Блог

Смерть Сталина и последующее через три года освобождение миллионов невинных узников из тюрем и лагерей были, как известно, ключевыми событиями в истории Советского Союза. На смену одной эпохе пришла другая. Но если страна в целом смогла в эти годы чуть выпрямиться и вздохнуть, Церковь в это время как раз согнули и снова стали душить. Начавшийся период ее истории, который называют «хрущевским» по имени ее диктатора, принес новое, последнее по времени бедствие для Церкви. Гонение на этот раз не было столь кровавым, как в довоенные времена, но не менее беспощадным и систематическим.

Целью гонений было тотальное и планомерное искоренение религии, и немногие монастыри стали первыми его мишенями. У Почаева были конфискованы поля и сады, теплица и пасека, огород, сушилка, водокачка, склад и т. п. В 1961 году у него отбирают так называемый «архиерейский дом», находящийся на территории Лавры, «Святые Врата» с примыкающими к ним помещениями, затем небольшой жилой корпус, именуемый «столярка». Отбирают все вообще здания, примыкающие к Лавре. В здании теперешней семинарии, что стоит у самого подъема к Святым Вратам, срочно устраивается «музей атеизма», своего рода «анти-Почаев», так чтобы ни один богомолец не смог пройти мимо него. Многие ценные вещи и книги перекочевали в музей, так что в дальнейшем на допросах, или так называемых «беседах», гонители Почаева издевательски зачитывали цитату из апостола Павла о том, что всякая власть от Бога, и даже выдержки из Святых Отцов, говорившие о монашеском послушании, не указывая, впрочем, что сами они почерпнули эти сведения из награбленных книг.

Гостиницу для паломников переоборудуют в психбольницу как бы с тем, не слишком замаскированным, намеком, что в случае чего от веры, монашества, христианства можно и «вылечить». Лавре было запрещено нанимать рабочих для мастерских или сельскохозяйственных работ, запрещено производить какие бы то ни было ремонтно-реставрационные работы. Молодых монахов в монастырь больше не принимали, старые обеспечить себя работой не могли, тем более не были они в состоянии платить грабительские налоги. И все же народными пожертвованиями монастырь держался. Однако режим нашел способ, как наложить руку и на этот источник: упомянутым уже постановлением 1961 года запрещались все «организованные паломничества к святым местам», изымались монастырские гостиницы, запрещалось ночевать и в монастырских церквах. Все было подготовлено для «мягкой» формы закрытия, как бы под законным предлогом, из-за неуплаты налогов, невыполнения того или иного постановления, нарушения одной из бесконечных закрытых инструкций, которых ни сами монахи, ни богомольцы, впрочем, не имели права даже и знать. Это был своего рода шедевр бюрократической мысли: совершать было нельзя не только то, что было прямо запрещено, но и то, что законом как бы даже и допускалось, а секретной, часто неписаной, инструкцией строжайше возбранялось.

Сравнительно «мягкий» способ закрытия, однако, не сработал. Тогда власти добавили к нему способ, куда более жесткий, который, впрочем, всегда сопутствовал «мягкому» — прямое, безразборчивое давление на всех: монахов, послушников, богомольцев.

Как производилось это давление?

«В Духовный Совет Почаевской Успенской Лавры —

Архимандрита Самуила.

…За последние пару лет стоящие у власти органы много раз вызывали меня в милицию и настойчиво требовали, чтобы я выезжал с Лавры, потому что Лавра лишена своего прежнего назначения, а насельники должны устраиваться, кто где хочет. На это я не соглашался. Последний раз меня вызывали и строго приказали, чтобы принес и отдал свой паспорт, но я этого не выполнил, за что был сугубо наказан.

3. XI. 63 г. большая группа милиции пришла в Лавру. Братия, в том числе и я, совершали молитву в Успенском соборе, при закрытых дверях. Работники милиции по веревкам спустились в Успенский собор, в алтарь. Я увидал, как они спускались, испугался, спрятался за мантии, но от ихнего обыска уже нельзя было скрыться. Несколько человек взяли меня под руки и повели в мою келию. Келия уже была раскрыта. Они силой, без всякого на то разрешения отобрали у меня паспорт и поставили штамп выписки и сами вынесли мои вещи на машину и отвезли меня на родину к брату-колхознику, в темное и сырое помещение, где жить никак невозможно.

Духовными властями из Лавры я не отчислен. На этом основании я немедленно возвратился в Лавру. Но мне жить не дают. И теперь меня вызывают в милицию, угрожают судом, говорят: не уйдешь, жить не дадим.

Я прожил в Лавре 36 лет и согласно монашеских обетов я хочу и должен жить в Лавре.

Ввиду вышеизложенного прошу отцов Духовного Собора Лавры войти с ходатайством перед властями о восстановлении моей прописки в Почаевской Лавре, чтобы жить в ней до конца дней моих.

10-VII-64».

Сначала монахов решили брать измором и бюрократическими мытарствами, вызывали то в один кабинет, то в другой, то в милицию, то в местное КГБ. На одного человека набрасывалось несколько человек, чаще всего сильно выпивших, с криком, матом, оскорблениями, угрозами, а иногда и с кулаками: мол, время вашего мракобесия кончилось, монастыря уже, считайте, нет, уходите, пока не посадили. Чуть кто опоздал (все вызовы, как правило, по утрам, во время богослужений), как уже раздается топот сапог по коридору, милиция врывается в келью, опечатывает, вешает замок или устраивает засаду прямо в келье. К игумену Иосифу, семидесятилетнему старцу, прожившему в Лавре более сорока лет, даже после всех угроз не пожелавшему из нее уйти, ворвались однажды 16 человек в милицейской форме и штатском, схватили за руки и за ноги и потащили. О. Иосиф закричал, что из Лавры никуда не уйдет, так ему зажали горло, чтобы он не мог ни кричать, ни дышать. У ворот Лавры стояла уже «скорая помощь», о. Иосифа бросили внутрь и отвезли в психиатрическую больницу в город Буданов. Там его насильно постригли, побрили и стали вводить психотропные средства, от которых распухло все тело, особенно ноги, так что он уже был не в состоянии ходить, и это продолжалось почти полгода. Отпустили о. Иосифа лишь по ходатайству родственников и после протестов верующих, но, отпустив, пригрозили, чтобы в Лавре он больше не появлялся, иначе из больницы ему не выйти. В официальных отчетах это называлось тогда, «проведением в индивидуальном порядке разъяснительной работы», усвоив которую, насельники должны были покинуть Лавру как бы добровольно.

Может быть, Лавра переживала и худшие времена в своей истории, но никогда давление на нее не было столь упорным, циничным и одержимым. С отвлеченной, правовой точки зрения было оно даже беззаконным, ведь советская Конституция, как известно, гарантировала всем свободу совести, слова и собраний. Но была она как пышный каравай хлеба на картинке — не для еды. И для тех, кому приходилось жаловаться на несоблюдение прав и бессилие Конституции, существовал Уголовный кодекс с его куда более действенной статьей о «заведомо ложных измышлениях» и «клевете на общественный строй», обещавшей три года лагерей.

Помимо судов, был и другой вид репрессий: медицинское обследование. Особенно любили обследовать психическое здоровье иноков; коль скоро вера в Бога считается каким-то вывихом и пережитком, и уж если ею «болеют» молодые, стало быть, с психикой у них не все в порядке. Некоторых из монахов прямо из Лавры отправляли в соседнюю психиатрическую больницу, ту, что находилась за ее стенами, один из них — Голованов — умер от этого лечения в возрасте 35 лет. Молодые монахи и послушники, не прошедшие службу в армии и получившие ранее на медкомиссии «белый билет» (у одного из них был перебит позвоночник, а другой был почти совершенно слеп) переквалифицировались новой медицинской комиссией и посылались в так наз. стройбат, откуда, впрочем, их скоро отпускали, но в Лавру вернуться они уже не могли. Был там и такой сюжет: от имени одного бывшего послушника Лавры Иосифа Байдука стали писать атеистические статьи с клеветой на Лавру, а когда Иосиф вздумал протестовать, его арестовали, а затем направили в Винницкую психбольницу.

После того, как милиция и КГБ высадила свой «десант» прямо в алтарь Успенского собора, люди, выгнанные милицией из монастырского двора, увидев монахов, которых выволакивали из храма и келий, попытались броситься к ним на защиту. У Святых ворот стоял наряд милиции, который никого не пропускал, тогда люди, обойдя Лавру, попытались войти в нее со стороны хояйственного двора. Но и там ворота были заперты, однако можно было видеть несколько грузовиков, приготовленных, очевидно, для вывоза братии. Толпа стала стучать в ворота, но тут подкатила пожарная машина и на людей обрушились потоки грязной воды. Наконец, с помощью скамейки ворота были сломаны, защитники Лавры ворвались во двор, но смогли увидеть лишь последнего монаха, которого заталкивали в грузовик. Здесь их ждала милиция, и с криком «Бей их, гадов» кинулась на людей. Их кидали головой об стену, топтали сапогами, многих после этого пришлось отправить в Почаевскую больницу.

Особая охота шла на девушек, которым за преданность Лавре иногда приходилось платить и честью, и самой жизнью. Марфа Антоновна Гжевская, приехавшая в Почаев на Вознесение 1964 г., захотела пробыть в нем до Троицы. Весь праздник она провела в храме, а на ночлег отправилась к своей знакомой Анастасии Религе, и даже не в дом, а на чердак, чтобы укрыться там до утра, а к ранней службе опять поспеть в храм. Ее выследила бригада милиции и дружинников, пришедшая 12 июня 1964 г. в дом к Анастасии с обыском. Начальник бригады дал распоряжение проучить Марфу так, чтобы неповадно ей было больше ходить по монастырям. Ее сбросили с чердака и, припугнув хозяйку, вытащили в сад, где измывались и насиловали целую ночь. К утру полумертвую притащили к дороге, где ее нашли на следующий день в бессознательном состоянии и отвезли в больницу, где она вскоре и скончалась.

Не без колебаний решились мы рассказать об этих случаях, но коль скоро соборная память Церкви хранит память о древних мучениках и с благодарностью поминает их, то как не вспомнить нам о столь близких к нам страстотерпцах, чья ревность к Богу и дому Его и, кто знает, чьи небесные молитвы перед престолом Божиим сохранили Лавру и ее насельников от уничтожения.

Натиск, а лучше сказать, погром Лавры, происшедший летом 1963 года, повторился еще раз в ноябре-декабре 1964 года (т. е. уже после снятия Хрущева) и продолжался, хотя и со слабеющей интенсивностью, до самого тысячелетнего юбилея Крещения Руси.

В 1961 году в Почаевской Лавре было 140 монахов, через несколько лет их осталось только 35. И все же монастырь выжил. В эпоху, когда храмы закрывались сотнями (были периоды, когда по стране закрывалось по 150 церквей ежедневно), когда душили последние монашеские обители, когда не постеснялись закрыть и превратить в музей даже великую Киево-Печерскую Лавру, колыбель древнерусского христианства, Почаев со всеми потерями, муками, избиениями, бесчестиями, даже убийствами, сумел выдержать многолетнюю осаду, хотя и находился вдалеке от всяких центров, в украинской «глубинке», иностранцами посещался мало и, должно быть, уже мысленно растаскивался и ставился на дележ любителями превращать храмы в зернохранилища, кинотеатры или колонии для малолетних преступников. В чем же тут было дело? Вопрос этот, вероятно, не раз возникнет перед будущими историками, что будут изучать историю Русской Церкви в ушедшем веке. Как мог тогда уцелеть Почаев с его несколькими десятками пожилых монахов, годами осаждаемый целым сонмом гонителей, для которых эта осада была не каким-то куражом и не приступом богоборческой ярости, но солидной государственной службой?

Мы не можем оценить силы молитв или заступничества Матери Божией; это входит в тайну Промысла, которую людям знать до конца не дано. Но говоря о человеческой стороне дела, следует прежде всего помянуть мужество и смиренную стойкость монахов, не уступавших, не принимавших покорно наглости творящегося над ними насилия. Ведь почти все, кого выгоняли или с побоями выволакивали из Лавры, в конце концов возвращались, зная, что это выволакивание, а может быть, и кое-что похуже, должно повториться вновь. Нельзя не вспомнить и о множестве рядовых защитников Лавры, оставшихся по большей части безвестными, коих избивали, поливали из брандсбойтов, штрафовали, выгоняли с работы за богомолье, наконец, судили. Нельзя, наконец, не помянуть и известных правозащитников-узников совести тех лет, не только открыто выступавших в защиту Почаева в те годы, но и переправлявших свидетельства о гонениях в русскую зарубежную и мировую печать. Но главной человеческой защитой оставалось тихое «стояние» лаврских насельников, упорно желавших молиться у себя дома, у родных святынь.