В одном из стихотворений С.С.Аверинцева есть строки: «Неотразимым острием меча, отточенного для последней битвы, да будет слово краткое молитвы и ясным знаком тихая свеча». Но, наверное, каждый из нас часто переживал период , когда наша молитва была далека от описанного Сергеем Сергеевичем состояния собранности и несокрушимости под ударами внешних обстоятельств. Так часто, к сожалению, мы пребываем в состоянии формальности, «теплохладности» в нашем общении с Господом или, напротив, гневливого недоумения и ропота. О том, как «оздоровить» и оживить молитвенную практику размышляет монахиня Александра (в миру Татьяна Спектор), Леснинский монастырь, Франция. Приглашаем читателей к чтению и обсуждению, и хотим отметить, что в вопросе о языке молитвы и богослужения позиция редакции не обязательно совпадает с позицией сестры Александры.
– Какие самые распространённые ошибки в молитвенной практике, с которыми вам приходится встречаться?
Ошибки в молитвенной практике, о которых мне приходилось читать или слышать, связаны с сердечным уровнем молитвы (когда молящийся испытывает сильные и глубокие чувства, заложенные в словах молитвы, и его сердце горит радостью, умилением, скорбью и т.п.). Многие не знают об этом уровне молитвы и просто читают вслух, что написано в молитвеннике или Псалтири, не особенно вникая даже в смысл прочитанного, не говоря уже о чувствах. Некоторые прочитывают таким образом по нескольку псалмов, канонов, акафистов и отдельных молитв в день и видят в этом предмет гордости. Те, кто знает о существовании сердечной молитвы и придаёт ей значение, разделяются на две группы: одни вообще перестают молиться по той причине, что, по их словам, «у меня молитва формальная, холодная, и я не хочу Бога оскорблять такой молитвой», а другие стараются напряжением вызвать в себе во время молитвы те или иные чувства.
Все эти пути тупиковые, но если вовремя спохватиться, всё же можно выйти на верную дорогу, с одним исключением — непосредственное напряжение чувств приводит в такой тупик, откуда не выйти без посторонней квалицифированной помощи. Дело в том, что человек имеет власть над своей волей и умом, «но в чувствах сердца мы не властны», как справедливо писали романтики XIX века, хотя и не объясняли, почему это так. Объясняли святые отцы: духовные чувства сердца даются нам благодатью, сами мы их вызвать не можем; однако, мы можем вызвать в себе иллюзию этих чувств и тем впадаем в прелесть, или духовное самообольщение (сумасшествие на современном языке).
Секрет сердечной молитвы заключается в непременном сочетании двух условий. С одной стороны, этой молитвы не будет без наших усиленных стараний. С другой стороны, при всём нашем труде и усердии, она не является результатом нашей деятельности, а даётся нам. И тогда «концентрируются все силы человеческие воедино, как в фокус, и это отражается горением духа … всё существо наше духовное вступает в живое богообщение» (Свт. Феофан Затворник). Возможность вступить в живое богообщение даётся далеко не сразу. Тем не менее, мы обязаны к нему стремиться, потому что без него нет спасения, как нам объясняют, например, прп. Симеон Новый Богослов (Слово 63) и прп. Серафим Саровский (Беседа с Мотовиловым). Для того, чтобы достичь этого внутреннего диалога с Господом, нужен долгий и неутомимый труд, нужно дисциплинировать тело, ум и волю: тело воздержанием, ум – сосредоточенностью на мысли о спасении, а волю – исполнением заповедей. Собирает все эти труды воедино Иисусова молитва, о которой можно прочитать, например, в Аскетических опытах свт. Игнатия (Брянчанинова).
– Современные даже воцерковлённые люди сталкиваются с такой проблемой в своей молитвенной жизни, что молятся формально, «не пропускают» текст молитвы «через себя» в виду его стилистики, трудности переключения с языка повседневности на язык церковный. Это служит для многих аргументом в пользу идеи перевода богослужения на современный язык (украинский, русский и т.д.). Согласны ли вы с мнением, что язык богослужения должен принципиально отличаться от повседневного, чтобы «вырывать» человека из потока повседневного, профанного или допускаете возможность и полезность такого перевода богослужения?
Я поддерживаю высказанное мнение, но предлагаю расширить временные рамки и включить, помимо настоящего, ещё и давнопрошедшее, то есть самые истоки различия церковного и бытового языков. Ситуация, в которой язык богослужения принципиально отличается от повседневного, сложилась на Руси ещё при св. равноап. Владимире. То есть речь идёт не о чьём-то личном мнении и даже не о мнении группы людей (в том числе и такой большой группы, как языковой коллектив Киевской Руси — восточное славянство ), а речь идёт об историческом факте, причём не столько истории церкви, сколько истории языка. Более того, как видно из вопроса, по отношению к богослужению ситуация не особенно изменилась и в наши дни.
Хотя о противопоставлении церковнославянского и древнерусского исследователи говорили ещё в XIX веке, оппозицию между церковнославянским как сакральным и русским как профанным впервые заявил Борис Андреевич Успенский в 70-е годы ХХ века. По его теории диглоссии, в Киевской Руси молиться по-русски было таким же кощунством, как беседовать по-церковнославянски, потому что к Господу полагалось обращаться на церковнославянском, а между собой разговаривать на русском. В XVII веке в тех областях, которые находились под влиянием западной культуры, языковая оппозиция сакрального профанному перестала быть основополагающей, но в Московской Руси в это время ситуация, наоборот, обострилась. Все помнят, что старообрядцы сжигали себя, не желая креститься троеперстием, но не все знают, что настолько же неприемлемым для них было исправление церковных текстов (например, как ересь воспринималось новое написание “во веки векоВ” вместо старого “во веки векоМ”). Аргумент был такой: в дар от Господа получили мы язык церковнославянский, приводящий к Богу, и человек не смеет вмешиваться.
Тут надо заметить, что в отличие от старообрядцев, Церковь обращается с церковнославянским текстом с разумной свободой, и с течением времени богослужебные тексты претерпевают изменения (например, некоторые слова церковнославянского языка изъяты из текстов, потому что у однокоренных русских появились неприемлемые в церкви значения).
Успенский считает, что оппозиция профанного и сакрального, земного и небесного – это одно из проявлений глубинного конфликта восточнохристианской культуры. Я думаю, что конфликт этот, слава Богу, жив в народном бессознательном, несмотря на колоссальные сдвиги в нём усилиями большевиков, которые стремились уничтожить заложенное в нас стремление в горняя, к святости. Мне кажется, что в сегодняшней Украине вопрос о замене церковнославянского украинским в богослужении связан с политическими событиями. Хотя я всей душой сочувствую украинскому народу и понимаю, что его борьба за свободу неизбежно будет окрашена в национальные тона, я всё же не думаю, что к этой борьбе надо привлекать и богослужение. Что касается русских, то отмена церковнославянского будет, на мой взгляд, следующим шагом в растлении православной души русского народа. Внимательный читатель Белинского, Ленин сумел заставить русского крестьянина покрывать горшки образами, неужели мы последуем за ним и устраним ещё одну опору православного сердца – дарованный Богом церковнославянский язык?
Путь к спасению – дело не простое, оно требует усилий: «Царство Небесное силой берётся». Ради такого дела можно постараться и церковнославянский изучить — учат ведь православные американцы, французы, англичане, немцы, шведы, финны…
Что касается частной молитвы, то в церковной практике уже давно принято молиться не только по готовым текстам на церковнославянском, но и «своими словами», то есть по-русски, украински, польски, болгарски, сербски. Св. прав. Иоанн Кронштадтский: «Не всё чужими словами беседовать с Богом, а надо показать и свой ум, сказать от сердца и свое благое слово; к чужим же словам мы как-то привыкаем и хладеем».
– Каков рецепт «лечения» молитвы, которая оказалось формальной, рассеянной?
Рецептов много, и я назову несколько. Начну с того, что слово «рассеянной» в этом вопросе очень удачно определяет главную причину нашего неуспеха в стараниях вступить в живое богообщение. Исключительно важно приучить свой ум не рассеиваться, не отвлекаться от молитвы на побочные воспоминания или образы, даже благочестивые, но в особенности страстные, а полностью сосредоточиться на памяти Божией. Для этого необходима полная убеждённость в том, что обращение к Богу в молитве – главное в жизни, а всё прочее второстепенное. Теперь рецепты.
Основное средство сосредоточиться на памяти Божией – это частое, лучше непрестанное, повторение кратких молитв, например, Иисусовой молитвы, которую я уже упоминала. Здесь я укажу другой источник сведений о ней: Письма о духовной жизни свт. Феофана Затворника. Опытные делатели Иисусовой молитвы рекомендуют молиться по чёткам, то есть включить в своё правило определённое количество молитв. От себя добавлю, что земные поклоны при молитве по чёткам – очень действенное подспорье.
Теперь обратимся к неисправности, названной в вопросе словом «формальной». Чтобы избавиться от этого недостатка, нужно вникнуть в смысл слов молитвы и сосредоточиться на нём. Например, если в Иисусовой молитве мы сосредоточимся мыслью на просьбе о помиловании, которую выражают слова «помилуй мя грешнаго», то наше сердце ответит на них покаянными чувствами смирения и сокрушения, а это и есть «готово сердце мое» для живого диалога с Господом.
Архиепископ Варлаам (Ряшенцев), который говорит, что не только молитва Иисусова, но и любая другая молитва – «не урок и правило, а вопль сердца, ищущего Господа», предпочитает определять молитвенное правило не количеством прочитанных молитв, а временем, посвящённым этому: «Иногда можно один псалом читать и перечитывать целый час и наплакаться вдоволь. Это и будет настоящая молитва» (Памятка иноку). Он советует обращаться к Спасителю с прямой просьбой даровать сердце сокрушенное и смиренное или с просьбой послать плач о грехах.
Свт. Феофан Затворник советует тем, у кого «плохо идёт молитва», поддерживать в себе состояние новичка: «Что делается в первый раз, тому отдаётся и первое усердие» (Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться).
Мы часто недооцениваем самые очевидные способы вернуться к живой молитве. Митрополит Виталий (Устинов) напоминает нам, как благотворно может воздействовать на застывшую душу посещение храма: «Хорошо уже то, что притащишь своё тело в храм, а в том теле и свою душу. Выйдешь ли из храма таким, каким вошёл, – не знаешь» (Из частной переписки). Свт. Иоанн Шанхайский вообще считает, что церковная молитва важнее частной: «Бог любит, чтобы люди спасались вместе и поэтому основал Церковь… Члены Церкви должны собираться на общую молитву по храмам … где всё напоминает о небесном. В храмах мы легче можем освободиться от земных попечений и всё внимание устремить на молитву» (О молитве).
Завершая этот ответ, я хотела бы высказать очень дорогую для меня мысль словами Митрополита Виталия (Устинова), которые он произнёс при настоловании в Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви: «Перед нами задача, великая задача, простая казалось бы, но очень великая – обрести сердечную молитву. Всеми силами просить Господа, просить великих наших молитвенников: преп. Серафима Саровскаго, преп. Сергия Радонежскаго, св. прав. Иоанна Кронштадтскаго, – всех, кого мы знаем; Ангела своего Хранителя просить, чтобы он нас поднимал на молитву, чтобы он нас будил на молитву, это можно сказать, его обязанность. Можно такое дерзновение иметь передъ Богом и просить Ангела Хранителя, чтобы он нас будил, чтобы дал нам бодрость в молитве, чтобы приводил на память Священное Писание и великих угодников и молитвенников, св. Илию пророка, который низвел огонь и сжёг поленья, покрытые водою, всех, кого мы помним, к кому имеем сердечное влечение, всех просить, чтобы Господь дал нам сердечную молитву и тогда, если так будем молиться, небеса откроются, Господь исполнит нашу молитву и спасет нашу Родину» (1988).
– Известный на Западе христианский автор Филипп Янси пишет, что «для молитвы характерны основные черты любых серьезных отношений». Действительно, если почитать, например, афонские патерики, ты порой поражаешься непривычности для нас молитвенного опыта многих выдающихся афонских старцев, их дерзновения (высказывание недоумения, обиды, даже гнева, ультиматума Богу, как в одном из эпизодов, когда монах требовал у Господа на рыбалке рыбный улов и т.д.). Как нам понимать такую молитву?
Я бы сказала, что дерзновенная требовательная молитва – это свидетельство живых близких отношений подвижника с Богом, отношений сына с Отцом.
Во всяком случае, так объясняет Борис Зайцев особенности молитвы св. прав. Иоанна Кронштадтского: «В Записи говорится не раз, что о. Иоанн ”дерзновенно” молился. Сначала это даже удивляет… но, пожалуй, и характерно для него — для его стремительности, горячности — и для ощущения ”cыновности” Богу. Замечательно, что молился он всегда импровизированными словами, стоя на коленях, но некоторые слова выговаривал резко, с ударением — точно бы требовал. Черта крайне своеобразная. Как-то жутко сказать, но и вообще в нем некий вызов был. Даже в том беглом, гимназическом впечатлении — тишины и смирения не осталось. Может быть, юродство пред Богом? Смелость, дозволяемая и терпимая по большой близости?» (о воспоминаниях о. Василия Шустина).
Только я хочу на всякий случай предупредить: не надо путать порядок действий – сначала установим близкие отношения с Богом и потом будем требовать, а не наоборот.
– Часто нам кажется, что молитва оказывается неуслышанной, и наше обращение к Богу воспринимается подобным звонку без ответа, когда мы слышим в телефонной трубке: «Абонент вне зоны доступа». Как избежать страха обращаться к Богу вновь в ситуации такой кажущейся богооставленности без ропота, отчаянья?
Тут важно помнить, что в молитве мы себя предаём воле Божией – всецело и полностью доверяем Его воле. Если Господь не даёт нам просимое, значит, либо оно нам вредно, либо просьба преждевременна. Он-то с нами, но вот мы Его недооцениваем. Даже великие молитвенники не всегда получали просимое, даже и св. Апостол Павел (2 Кор. 12:9).
Как избежать страха и отчаяния, если Господь не сразу отвечает на молитву, очень хорошо, последовательно и детально объясняет свт. Игнатий (Брянчанинов) в Поучении в субботу тридцать второй недели. Я приведу только одно рассуждение из этого Поучения: «Подобает всегда молитися и не стужати си, то есть не унывать. Унывают обычно при неудачах; следовательно, Господь повелевает нам не унывать, если мы, занимаясь продолжительное время молитвенным подвигом, не замечаем вожделенного успеха; если ум наш, вместо того, чтоб молиться внимательно, расхищается различными суетными помыслами и мечтаниями; если сердце наше, вместо того, чтоб ему быть преисполненным умиления, которое почти всегда сопровождается утешительными слезами, холодно и жёстко; если во время молитвы внезапно воскипают в нас непристойные и буйные страсти, приносятся порочные воспоминания; если молитву нашу наветуют обстоятельства и человеки; если наветуют нашу молитву злейшие враги молитвы – демоны. Все препятствия, встречаемые на поприще молитвы, побеждаются постоянством в молитве».
– Богооставленность – это чувство, которое неминуемо должен пережить каждый верующий на пути к Богу или можно избежать этой индивидуальной маленькой «Голгофы»?
Похоже, что это неизбежно. Судя по тому, что святые отцы и видные богословы пишут о сердечной молитве, богооставленность – это необходимый элемент нашего внутреннего диалога с Господом. Время от времени Господь отходит от нас, как бы прекращая живое общение, чем лишает нас молитвенного чувства. Этим Он испытывает наше смирение и напоминает, что молитва – не плата за заслуги, а благодатный дар. Этим Он показывает, что для молитвы и вообще для нашего спасения очень важно никакой цены не давать своим дарованиям, достоинствам, тем более высокому положению, а полагаться только и исключительно на Него.
– Митрополит Антоний Сурожский говорил: «Нам надо учиться молиться, но не попрошайничать, а встречать Бога». Как вы понимаете «встречу с Богом» и как научиться быть готовым к этой встрече ежедневно несмотря на рутину, суету, проблемы, усталость , разочарования и пр.?
Встречу с Богом я понимаю в контексте сердечной молитвы, то есть как «обитель у него сотворим», когда сердце будет очищено постоянной молитвой, исполнением заповедей и другими трудами. Думаю ещё, что речь идёт о славословной или благодарственной молитве vs. просительной: “Всегда радуйтесь, непрестанно молитесь, за все благодарите”. Но действительно встаёт вопрос о том, как соединить непрестанную славословную или благодарственную молитву с суетой жизни, в которой не только планы и заботы, но и тревоги, опасности, беды. Ну, видимо, надо понять призыв Апостола буквально и заставить себя отвлечься от житейских помыслов в молитве, начиная её всякий раз с хвалы и благодарности Богу. Тем не менее, я бы всё же хотела выступить в защиту «попрошайничества» и сказать, что нужны и просьбы о наших потребностях, прежде всего духовных, но и телесных тоже. Зачем? Затем, чтобы мы знали, что всё, абсолютно всё в нашей жизни решается и даётся Господом.
– В интернете популярна картинка-фото книги с забавным названием на обложке: «Как управлять вселенной, не привлекая внимания санитаров». Эта ироничное фотозамечание применимо и к молитвенной жизни. Как научиться благодарности за услышанную Богом молитву и при этом не впадать в гордыню из-за своей мнимой «сильной молитвы»?
Настоящая сильная молитва отличается от мнимой своим постоянством: мы знаем множество случаев исцеления больных св. прав. Иоанном Шанхайским и всего лишь один случай нашего собственного исцеления или исцеления нашего близкого человека в тот единственный момент нашей жизни, когда мы просто вопияли к Богу из самой глубины души. Вот когда мы научимся вопиять Богу из самой глубины душевной постоянно, тогда и будет у нас сильная молитва. А благодарить Бога мы должны в любом случае.
– Владыка Антоний приводил как пример личностных отношений с Богом реальный пример маленькой девочки, которая, ложась в кроватку поздно вечером, не помолившись по обыкновению, но превозмогая усталость, нашла в себе силы хотя бы послать в сторону иконы очень искренний воздушный поцелуй Богу. Чему мы можем научиться в молитвенном опыте детей, и как мы можем открывать в себе подобное, несмотря на весь наш взрослый скепсис и зажатость, жизненный опыт, гиперрациональность и пр.? Были ли в вашей практике какие-то необычные, может быть трогательные примеры детской молитвы?
Несмотря на неожиданную для православного ребёнка жеманность жеста девочки, всё же соглашусь, что этот жест говорит об искреннем и личном чувстве. Это действительно очень важно в молитве – диалог, развитие личных отношений с Богом, доверие и искренность. И вы правы, дети могут научить нас раскрепощённой личной молитве, уверенной в желании и готовности Господа прийти на помощь. Кроме того, доверчивая детская молитва сообщает нам очень важный принцип: мы не вправе полагаться на свой разум в деле спасения души. Те примеры, которые я приведу, показывают, какие могут быть удивительные совпадения или, наоборот, различия в проявлении детской любви к Богу.
Одна маленькая девочка, лет пяти, пришла пить чай с взрослыми в нашу монастырскую иконную лавку. Все сидели за большим столом и разговаривали, когда она вошла и получила свою чашку. Поставив чашку на стол, девочка спокойно подошла к иконам, громко, с выражением, прочитала «Отче наш», так же спокойно вернулась на место, села и стала пить свой чай.
Другой ребёнок, тоже лет пяти, мальчик, наоборот, при всех не молился и никого не допускал в свою молитву. Он уходил в свою комнату, закрывал дверь и молился там перед иконой. Когда мама входила, он замолкал. Если мама спрашивала о чём-нибудь, он вежливо, но кратко отвечал, явно ожидая, чтобы мама ушла, и он мог бы дальше молиться. Никакого напряжения при этом мама не ощущала, просто понимала, что ребёнок воспринимал молитву как своё личное интимное дело: у мамы свой разговор с Богом, а у него – свой.
Ещё один мальчик, напротив, очень любил молиться с мамой. Он начал молиться ещё до того, как научился говорить. Когда мама надевала платок и вставала на молитву, то мальчик жестами показывал ей, чтобы ему тоже повязали косыночку, и повторял вслед за мамой на одной ноте «аиииии – аминь!» Потом он научился сам надевать косыночку и подолгу оставался перед иконами после того, как мама помолилась, сопровождая «аиииии – аминь!» смешными детскими земными поклонами. Когда он научился говорить (довольно рано), он выучил две молитвы: «Отче наш» и «Богородице Дево, радуйся». Если в чьём-то доме он слышал, как взрослые читали «Отче наш», то непременно требовал, чтобы и «Богородице Дево» тоже прочитали, всячески этого добиваясь и показывая на икону Божией Матери.
Когда этому мальчику было шесть лет, его папа стал священником, и ребёнок стал устраивать церковную молитву у себя дома. Он «облачался», то есть повязывал мамин платок вроде епитрахили (причём выбирал самые яркие платки), брал подставку под лампадку вместо кадила и «служил», причащая свои игрушки киселём. Родители посоветовались с архиереем, и тот разрешил мальчику продолжать его детские богослужения.
Примерно такую же историю рассказывал один православный архиерей, американец. Ребёнком лет шести, он уже знал, что станет священником, и служил литургию на бабушкиной швейной машинке, которая стояла в мастерской среди садовых инструментов. Мальчик повязывал бабушкин фартук в виде епитрахили, кадил катушкой от ниток и «причащал» уже не игрушки, а любого человека, который входил в мастерскую за инструментами, то есть чаще всего бабушку с дедушкой. Дедушка безропотно подчинялся, а бабушка неуверенно сопротивлялась: «I don’t know whether I’m supposed to do that», на что мальчик с полной убеждённостью отвечал, что она может причаститься вне всяких сомнений.
– Как пояснить смысл молитвы за человека, который сам, кажется, в ней не нуждается? Ведь Бог не насилует человека и не может спасти в обход его воли, значит, и в ответ на нашу любовь, нашу заботу не станет этого делать…
В православной молитвенной практике такой вопрос не стоит вообще: мы просто обязаны молиться за ближнего, независимо от его пожеланий на этот счёт. Скажем, одно из самых действенных средств примириться с врагом – это молитва за него. Господь, конечно, не насилует нашу волю, но Он настолько заботится о нашем спасении, что нередко ставит нас в ситуацию, которая нас отрезвляет, пробуждает, просветляет, подталкивает к спасительному пути. Ведь часто человек приходит к Богу после какого-то сильного потрясения – кончины кого-то из близких, собственной тяжёлой болезни, трагического события в общественной жизни. А кто посылает или попускает это потрясение? И зачем? Вопросы риторические. Так что мы с полной верой можем просить Господа о помощи другому человеку, разумеется, прибавляя: «Если на это есть воля Твоя».
Беседовала Анна Голубицкая