Отрывок из новой книги старца Ефрема Филофейского “Мой старец Иосиф Исихаст и Пещерник”. В этой главе идёт речь о гласной и умной молитве. Прошу отнестись снисходительно к возможным погрешностям перевода.
Старец не поучал нас много и не беседовал с нами много об умной молитве. Не потому что не мог, ведь он был по настоящему опытен в умной молитве, был наследником и продолжателем предания о трезвении, но потому что он был осмотрителен, чтобы не вскружить нам головы мечтаниями о состояниях, которых мы ещё не достигли. Он давал нам немногословные краткие советы во время наших ночных откровений помыслов, в большинстве своём под видом указаний, но они всегда были многоценными.
Его принципом было: «двигайся вперёд, а я тебя сопровождаю». И слово становилось делом. Молитвами старца мы трудились в молитве. И бывали времена, когда мы молились по три, четыре, пять часов умной молитвой, со склонённой головой и умом, прилепленным в глубине духовного сердца. Иногда я поднимал голову, чтобы глотнуть воздуха, но эта сладость снова тянула меня внутрь сердца! Душа уже вкусила её и говорила: «Не проси ничего более, это оно. Сие есть драгоценное небесное сокровище! Отведай его!». Действительно! Много раз молитвы моего старца помогали мне стяжать духовное ощущение божественного посещения. Но мы, более молодые, не могли достичь тех духовных высот, на которых парил наш старец Иосиф.
Первое, что требовал Старец, как только кто-то присоединялся к нашему братству, как первое поучение, как первое понуждение было: молчание и молитва.
— Молитву, чадо моё. Я хочу слышать от тебя, как ты говоришь молитву, а не празднословишь.
Знал этот опытнейший учитель умной молитвы, что если новоначальный замолчит и станет упражняться в молитве, то положит хорошее начало и будет иметь богатые дары Божии в будущем. Поэтому он отмечал: «Полезно монаху, ест ли он, пьёт ли, сидит ли, служит или прогуливается или делает что бы то ни было, вопиять непрестанно «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя». Так имя Господа Иисуса, нисходящее в глубину сердца, усмирит дракона, спасёт и оживотворит душу. Итак, упорствуй непрестанно в призывании имени Господа Иисуса, дабы поглотило сердце Господа и Господь сердце и стали эти двое единым».
И старец постоянно следил за нами, чтобы мы понуждали себя к молчанию с молитвой. И поэтому говорил нам:
– Я ничего не хочу от вас. Я буду готовить, я буду вам служить. От вас я хочу только молчание день и ночь, молитву, покаяние и, главным образом, слёзы. Ничего другого не желаю, только понуждение себя к молитве и слёзы день и ночь. Потому что когда мы приходим из мира, ум наш очень загружен страстями, впечатлениями, мыслями, помыслами, искажениями и оттенками эгоизма и тщеславия. Весь этот мир страстей имеет и соответствующие помыслы и мечтания. Когда для того чтобы помолиться, мы попробуем удержать ум оторванным и отвлечённым от всего этого, то нам это не удаётся. Почему же? Потому что мы немощны душой и ум удобно впадает в парение. И поскольку мы даже и за послушание не можем удержать молитву в уме так, как о том говорят отцы церкви и предание старцев наших, то мы пытаемся произносить молитву устно, чтобы таким образом гласом молитвы оторвать ум от парения, так чтобы, мало-помалу, молитва усладила ум и оторвала его от мирской пищи и так постепенно заключила его в сердце непрестанно призывающим имя Иисусово. В этом очень помогает прекращение пустословия, так чтобы всё время было занято молитвой.
Также он нам говорил: «Только откроете глаза, немедленно начинайте молитву». Не оставляйте ум ваш блуждать здесь и там и терять время, которое многоценно для молитвы. Когда так понудите самих себя, то и Бог вам поможет приобрести святую привычку: только лишь открыв глаза, иметь молитву на первом месте на протяжении всего дня. В дальнейшем вы будете трудиться и при этом говорить молитву. Благословляется работа, освящаются уста, язык, сердце, место, время и весь человек, который произносит имя Иисуса Христа. Монах, который непрестанно говорит молитовку, вооружается такой божественной силой, что становится неуязвимым для бесов, которых она сжигает и уязвляет».
Говоря молитву весь день устами, наша душа имела такую радость, такое умиление и столько слёз, что это неописуемо. А много раз от устной молитвы приходила такая благодать, что молящийся испытывал такую божественную любовь, что ещё и ум его мог восхититься в созерцание. Это подтвердилось также и в послушаниях, когда необъяснимым способом ум был не просто в молитве, но в созерцании Бога, в созерцании – в чувстве – иного мира.
Восхищался ум мой ещё и тогда, когда я помогал старцу идти в церковь ночью. Телом я помогал старцу, но умом не был рядом с ним. Мой ум был в другом месте. Странствовал на небесах. И снова я приходил в себя и чувствовал, что находился рядом со старцем и батюшкой Арсением. И затем я снова удалялся и, удивляясь в уме, говорил: «Какова духовная жизнь! Каково величие монашества! Как оно преображает человека? Как его переделывает? Как его изменяет? Как делает ум его настолько подвижным духовно, что он преодолевает все трудности и достигает того, что невозможно описать словами!»
Хотя мы и делали какую-то работу, старец нас призывал: «Чада, говорите молитву, говорите её вслух!». Само собой, он не имел в виду бормотать, а то, что мы должны говорить молитву с напряжением сердца и совсем не прекращать её. Действительно, мы говорили молитву непрерывно, мягко, шёпотом, чтобы не было шума и не беспокоить ближнего брата. Но не прекращали её никогда, хрипело горло, и болел язык, но – молитва, молитва.
Итак, поскольку мы подвизались в устной молитве, нас называли тщеславными и прельщёнными. Но мы делали этот не для того, чтобы чужие нас слышали и восхваляли. Нет!!! Но потому что это был способ подвижничества и метод молитвы со многими плодами:
1. Именем Христовым освящается атмосфера и изгоняются демоны.
2. Когда кто-то молится, тогда постороннему нелегко приблизиться к нему ради празднословия. Подумает так: «Как я оторву его сейчас от молитвы и стану ему говорить: «Знаешь! Это, другое, третье». Он не обратит на меня внимание».
3. Прекращается парение, то есть «празднословие» ума. Потому что если даже и ускользнёт ум, очень быстро звук голоса вернёт его назад.
4. Брат, который впадает в мечтательность или празднословие, может придти в себя и сказать: «Вот, брат мой молится, а я чем занимаюсь?»
Итак, устное призывание, безмолвное, мирное, тихое, приносит столько хорошего! И имя Христово слышится так, как слышится жужжание пчёл, когда они влетают и вылетают из улья, делая мёд, такой нужный и полезный. Также как и этот мёд, такая же духовная польза бывает, когда мы призываем, как некие духовные пчёлы, имя Христово. И Господь, который даёт «молитву молящемуся», видя доброе намерение человека, даёт потом и награды.
И потом, от устного призывания, молитва становится внутренней. Открывается умно дорога, и молящийся говорит молитву без усилий. Он восстаёт ото сна и тут же молитва начинается сама!
Сначала он начинает с понуждением говорить молитву устно. Когда «бульдозером» гласной молитвы откроется путь, потом он удобно движется на «машине» ума. Устное призывание открывает дорогу в уме, и потом молитва начинает произноситься удобно внутренним словом.
И если молитва проникает ещё глубже и развивается – а это нечто, что принадлежит, по преимуществу, великим трезвенноумным отцам, – тогда в сердце открывается не просто дорога, а самый настоящий проспект. Когда сердце поучается в имени Христовом, тогда бывает великий праздник, с огромной пользой, с огромными духовными богатствами. Тогда находит монах скрытую жемчужину, духовное сокровище и уподобляется мудрому купцу, давшему в выкуп всё: состояние, образование, мирскую славу, домашних, родину, да ещё и самого себя для того чтобы купить сию скрытую многоценную жемчужину и стать богатейшим духовно. Но начинает он как мелкий торговец. Поэтому необходимо гласное призывание в молитве.
Если бы мы не усердствовали в устной молитве и молчании, согласно с заповедью старца, ум наш блуждал бы по всем закоулкам и приносил бы всю грязь мечтания в сердце.
Если бы не привёл нас сладчайший Бог к этому великому старцу, то мы бы только службы совершали. Конечно же, и уставные службы исключительно полезны по нашей духовной немощи, но у них нет силы усмирить страсти так, как умная молитва. И это происходит по трём причинам:
+ Во-первых, потому что умная молитва не отвлекается на многие слова, как на службах, но концентрируется на немногих словах. Так ум усваивает молитву с большим удобством и входит вместе с ней в глубину сердца.
+ Во-вторых, потому что каждый может произносить эту небольшую молитву независимо от образования и духовного уровня. Тебе не нужно знать ни грамоту, ни устава, ни музыку. Таким образом, она непосредственно подходит всем.
+ И, в-третьих, потому что ты можешь говорить молитву весь день и где угодно. Нет ни места, ни времени, ни состояния в котором ты не можешь помолиться. Но в церкви ли ты, в келье ли, на работе, в дороге ли, в больнице ли, в тюрьме ли, ничего не препятствует молитовке, она всё освящает и бесов устрашает.
Как-то раз произошло следующее событие, которое укрепило мою веру в силу и достоинство устной молитвы.
Поселился у нас один бесноватый. Когда мы работали вместе, я научил его говорить молитву устно, прежде всего для того, чтобы мне избежать пустословия. И этот немощный на самом деле стал читать молитву. И когда он начал её читать, овладел им бес и начал вопить:
— Иди на Вечерню-ю-ю, оставь чётки-и-и!
То есть сам бес показал, что посредством такой молитвы мы беседуем с Богом. Разумеется, никто не должен придавать большого значения словам бесов, потому что бесы суть лжецы и человекоубийцы и редко говорят истину, смешивая её с ложью и хитростью. Но так стало очевидно, что они совершенно не любят, когда произносится с тёплым сердцем имя нашего Христа.
Факт, что исихастская жизнь, вращающаяся вокруг умной молитвы, есть самый благословенный образ жизни. Исихастам чётки с молитвой приносят много больше пользы, чем чтение в церкви. Они не оставляют без внимания церковные службы, установленные и учреждённые святыми отцами для общего служения, но совершают их по чёткам во время своих многочасовых бдений.
Мой старец был настойчив в устной молитве. Мы её не прекращали никогда. Я обычно, если никого не было рядом со мной, кричал молитву. И произносил её до тех пор, пока не заболит горло. Я говорил старцу:
— Старче, от молитвы болит мой рот, мой язык, перехватило гортань. Не могу вздохнуть, болит сердце. Гортань моя как рана.
— Пускай будет рана! Ничего страшного. Терпение! Молитву не прекращай никогда! Говори её. Эта боль принесёт духовное наслаждение. Если не испытаешь боль, плода молитвы не увидишь. Она тебе поможет. Тебя утешит. Тебя научит. Сделает тебя светом. Тебя спасёт. «Воскликни и возгласи» молитву. Молитвой, трезвением и вниманием охранишь ум свой. Ум твой да будет обращён не наружу, а внутрь. Не слова, поучения, проповеди, но много-много смиренной и со слезами молитвы. В этом суть, в этом Путь Отцов, вот что есть заповедь и наставление дедов ваших. Покажи её на деле. Потому что если нет делания, то какая речь может у тебя идти о небесных созерцаниях?
— Да будет благословенно. Но моё сердце болит при выдохе и вдохе.
— Ничего с тобою не случится!
Когда я говорил молитву и пытался отсечь всякую мысль и всякий образ и удерживать внутри себя только молитву, искуситель говорил мне посредством помыслов: «Сейчас сдохнешь!» И я отвечал: «Пускай сдохну. Буду сражаться здесь, пока не умру».
Весь день старец напоминал нам: «Держите молитву! Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя! Господи Иисусе Христе, помилуй мя. Она вас спасёт. Имя Христово просветит ваш ум, укрепит вас духовно, поможет вам в брани против демонов. Возрастит в вас добродетели и станет для вас всем». Потому и понуждал нас, молодых послушников, к практическому способу устной молитвы.
Как его собственная жизнь была постоянным понуждением в деле молитвы, так он настаивал, чтобы и мы понуждали себя, сколько можем, погрузить имя Христово в наши сердца.
Таково было обучение нашего старца: побудить нас, подтолкнуть, наблюдать за нами и постоянно нам напоминать, чтобы мы поминали в молитве имя Божие непрестанно, по слову святого Григория Богослова: «памятовать о Боге необходимее, чем дышать» (Слово 27-е).
Старец мне говорил:
— Когда возьмёшь послушника, не учи его ничему иному кроме молитвы, потому что молитва принесёт ему благоговение, божественное рачение, внимание, рвение к духовному и чистую исповедь, всё принесёт молитва.
Существуют и сегодня духовные наставники, хотя их и можно пересчитать по пальцам, которые не только подвизаются сами, но и преподают сие правильное богопросвещённое учение умной молитвы, которая божественно обновляет и преобразует душу молящегося. Но, соответственно, душа остаётся больной и немощной, если владеет этим учением, но не применяет его на деле.
Много раз, когда я молился умно, следуя в точности учению нашего старца, иногда мой ум с непостижимой скоростью проникал в небесные духовные созерцания, которые превосходили вещественную природу, а иногда я чувствовал, что моя молитва не может преодолеть потолок моей келии.
И находясь в таком недоумении, я спросил:
— Старче, иной раз во время молитвы мой ум не может преодолеть крыши моей келии. Почему я чувствую такое препятствие?
— Бесы, чадо моё, незримо нас окружающие, они препятствуют, по домостроению Божию и попущению, для того чтобы мы на собственном опыте научились невидимой брани с ними. Чадо моё, и лодочник делает так: когда есть ветерок, продвигается без труда при помощи паруса, но когда наступает штиль, тогда берёт в руки вёсла. И тогда трудится, проливает пот и продвигается вперёд. Так и мы. Когда приходит благодать Божия, тогда молитва говорится сама. Но когда, по причинам Божьего домостроения, отходит, тогда мы должны хватать вёсла, подвизаться, пролить пот и показать наше намерение.
Таким образом, наставлением нашего старца было упорство в молитве. Были ли у нас либо сильный дождь, или чрезмерные заморозки, или яростные ветры, мы должны были понуждать себя ко спасению через призывание нашего Христа.
Старец, желая соделать послушников достойными монашеского образа наказывал им строго:
— Чада мои, легко прийти из мира, надеть рясу, принять постриг и стать монахом. Но это не есть истинное монашество. Монах есть тот, кто придёт из мира и будет искать непрелестного наставника. Останется рядом с ним верным до смерти ради послушания и познает на опыте умную молитву. Если же не очистится от страстей и не стяжает непрестанного умного делания молитвы, не считается монахом. Если не научится молиться постоянно или в какой-то степени, мы не можем сказать, что он стал настоящим монахом. Внешне стал, но внутренне нет.
Человек двойственен по природе, состоя из тела и души. Одевается внешне и внутренне. Обнажается снаружи и внутри. Питается пищей вещественной, но также и духовной. Если внутри себя человек не меняется, то внешнее его ничего не значит. «Очисти прежде внутренность чаши и блюда, чтобы чиста была и внешность их» (Мф. 23:26), говорит евангельское слово. Омой чашу души своей внутри, и тогда и снаружи будет чисто. Иными словами, очистись внутри себя, разберись со своими помыслами, очистись от своих страстей, покайся и смирись, и тогда убедишься, что все твои внешние действия будут правильными и чистейшими».
Слово старца было очень укрепляющим в отношении подвига молитвы. Он говорил нам: «Когда человек потрудится усердно в устном призывании имени Иисусова, ум начинает постепенно освобождаться от парения, потому что теперь начинает чувствовать услаждение от устного призывания молитвы. Ум в этом состоянии начинает овладевать именем Христовым. Насколько парение ума умаляется, настолько молитва становится достоянием ума. И когда ум заключает в себе всю молитву, тогда начинается спуск на сердечный престол и происходит соединение ума, сердца, молитвы в одно, и с этого момента – божественные созерцания и откровения. Это означает, что это произойдёт через годы жизни, охватывающей все подвиги подвижничества. Сердце принимает молитву полностью, поучается в ней постоянно и образуется сердечное состояние. Но для того, чтобы нам иметь духовное чувство царского господства сердца во время молитвы, сначала должно произойти очищение от страстей».
Молитва, следуя преданию трезвенноумных отцов и старца, была главным занятием нашего братства. Старец наш заботился, через постоянный надзор, поучения, но и через личный пример, чтобы мы непрестанно говорили молитву. Умная молитва была не только обязанностью послушания, но и главной заботой братства. Оно было оружием, щитом, основой, постоянным занятием, та самая молитва, которая как ведущая добродетель сохранила наше братство и принесла в будущем плоды на Святой Горе, в Греции, на Кипре и в Америке.
Как-то раз, когда мы уже были в Новом Скиту, его орлиный взгляд заметил одного из отцов нашего братства, который не говорил молитву устно. Он сказал ему:
— Говори, чадо моё, молитву. Я не слышу, как ты говоришь.
— Э, старче, будем устно говорить теперь, после стольких лет в монашестве? Мне стыдно.
— Стыди-и-шься? Стыдишься, что ты столько лет в монашестве и теперь произнесёшь молитву устно? То есть устную молитву ты считаешь менее ценной духовно, потому что тебе кажется, что это способ для новоначальных? И ты считаешь себя преуспевшим в молитве? Позор! Тщеславие и гордыня, в сумме ноль. Стыдно – это когда мы не говорим молитву и ум наш блуждает здесь и там, и уста наши совсем не закрываются от болтовни. Это ли не стыд? Именно это стыд! И в глазах Божьих, и в глазах человеческих.
Стоит ли говорить, что после такой головомойки не только этот брат изменил своё поведение, но и всё братство образумилось вмиг?
Строгость старца не проистекала из авторитарности, поскольку сердце его было сердцем отца с безмерной любовью к нам, его чадам. Оно было исполнено страха Божия, мудрости и тактичности к нам, его послушникам, которых ему доверил Бог. На протяжении дня проявления его любви были очень сдержанными, но это не касалось ночи, когда он был для нас утробой, полной милости и доброты. Его строгость имела в виду наше очищение от страстей и чтобы мы не возомнили о себе.
Старец сам познал пользу устной молитвы и жаждал передать нам, своим чадам, её достоинства. Небесные божественные дары не даются без того, чтобы человек не показал со своей стороны соответствующее намерение. Потому и настаивал так строго, до последнего дня своей жизни, чтобы мы говорили молитву. И мы на самом деле нашли в этом много пользы.