Введение
1. Никео-Константинопольский Символ так исповедует веру Церкви: “Верую во единого Бога, Отца Вседержителя, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого…”. Апостольский Символ тоже гласит: “Верую в Бога, Отца Всемогущего…”, а дальше, говоря об Иисусе Христе: “…Воссевшего одесную Бога, Отца Всемогущего…” (credo in Deum omnipotentem…; qui sedet ad dexteram Dei, Patris omnipotentis…).
2. О каком же всемогуществе идет речь? Полностью ли соответствует ли греческое слово “Pantokrator” латинскому “Omnipotens”? Может ли Бог Вседержитель быть Отцом? Как быть со злом и страданием в мире? Этот вопрос далеко не только академический.
“Вопль, который мы своим страданием обращаем к Богу, неизбежно, хотим мы того или нет, ставит под вопрос Его всемогущество. Начиная с Лукреция, Лактанция, затем Боэция, и, наконец, Фомы Аквината известная апория больше не оставляет нас. Исходя из констатации зла, которое испытывает на себе человек, она формулируется так: либо Бог благ, но тогда, поскольку зло продолжает существовать, Он не всемогущ; либо же Бог всемогущ, но тогда Его трудно считать благим, поскольку Он не пользуется Своим всемогуществом, чтобы избавить нас от зла. Не знаю, нужно ли оспаривать логическое и формальное соответствие этой дилеммы. Но ее экзистенциальное соответствие остается и никак не может быть устранено”.
Эта дилемма – не единственная. Фрейд в работе “Тотем и табу” создал научный миф, глубоко пропитавший собой все психологическое и культурное восприятие современного западного мира. Чтобы основать социальный порядок, предок-угнетатель, вождь первобытного племени, свободно пользующийся всеми сексуальными удовольствиями, должен быть убит вступившими между собой в союз сыновьями. Всемогущество ассоциируется с образом отца, злоупотребляющего своей властью. Значит, нужно покончить с этим всемогуществом, чтобы придти к самосознанию, стать личностью и установить равенство между братьями. Этот образ отца, который запрещает, лишает прав, часто переносится на представления о Боге Отце.
Прежде, чем обратиться к размышлениям отцов-каппадокийцев над биномом Отец – Вседержитель, уместно обратиться, хотя бы бегло, к греческому варианту Библии.
Слово “Вседержитель” (Pantokrator) встречается в Септуагинте 186 раз. Оно отсутствует в Пятикнижии и псалтири, но очень часто используется у двенадцати малых пророков, в книге Иова и во второканонических книгах. Всемогущество Бога противопоставляется бессилию идолов. Бог Израиля – Бог единый, владыка вселенной, обращенный особым образом к избранному Им народу. Его спасительная воля еще не полностью осуществилась, но воплотится в будущем. Он дарует блага, спасает от смерти, помогает смиренным. Доводя эту мысль до конца, можно сказать: Бог Израиля – Господь вселенной и истории.
Частота употребления слова “Пантократор” заметно снижается в Новом Завете. Однажды святой Павел использует его в 2 Кор 6, 18, цитируя Амос 3, 13 (версия Септуагинты). Остальные 9 раз мы находим это слово в Откровении (Откр 1, 8; 4, 8; 11, 17; 15, 3; 16, 7.14; 19, 6.15; 21, 22). Заметим, что слово “Пантократор” обозначает Бога Отца. Во Христе же – Агнце закланном и победоносном – Бог стал Господином вселенной, и Его могущество ведет историю спасения к ее конечному свершению.
Очень рано, уже с начала третьего века, в толкованиях Отцов Церкви всемогущество Христа оказывается связанным со всемогуществом Отца. Ипполит в труде “Против Ноэта” пишет: “Ибо и Иоанн говорил так: “Тот, Который есть, был и грядет, Вседержитель” (Откр 1, 8). Справедливо он называет Христа Вседержителем, ибо говорит то же, что и Сам Христос засвидетельствовал о Себе. Ведь Христос свидетельствовал: “Все предано Мне Отцем Моим” (Мф 11, 27); и Он владычествует надо всем. Отец поставил Христа Вседержителем”. Иногда можно найти похожую интерпретацию у Климента Александрийского и Оригена. Григорий Назианзин использует ее в качестве библейского аргумента, доказывающего единосущность Сына Отцу. Здесь речь идет о начальной стадии развития, которое достигнет высшего воплощения в христианской иконографии Христа-Пантократора византийской традиции.
I. Титул Вседержителя за пределами аномейского спора
1. Отец Вседержитель
Богословское развитие учения о Божественном титуле “Пантократора” у отцов-каппадокийцев сравнительно редко. Самые значительные попытки находятся, как мы увидим, в труде Григория Нисского “Опровержение исповедания веры Евномия”. По всей вероятности, они находятся в контексте полемики между Аэтием – Евномием с одной стороны и проникейскими епископами с другой. И в самом деле, начиная с первой своей “Апологии”, Евномий, говоря о Боге, подчинил имя “Отец” титулу “Нерожденный” и пытался доказать, что Божественное имя Вседержителя приличествует лишь Нерожденному, Который господствует как над Сыном и Духом, так и надо всем творением.
Вне этого полемического контекста кажется, что каппадокийцы, в соответствии с литургической молитвой и Символами веры, использовали титул Пантократора только применительно к Богу Отцу. Достаточно одного примера. В первом “Carmen de seipso” Григорий Назианзин обращается к Отцу со словами: “…от Тебя, к Тебе, о Блаженнейший, вновь обращу я взор мой и силу мою, Вседержитель (Pantokrator), Нерожденный, Начало и Отец начал…”.
Второй богословский дискурс позволяет понять, что он имеет в виду под этими словами. “Тому, что Бог воистину есть причина, сотворившая все и все сохраняющая, учат нас и собственные глаза, и самый порядок естества…” Чуть дальше он разъясняет: “Бог, Который всему сущему дал жизнь и поддерживает ее”. И автор добавляет, что поддерживать – значит приводить в движение тварный мир и хранить его. Иными словами: Бог есть Творец всего сущего и страж жизни и существования. Тем самым Богослов вторит началу Никейского Символа веры и учению, общему для нескольких философских традиций. Заметим еще, что Всемогущество Бога Творца является для Григория Богослова следствием Его Благости и отражает Его отцовство.
2. Всевышний и Вседержитель у ипсистариев
Однако, следует отметить и иное использование титула “Вседержитель”, которое было прекрасно известно каппадокийцам. Отец Григория Назианзина, прежде чем обратиться в христианскую веру, принадлежал к секте ипсистариев. Эта секта исповедовала единого Бога, Всевышнего и всемогущего, но не признавала за Ним титула Отца. “Мой отец был тогда отростком малопохвального корня, поистине злополучного для подлинной веры (…). Этот корень был посеян не в доме Божием и оказался странным и чуждым, смешав в себе две совсем противоположные вещи: заблуждение греков и хитросплетения Закона. Он отторг части того и другого, при этом сделавшись соединением других частей. Из заблуждений греков эти сектанты, отказавшись от идолов и жертв, сохранили поклонение огню и горящим светильникам; из Закона – почитание субботы и отказ от некоторых видов пищи, при этом всячески высмеивая обрезание. Эти несчастные носят имя ипсистариев и почитают единого Вседержителя…”.
В “Опровержении” Григорий Нисский упрекает Евномия, радикально отделяющего Сына от Единого Бога, либо во впадении в иудаизм, либо в следовании доктрине испистариев. Несмотря на полемический тон и аргументацию, упрек имеет определенное историческое основание, поскольку секта вдохновлялась ветхозаветным откровением, а также популярным эллинистическим учением. “Но посмотрим, каково продолжение рассуждений. Он есть полностью и раз и навсегда единый, и лишь Он пребывает тождественным и подобным Самому Себе. Если Евномий говорит об Отце, мы согласны с ним. Ибо только Отец действительно един; Он полностью и раз и навсегда тождествен и подобен Самому Себе (…). Если же такие слова относятся к Отцу, пусть он не ополчается против православного вероучения, ибо в этом он пребывает в согласии с Церковью. Ведь если кто-нибудь исповедует, что Отец всегда пребывает тождественным и подобным Себе Самому, поскольку Он один Единый Бог, он подтверждает православное учение: он видит Сына, без Которого не есть и не может быть назван Отцом, в Отце. Но если Евномий измышляет какого-то иного бога рядом с Отцом, пусть он держит такие речи перед иудеями или теми, кого зовут ипсистариями. Ведь они именно тем и отличаются от христиан, что исповедуют существование Бога, Которого именуют Всевышним или Всемогущим, не приемля, что Он – Отец; тогда как христианин, не верующий в Отца, – не христианин”.
II. Евномий: Бог, Нерожденный (и Вседержитель), Отец деянием Своей силы
1. Из истории
Богословская система Евномия ставит под вопрос все никейское вероисповедание. Он делает это, метафизически подчиняя Божие отцовство Его качеству нерожденности и связывая Его всемогущество, скорее, с неспособностью рождать, а не с Божественным отцовством. “Потому неудивительно, что второе поколение ариан, стоящих на тех же убеждениях, в лице Евномия, во имя логики, диалектики и даже лингвистики, возводят спор о Пресвятой Троице на иной план, на уровень особенно мощного умозрительного построения. С этих пор и отвечать им нужно будет на том же уровне”.
Вопрос о связи между отцовством и всемогуществом Бога косвенным образом ставился уже с самого начала арианских споров. Если Сын – не Бог, как и Отец, как быть с Его Божественными атрибутами? В каком смысле Слово является Вседержителем?
Святой Афанасий Александрийский был первым, кто применил титул Пантократора также и к Христу, чтобы утвердить Его единосущность с Отцом. Во “Втором слове против ариан” он говорит: “Ибо Он (т.е. Сын) есть, как говорят все пророки и как поет Давид, “Господь сил” (Пс 23, 10), “Господь Саваоф” (Ис 6, 3)…, истинный и всемогущий Бог, пусть это будет на погибель арианам!” В другом месте он пишет: “Итак, Божество Сына принадлежит Отцу, и потому неотделимо от Него. Таким образом, есть только один Бог и “нет еще кроме Его” (Втор 4, 35). Значит, раз они суть одно, и едино Божество, то же говорится о Сыне, что и об Отце, кроме того, что Он Отец. Например, титул Бога: “Слово было Бог” (Ин 1, 1) или Вседержителя: “Который есть и был и грядет, Вседержитель” (Откр 1, 8); или Господа: “Один Господь Иисус Христос” (1Кор 8, 6); или же то, что Он есть Свет: “Я есмь Свет” (Ин 8, 12); или то, что Он изглаживает грехи: “Чтобы вы знали, что Сын Человеческий имеет власть на земле прощать грехи” (Мф 9, 6); и все, что еще можно было бы найти. Ибо, как говорит Сам Сын, “Все, что имеет Отец, есть Мое” (Ин 16, 15), а также: “Все Мое Твое” (Ин 17, 10)”.
Евномию, по всей вероятности, были известны аргументы Афанасия Александрийского, и, конечно, трех отцов-каппадокийцев. Новизна Евномия, насколько позволяют об этом судить исторические документы, состояла в том, что он использовал Божественное имя Пантократора (Бога Творца) в смысле, казавшимся ему традиционным – и отчасти действительно таковом, – но, сузив его смысл, включил его в богословское построение, которое от этого искажалось.
Краткое напоминание о существе споров между отцами-каппадокийцами и Евномием поможет нам понять место и значимость этих вопросов христианского вероучения. Вспомним, что “Опровержение” Евномия святителя Григория Нисского появилось уже в самом конце дебатов, длившихся более двадцати лет. “Апология” Евномия была написана в 361-362 гг. Василий Кесарийский написал на нее опровержение в 364-366 гг. А более чем через десять лет, между 378 и 380 гг. Евномий ответил “Апологией апологии”, которую долго вынашивал.
После смерти брата Василия Григорий Нисский продолжает его дело и опровергает новую апологию Евномия. Первые две книги были написаны до 381 года (Константинопольского собора), а третья после, но раньше лета 383 года. Ведь в июне
Кроме того, не следует забывать о различии литературных жанров трех текстов Евномия и о возможной эволюции его мысли и богословской аргументации. В исповедании веры июня
Этим фактом, вероятно, объясняется то, что святитель Григорий, создавая свое “Опровержение”, не мог непосредственно опираться на свои предыдущие работы (“Против Евномия I-III”), как он делал обычно, чтобы заклеймить ложный смысл, который Евномий вкладывал в слово “Вседержитель”, и дать свое собственное толкование этого Божественного титула.
2. “Отец” согласно учению Евномия
В “Апологии” Евномий предлагает “исповедание веры, древней и нейтральной в отношении настоящих споров”. Он утверждает: “Мы веруем во единого Бога, Отца Вседержителя, от Которого все (1Кор 8, 6)”. На первый взгляд здесь нет ничего особенного и вызывающего тревогу.
Но дальнейшие разъяснения дают возможность открыть суть мыслей автора. “Итак, мы называем Его образом, но не потому, что сравниваем Рожденного с Нерожденным, … а потому, что сравниваем Единородного и первородного Сына с Отцом, поскольку название Сын указывает на Его сущность (ousia), а название Отец – на действие (еnеrgeia) Того, Кто Его породил”. Метафизическое богословие Евномия ясно утверждает, что имя Отца не означает Бога, Нерожденного; оно не означает и Божественного Лица, но лишь чистую энергию (действие) Нерожденного, порождающую Сына. Сын же, в Свою очередь, Своей энергией производит Духа. Для Евномия немыслимо говорить о рождении Сына Отцом, потому что самое имя Отца говорит не о сущности, а об энергии (=воле) Бога. Именно эта энергия обеспечивает переход между Единым и множеством, между нетварным и тварным. Сын есть тварь.
Нет необходимости дальше углубляться в философские следствия этого богословия. Один фрагмент “Апологии апологии” вполне способен их показать. Тот же труд, вероятно, старался опровергнуть позицию Василия, утверждавшего, что Бог Отец – нерожденный, без различия этих двух терминов между собой. Приведем в качестве примера лишь один отрывок, чтобы стало ясно, как Евномий старается доказать несостоятельность богословия Василия Великого. “Если Бог есть Отец в силу того, что Он родил Сына, и если Отец есть Нерожденный в силу тождественного смысла этих слов, тогда Бог есть Нерожденный в силу того, что Он родил Сына, а прежде, чем родить Его, Он не был Нерожденным”. Таким образом, Евномий посягает на то, что для никейского православия является основой и фундаментом веры в Пресвятую Троицу: Отец, Бог есть источник и начало Божества, Бог Израиля и Иисуса Христа, единый и вечно Тот же. Отец есть Бог, сущий от века.
“Исповедание веры” Евномия не раз упоминает титул Пантократор и всячески отдает предпочтение этому Божественному имени, которое становится у него почти эквивалентом титула Нерожденный. Сопоставим тексты. В первом же предложении Евномий пишет: “ибо Вседержитель есть один Единый Бог”. О Сыне он пишет следующее: “…ибо слава Вседержителя не может быть никому сообщена, как Он и сказал: “Не дам славы Моей иному” (Ис 42, 8; 48, 11)”. Далее он уточняет: Сына “мы почитаем как Сына Божия и Единородного, подобного Тому, Кто Его породил единственно в силу высшего сходства и особым образом, – не так, как отец подобен отцу (ибо нет двух отцов), и не так, как сын подобен сыну (ибо нет и двух сыновей), и не так, как нерожденный подобен нерожденному (ибо един Нерожденный – это Вседержитель, и един Рожденный – это Единородный); но как Сын подобен Отцу, будучи образом и печатью всякого действия и всякого могущества Вседержителя, печатью дел, слов и замыслов Отца”.
Эти тексты проясняют позицию Евномия, ни на йоту не меняя его богословских убеждений. Слово не обладает той же природой, что нерожденный Бог. Если и может идти речь о подобии между Словом и Богом (homoousios), то только в более узком смысле, связанном с действием Бога (Его энергиями).
3. Юлиан арианин
Существует один текст аномейского направления, подтверждающий значение титула Вседержителя, применяемого в отношении к Нерожденному Богу. Это комментарий на книгу Иова, который издатель приписывает арианину Юлиану. Отец Р. Ваджионе предположил, что речь может идти о Юлиане из Киликии – епископе, стороннике Евномия, о котором говорит историк Филосторг. Согласно сведениям, которые мы можем почерпнуть в первом издании, этот комментарий, вероятно, был написан около 360 года в Сирии, возможно, в Антиохии. Большая цитата, которую мы хотим привести, является тщательно продуманным утверждением смысла Божественного титула Вседержителя для аномеев. По контрасту оно позволяет лучше понять реакцию отцов-каппадокийцев.
Юлиан комментирует Иов 37, 22б-23а: “Велика надо всем слава и честь Вседержителя (Пантократора), и мы не находим никого, подобного Ему и могуществу Его”. А вот его разъяснения: “Надо всем видимым Вседержитель велик, славен и страшен, ибо никто не может с Ним сравниться и встать рядом, ни в том, что касается бытия, ни в том, что касается силы и могущества. Что до бытия – потому что Он есть Нерожденный; что же до силы – потому что Он – Отец Сына. И нет никого иного, кроме Вседержителя, кто был бы причиной мироздания, и нет иного посредника в порождении мироздания, кроме “Бога Единородного” (Ин 1, 18), “Слова в начале” (Ин 1, 1), Того, Который есть прежде всего, и “Которым все” (1Кор 8, 6). Бог Единородный есть прежде всех вещей, ибо Он рожден прежде всякой твари (Кол 1, 15), и Им все стоит, и “без Него ничто не начало быть, что начало быть ” (Ин 1, 3). Он есть Слово не как некий голос и не как Бог безначальный. И все же, с одной стороны, Он есть Слово, как Тот, Кто начал быть без посредников, рожденный волей и силой, а не страстью естества или делением сущности (ибо Рождающий, будучи бессмертным, нетленен); с другой стороны, Рожденный также нетленен в силу Своего собственного достоинства, как Бог Единородный: о нетленном же невозможно помыслить ни о какой перемене, разделении, искажении, эманации, преобразовании. Ведь, в самом деле, Рождающий – не человек, а Бог святой и истинный; стало быть, и рождение также достойно Бога, а не по-человечески страстно. Тот, Который родил, дал жизнь, но не так, чтобы разделить ее с Рожденным. Рожденный есть жизнь в Самом Себе, но Он получил ее не отчасти. Велика же слава Вседержителя, велика честь, которая Ему подобает со стороны всякой разумной и святой твари, ибо Он несравненен в естестве и в могуществе. Ничто единосущное не исходит от Него (ибо сказано, что Он нетленен); ничто, подобное Его сущности (ибо Он несравненен), и мы не найдем никого иного, подобного Ему и Его могуществу”.
Юлиан устанавливает глубокое различие между бытием Бога и Его могуществом: по сущности Своей Бог – Нерожденный, а в силу Своего могущества Он – Отец Сына. Как Творец всего сущего Нерожденный есть Вседержитель, а Сын – посредник (активное орудие) творения. Логос рожден волей и силой Нерожденного, безо всякого вмешательства “страсти”, присущего порождению всего тварного. Юлиан отрицает, что Сын обладает той же или подобной природой, что и Бог Нерожденный. В любом случае, Сын-Логос не является Вседержителем.
Таким образом, мысли Юлиана вторят убеждениям Аэтия и Евномия, но при этом Юлиан не использует (или еще не использует?) понятийный инструментарий последнего. Ведь кажется, что, когда речь идет о рождении Сына, Евномий действительно предпочитает говорить о воле (еnеrgeia) Бога, а не о Его могуществе или силе. Тем самым он избегает грозящего Юлиану смешения между рождением Сына Божиим могуществом, а творения – всемогуществом. Как бы то ни было, нелегко понять статус Божественного имени Вседержитель, применяемого в отношении к Богу Нерожденному, которое кажется значимее прочих в аномейском богословии.
III. Ответ Григория Нисского
1. Бог – Отец и Вседержитель
Насколько нам известно, святой Василий Кесарийский не поднял прямо вызова, брошенного Евномием, относительно статуса имени “Отец” в христианских размышлениях о тайне Пресвятой Троицы.
Это сделали оба святителя Григория. Григорий Нисский постарался подробно разъяснить смысл утверждения о нерожденности Отца. Затем он опроверг позицию, согласно которой имя Отца означает энергию (действие) сущности Нерожденного Бога. В начале “Опровержения” он предлагает обобщение тринитарной ереси Евномия и сжато излагает собственное учение о “теологии” и “домостроительстве”. Позитивным образом имена Отца и Сына, прилагаемые к Богу, утверждают единство сущности и различие Лиц. Они входят в категорию “абсолютно-относительных” имен, то есть таких, которые означают человеческие реальности и вместе с тем служат точкой опоры при обращении к Троичному Божественному абсолюту.
С другой стороны, споры не мешают Григорию Нисскому по-прежнему связывать Божие отцовство как с Его достоинством Творца вселенной, так и с фактом вечного рождения Единородного Сына. В этом он продолжает наиболее распространенное течение предшествующей богословской традиции, нашедшей свое выражение в Никейском и Апостольском Символах веры: Бог есть Отец и Творец всех вещей. Термин “Вседержитель” указывает именно на связь между тем и другим. В качестве примера приведем два рассуждения на нашу тему в трудах уже иного литературного жанра.
В “Огласительном слове” знаменательно то, что епископ Нисский говорит о сотворении в начале части, посвященной домостроительству спасения. Сотворение – дело “вечной силы Бога, творящего все сущее, носящего в Себе то, что еще не существует, хранящего всю тварь, предвидящего все, еще имеющее быть”. Творение человека – дело Логоса, Премудрости и Силы Божией, потому что Бог (Которого автор не называет Отцом в предыдущих рассуждениях о “теологии”) не существует без Слова и Духа. Но Бог сотворил человека по “преизбытку Своей любви”. Значит, для Григория Нисского нет никакого противоречия между Божиим всемогуществом и Его отеческой любовью.
“Проповеди на молитву Отче Наш” дают еще одно тому доказательство. Бог-Отец творит и сохраняет жизнь; во Христе Он дает нам вступить с Ним в родство, усыновив нас. Он любит человека и отдает весь тварный мир в его распоряжение. Он создал нас свободными и отпускает грехи. Божественное имя Пантократора в этих проповедях не появляется. Самое частое именование Бога здесь – Отец. Его величие превосходит все и вся, но Он дает нам возможность приблизиться к Нему путем подражания, то есть жизни, достойной детей такого Отца.
Самые важные для нашей темы страницы мы находим в третьей проповеди. Когда Григорий объясняет прошение “Да приидет Царствие Твое”, сначала он задает вопрос, как вообще может придти Царство Того, Кто всегда – Царь. Отвечая на этот вопрос, он говорит о “сокровенных тайнах”. Бог есть Царь по Своей творческой силе, которой держится вся вселенная. Но эта сила не тираническая, она осуществляется в отношении существ свободных, призванных свободно избрать добро. Поскольку же человеческий род избрал зло и подпал под его тиранию, тем самым поработившись смерти, Бог освобождает нас. Прошение “Да приидет Царствие Твое” означает, что мы просим Бога разрушить зло в нас и дать нам вступить в жизнь, свободу, мир и радость Его Царства.
Григорий предупреждает, что речь идет лишь о его личном объяснении (“вот что мы думаем об этом слове”). Но поразительно в его рассуждениях то, что могущество Бога, которым Он творит и воссоздает, по избытку любви дало жизнь свободному существу – человеку, – и что Отец принимает человеческую свободу как предел Своему всемогуществу.
2. “Опровержение исповедания веры” Евномия святителя Григория Нисского.
1) Опровержение… 48-49 GNO II, pp. 331, 22-332, 14.
Евномий исповедует: “Вседержитель есть воистину один Единый Бог”. В этой части его исповедания веры он избегает применять к Богу слова “Нерожденный” и “Отец”. Такая осторожность вызвана, вероятно, особыми обстоятельствами, окружающими создание этого документа. Но очень возможно, что слово “Вседержитель” является здесь своего рода смягченным вариантом слова “Нерожденный”.
Григорий Нисский отвечает в два этапа. Если Евномий, исповедуя Вседержителя, думает об Отце, мы согласны с ним. Но если он имеет в виду иного Вседержителя, Который не был бы Отцом, то он впадает или в иудаизм, или в платонизм. Название Вседержителя принадлежит Отцу, точно так же, как и другие Божественные имена (Всевышний, Царь царей, Господь господствующих). Но эти же имена принадлежат и Сыну. Эта мысль напоминает уже приведенный выше пар. 38. И Григорий заключает так: “Тот, кто не принимает Отца, – не христианин”.
2) Опровержение … 122-129 GNO II, pp. 364, 9 – 367, 16.
Евномий пишет: “(Сын) получает славу от Отца (2Петр 1, 17; см. Ин 17, 3); Он не участвует в Его славе, ибо слава Вседержителя не может быть никому сообщена, как сказано: “Не дам славы Моей иному” (Ис 42, 8; 48, 11)”.
Попробуем проследить за аргументацией Григория шаг за шагом. Он начинает с библейского аргумента, который опровергает несообщаемость славы Отца. Если Бог в день Пятидесятницы дал Своего Духа всякой плоти (Иоил 3, 1; Деян 2, 17), как мог Он тем более на дать Его Своему Единородному Сыну? Ибо Сын обладает всем, что есть у Отца (Ин 16, 15). Заметим, между прочим, что автор практически отождествляет славу Божию и Святого Духа, что нередко для нисского епископа.
Затем он продолжает парадоксом, исполненным иронии: Евномий прав, считая, что слава Отца не может быть сообщена, – не потому, что слава Сына отлична от славы Отца, а потому что Сын, будучи одной с Отцом природы, не нуждается в том, чтобы принять эту славу. Он ею обладает.
В следующих параграфах (124-126) автор старается прояснить подлинный смысл титула “Вседержитель”, коротко напоминая теорию Божественных имен. Действительно, существуют две категории Божественных имен. Одна из них указывает на величие Бога и безотносительна к человеку (невидимый, премудрый, нетленный…); другая же говорит о Его снисхождении к людям, то есть имеет отношение к человечеству (милосердный, творец, врачеватель…). Имя Вседержителя относится к этой второй категории. “Следовательно, имя Вседержителя, для тех, кто вдумывается в него, означает, когда речь идет о Божественном могуществе, не что иное, как действие (еnеrgeia), промышляющее обо всем, что есть в тварном мире. Это действие и обозначается именем Вседержителя и выражает существование отношений с тварным миром”. Итак, речь идет о снисхождении Бога к твари, которая нуждается в Божественном промышлении и сохранении ее жизни. Это значит, что Отец всемогущ по отношению к твари, но не по отношению к Сыну.
Но кто осуществляет Божественное всемогущество по отношению к твари? Разве не Сын? Здесь святитель Григорий прибегает к некоторым библейским доказательствам (1Кор 12, 6; Ин 1, 3; Кол 1, 16-17; Деян 17, 28; Ин 16, 15; Рим 9, 5; Ин 10, 28). Значит, Сын поистине является Вседержителем. Напомним, что в этом Григорий Нисский идет вслед за Афанасием Александрийским, и заключает, что Сын и Дух не нуждаются во Вседержителе, поскольку обладают той же неизменной Божественной природой, что и Отец. Наконец, он показывает, к каким абсурдным и кощунственным выводам приводят богословские позиции Евномия.
3) Опровержение… 156 GNO II, pp. 378, 25 – 379, 4.
В последнем кратком отрывке Григорий Нисский, еще раз подчеркнув ложность противопоставления, которое вводит Евномий между словами “Нерожденный” и “Рожденный”, пишет: “Именно по этой причине он соединяет с именем Нерожденного имя Вседержителя, которое толкует отнюдь не в смысле провиденциального действия. Он ложно толкует имя Вседержителя в смысле тиранического господства, так что и Сын у него оказывается принадлежащим к подчиненной и покорной природе и вместе со всеми другими существами служит Тому, Кто царствует надо всеми без различия Своей тиранической властью”. Григорий затрагивает здесь причину сближения титулов Нерожденного и Вседержителя, которое является одной из характерных черт аномейского монотеизма после Аэтия.
Итоги
Кратко подведем итог нашего чтения тех текстов “Опровержения”, которые относятся к понятию Божия всемогущества. Это всемогущество проявляется в отношениях с творением и в промышлении о вселенной (особенно о человеке). Речь не идет об абсолютном Божественном имени. Как видно из Писания, Сын и Дух заслуживают этого титула в той же степени, что и Отец.
Однако здесь уже ощущается опасность последующей путаницы, которая может возникнуть из-за вполне законного в принципе распространения титула Вседержителя на Сына и Духа. С одной стороны, Божественное имя, относимое литургическим и вероучительным преданием только к Отцу – Творцу человечества, которому Он неустанно расточает Свои благодеяния, из-за такого распространения отчасти утрачивает свою силу. С другой стороны, более философское понимание идеи Божественного Всемогущества сглаживает эсхатологическую остроту, поскольку Отец совершает спасение через закланного Агнца в новом творении (книга Откровения). Тем самым святитель Григорий косвенно дает понять, что, сузив значение Божия отцовства в отношении к Сыну и человеку, богословие Евномия делает Отца тираном, а человека – рабом, а не свободным существом.
IV. Некоторые дополнения
Однако остановиться на этом было бы преждевременно. В ином контексте, вне зависимости от споров с Евномием отцы-каппадокийцы также ставили вопрос о богословском смысле Божественного всемогущества.
1. Божественное всемогущество и Воплощение
Воплощение Сына действительно являет силу и благоутробие Бога. “Почему, когда ночь достигает самой глубины и более уже не может сгуститься, является для нас во плоти Тот, Кем стоит вся вселенная и Кто владычествует над ней своим могуществом, Тот, Кого вся тварь не может вместить, но Кто обнимает все мироздание, – является, выбрав Себе жилищем столь тесный сосуд? Его великое могущество сокровенно сочеталось с Его благой волей и явилось равным образом повсюду, к чему бы эта воля Его ни побуждала, и при сотворении всего сущего могущество не уступало воле; когда же Он пожелал сойти в нашу смиренную природу ради блага людей, Он обладал силой совершить и это, однако, придя в этом облике, не оставил вселенную без Своего промышления”.
Та же идея подробнее развивается в “Огласительном слове”. Приведем несколько наиболее значительных отрывков. “… Старательно исследуем события тайны, в которых лучше всего раскрывается могущество, соединенное с любовью к человечеству. Прежде всего, то, что Божественная природа оказалась способной уничижиться до человеческого состояния, есть более сильное доказательство Его могущества, нежели величие и сверхъестественность чудес”. “… То, что Бог снизошел до нашей малости есть, каким-то образом, выражение преизбытка Его могущества, которому не может помешать ничто, противоречащее его природе”. “Благость “(Бога) проявляется в Его воле спасти погибшее, премудрость и праведность – в том, каким образом Он нас спасает; могущество – в том, что Христос уподобился человеку и принял образ, соответствующий уничижению человеческого естества (см. Флп 2, 7-8)”.
Эти тексты пытаются установить богословскую связь между отеческой любовью Бога и Его всемогуществом. Всемогущество описывается с помощью библейского и философского словаря, относящегося к творению вселенной Вседержителем и Его промышлению о ней. Однако преизбыток любви Отца является в Воплощении Сына, когда Божественное всемогущество, вне собственной природы, делается маленьким и уничиженным человеком. Эти мысли суть часть более обширных рассуждений о взаимосвязи между Божественными атрибутами и тайной домостроительства, последний и высший горизонт которого – всеобщее спасение. Воплощение Слова в смиренной человеческой природе – высшее проявление трансцендентности Бога, Который любит безмерно, превосходя всяческие пределы.
2. Покорение Сына Отцу
Остается глубже рассмотреть еще один аспект нашей проблемы: может ли всемогущество Бога, становящегося малым и смиренным из любви к человеку, спасти человека – свободного, но плененного грехом и смертью? О каком покорении говорит апостол Павел, утверждая: ” когда же все покорит Ему, тогда и Сам Сын покорится Покорившему все Ему, да будет Бог все во всем” (1Кор 15, 28)? В ходе споров, касавшихся Пресвятой Троицы, этот текст вызывал наибольшее число разногласий. Мы не станем ни восстанавливать всю историю этих споров, ни стараться показать многообразие их граней. Остановимся только на вопросе о человеческой свободе в истории спасения.
А) 1Кор 15, 28 в толковании Григория Нисского
Святитель Григорий дважды возвращался к этому тексту в трактатах “Против Евномия”. Он даже посвятил ему небольшой труд.
О каком же покорении говорит святой Павел? Епископ Нисский отвечает: Павел имеет в виду покорение Тела Христова, то есть Церкви, когда всякие следы зла искоренятся и Отец будет все во всем. Это значит, что по завершении домостроительства спасения Сын и Дух будут не ниже Отца. Но Григорий задает следующий вопрос: совместимо ли это покорение с человеческой свободой?
Здесь вступает в силу сотериология Григория Нисского. “…начиная с человека Христа, воспринявшего все человеческое естество, спасение распространяется в некоей очередности: от менее злых к тем, кто преисполнен зла, через все человечество, до тех пор, пока зло не будет окончательно и полностью упразднено и Бог не сделается все во всем”. “Именно благодать Святого Духа обожествляет человечество Слова, подобно тому, как вслед за Словом и через Него достигает других людей…”. Победа над злом и грехом преображает “покорение” в царство, нетление, блаженство. Царство человека, ставшего воистину образом и подобием Божиим, – это знак исчезновения греха, послушания Святому Духу, подлинной свободы, в чем, парадоксальным образом, и состоит истинное покорение.
Б) 1Кор 15, 25-28 в толковании Григория Назианзина
Григорий Богослов тоже затрагивает проблему, поднятую аномеями в качестве библейского свидетельства против единосущности Отца и Сына. Он опирается на три библейских текста: 1Кор 15, 25-28; Деян 3, 21; Пс 109, 1.
“Во-вторых, как понимать их столь великие и неоспоримые тексты?” Григорий Назианзин обращает внимание на два возможных значения греческого слова (“доколе”), которое может означать и относительный, и абсолютный конечный пункт. Затем он объясняет, что слово “царствовать” (basileein) также может иметь двойной смысл. “”Царствовать” говорят, с одной стороны, о царе, который правит своими подданными, как вседержитель, хотят они того или нет; но с другой стороны, так говорится и о Том, Кто производит покорение, Кто подчиняет Своему царству нас, добровольно соглашающихся жить под Его царством. В первом смысле Его царству не будет конца; но во втором, каков его предел? Он берет нас под Свою руку, когда мы спасены…”.
Иными словами, мы видим мысли, схожие с размышлениями Григория Нисского: с одной стороны, это утверждение единосущности Отца и Сына, с другой – защита человеческой свободы от толкования Божественного всемогущества в “тираническом” смысле.
Заключение
Мы могли бы продолжать наше исследование. Мы видели тексты отцов-каппадокийцев и их противников, относящиеся к разным литературным жанрам. Ни один из этих текстов, кроме “Исповедания веры” Евномия, не излагает вопроса о связи между Богом-Отцом и Богом-Вседержителем систематически. Поэтому сделать систематическое обобщение тоже невозможно. Сближая титул Пантократора с титулом Нерожденного, аномейское богословие пыталось утверждать, что Бог Единый и истинный был источником всего и вся, в том числе Сына и Духа. Разъяснений о взаимосвязи этих двух титулов оно нам не оставило.
Однако есть некоторые элементы, которые кажутся нам важными и могут стать стимулом для сегодняшних изысканий, исходящих из позиций отцов-каппадокийцев.
В направлении, продолжающем собой античную и библейскую религиозность, Бог Вседержитель предстает здесь как Отец, потому что Он хранит жизнь вселенной и всей твари. Кроме того, Он – Бог и Отец Единородного Сына, ведущий историю человечества к спасению. Григорий Нисский (впрочем, возможно, не он первый) подчеркивает, что Воплощение Слова в уничиженном состоянии парадоксальным образом являет избыток Божественного могущества, свидетельствуя о Его отеческой любви к человеку. Эта любовь уважает и восстанавливает свободу человека, пораженную грехом. Всемогущество Отца отнюдь не имеет тиранического характера. Оно ведет нас к эсхатологическому счастью. Как свидетельствует другой труд Григория Нисского, “Contra Fatum“, проблема Теодицеи, как мы уже упоминали во Введении, должна ставиться в терминах не Божественного всемогущества, а Божественного Провидения. Отцы Церкви во многих своих трудах продолжили дебаты, возникавшие уже со времен классической древности.
Есть еще одно, что заботит отцов-каппадокийцев: православие веры в Пресвятую Троицу. Для них всемогущество – Божественный атрибут, принадлежащий всем Трем Божественным Лицам, единосущным между Собой. Каждый из Них – Вседержитель.
Такое православие необходимо. Но все же пусть оно не заслонит от нас всего богатства, -присутствующего уже в Библии, – имени Отца Вседержителя, ведущего нас к Царству в Духе через Сына.
Доклад на Шестой международной конференции “Успенские чтения” (Киев, сентябрь 2006).