеселиться с друзьями! – упрекает он отца. Вернувшегося брата он не воспринимает как брата: «А когда этот твой сын вернулся…», – говорит он отцу, в то время как тот напоминает: «Брат твой…» В образе старшего сына могли узнавать себя фарисеи: внешне соблюдая все заповеди Закона, они не были готовы принять тех грешников, которых ицелял и которым давал прощение Иисус. Не так же ли порой и мы, люди церковные, с холодностью смотрим в сторону тех, кто стоит на пороге церкви и делает первые шаги, не выполняя и просто даже не зная всех тех мелочных внешний предписаний, которыми мы привыкли выражать свое «благочестие»?

Прочитанная сегодня притча дает нам богатую пищу для размышлений. С кем из персонажей притчи мы готовы ассоциировать себя? Как мы ведем себя в жизни? Нам хочется быть похожими на возвращающегося блудного сына, но, может быть, мы похожи скорее на его старшего брата?

Google

Цей запис має 4 коментар(-ів)

  1. На сайт установлена возможность добавлять комментарии с использованием логина из социальных сетей. Прежние комментарии будут также видны, после того как импортируются в новую систему.

  2. Сергей

    Ну не знаю. Как это не позорно? Есть два сына. Тогда оба “непозорно” могут поделить наследство и оставить отца ни с чем? ИМХО, это как раз позор и аморально.
    Даже сейчас, при нравах и неверии в нашем обществе, если кто-то из детей попытается отобрать свою долю потенциального наследства при живых родителях, то это уже не очень то хорошо выглядит.

  3. webpadre

    Комментарий Татьяны Деркач из ЖЖ автора:
    О.Андрей, я вот тут порылась… В общем, в наследственном праве Израиля выделение наследства при жизни отца не было чем-то позорным.
    Быт. 24:5-6:
    5 И отдал Авраам все, что было у него, Исааку,
    6 а сынам наложниц, которые были у Авраама, дал Авраам подарки и отослал их от Исаака, сына своего, еще при жизни своей, на восток, в землю восточную.
    Подобная же история существует с дочерьми Иова и Лавана.
    Есть один хитрый нюанс. По правилу первородства старший сын получал 2/3 наследства, младший – 1/3. Понятно, что при жизни отца и на момент его смерти размер наследуемого имущества мог отличаться. Таким образом, у старшего сына была и вполне прагматичная причина для недовольства от возврата младшего. Если б тот не вернулся, то по сути все примножившееся с момента ухода младшего брата имущество (а оставшаяся семья была рачительной, как написано: “Когда же он прожил всё, настал великий голод в той стране…сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода”) оставалось бы именно старшему (“ты всегда со мною, и всё мое твое”). А так, по сути, ему показалось, что его доля снова уменьшается на 1/3 (“брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся”), хотя он на нее ишачил.
    Но суть не в этом. А в том, что оставшись работать с отцом, младший сын был бы причастником приумножения наследства, а не расточения. “Кто со Мной не собирает, тот расточает”. А с другой стороны, тем, кто не ушел, но остался собирать с Ним, надо помнить о корреспонденции этой притчи с притчей о работниках: “эти последние работали один час, и ты сравнял их с нами, перенесшими тягость дня и зной. Он же в ответ сказал одному из них: друг! я не обижаю тебя; не за динарий ли ты договорился со мною? возьми свое и пойди; я же хочу дать этому последнему то же, что и тебе; разве я не властен в своем делать, что хочу? или глаз твой завистлив оттого, что я добр? Так будут последние первыми, и первые последними, ибо много званых, а мало избранных”.
    Это очень педагогическая притча. Старшие сыновья должны понимать, что они работают не на самих себя и свою награду, а на то, чтобы свою долю у Отца получили вернувшиеся блудные сыновья.

Залишити відповідь