После революции 1917 года изменилась не только форма правления, но и религиозно-психологический климат страны. Разумеется, одно с другим неразрывно связано, но дело было не только в этом. Эксплуатация мечты — одна из самых бесчестных форм обмана, которую может использовать власть для укрепления собственного положения. Любая революция заявляет о справедливости как о главной своей цели, стремясь демонизировать прежних властителей.
Борьба с „демонами” старого мира волей-неволей заставляет использовать религиозную риторику, применять религиозный принцип разделения на верных и неверных с последующим наделением одних отрицательными качествами, а других — сугубо положительными. Конечно, в 1917 г. большевики не первыми применили в политической практике псевдорелигиозную риторику. Но именно они сумели превратить социально-экономический идеал в религиозную по своей сути утопию, а строительство нового общества — в процесс созидания нового человека.
Новый человек создавался из „старого материала”: более 80% населения империи к 1917 г. не умели читать и писать, воспринимая любые истины декларативно. Естественно, идеи светлого будущего могли лучше всего восприниматься в прежней религиозной оболочке, в старых терминах и формах. „Чудесная революция! Революция без крови, чистая как одеяние безгрешных ангелов!” — восторженно говорили о Феврале идеалистически настроенные студенты революционного Петрограда, „забывая” о сотнях убитых во время беспорядков на улицах столицы. Впрочем, „лес рубят, щепки летят”.
„Старый строй рухнул по всей России, и мало кто сожалеет о нем. Вся страна рада этому”, — писал о том времени великий русский социолог Питирим Сорокин. За всю страну говорить достаточно трудно, но факт остается фактом: верных защитников самодержавного принципа в Феврале оказалось ничтожно мало. Старое не просто отвергалось, оно противопоставлялось новому, как противопоставляется Зло — Добру. Революция в первые же дни своего победного шествия вспомнила о мучениках борьбы „за светлое будущее”, начав процесс их „канонизации”. Не случайно, уже 23 марта 1917 г. в центре Петрограда, на Марсовом поле в братской могиле было похоронено 180 человек, погибших в дни Февральской революции.
Большевики и прежде всего их вождь Владимир Ленин сумели не только захватить политическую власть в стране, но и приступить к созданию дуалистического общества с четкими границами, разделяющими классово полезное „добро” от „эксплуататорского” зла. По точному замечанию Николая Бердяева, „новое общество, новый человек рождается от нарастания зла и тьмы, душа нового человека образуется из отрицательных эффектов, из ненависти, мести, насильничества. Это — демониакальный элемент в марксизме, который считают диалектикой”. Уточним: добро рождается не в борьбе со зом, а в результате активного роста этого самого зла, перерастающего себя.
Кто же и как может с этим недугом бороться? Понятно, что лишь те, кто осознал меру зла и тем самым пришел к любви через ненависть. Где же критерий истины? Демаркационная черта проводится достаточно просто: свой — это эксплуатируемый, чужой — это эксплуататор. Цель — создание общества, где хозяевами жизни будут прежде униженные и оскорбленные и где будет править справедливость. Простые истины и усваиваются просто: так, в декабре 1917 г., мирно манифестируя на Марсовом поле, рабочие вышли с лозунгами, в которых заявлялось, что „Царствию рабочих и крестьян не будет конца”.
Прежние религиозные установки, вера в чудо постепенно трансформировались в псевдо-религиозные формы и с течением лет, особенно после того, как большевики победили в Гражданской войне и приступили к организации мощной идеологической машины, оказались востребованными. Новое предпочитали возводить на руинах старого, копируя (скорее бессознательно, чем целенаправленно) всячески дискредитируемые религиозные „формы” ненавистного прошлого.
Вполне понятно, что новое атеистическое общество нуждалось в своих пророках, святых и мучениках, должно было иметь свою догматику и свои святыни. По мере „социалистического строительства” задачи воспитания нового человека усложнялись, усложнялся и сам коммунистический культ, окончательно сформировавшийся в борьбе с религией и Церковью. Еще Эрнест Ренан говорил: „Всякая победа над религией бесполезна, если ее не заменить другой”. К тому же не будем забывать о том наследии, которое оставила „новому человеку” старая власть.
Примат государственных интересов над интересами личности закономерно привел к формированию жесткой политической системы, предусматривавшей полное подчинение целям и устремлениям власти. Идеологический тоталитаризм империи можно считать „предтечей” аналогичного тоталитаризма советской власти (хотя последний и был во много раз более изощренным и жестоким). С сожалением можно лишь отметить, что византийское наследие России оказалось в руках максималистов-марксистов именно в то время, когда прежние „мистические узы”, существовавшие между носителем верховной власти в стране — православным императором и народом, окончательно порвались и ореол „помазанника Божия” в глазах миллионов верующих померк.
Лев Троцкий замечал, что ходом истории отношение „учителя” к „ученику” — Маркса к Ленину — стало отношением предтечи-теоретика к первому свершителю. Тот же Троцкий указывал, что в дальнейшем к Ленину стали относиться как к вождю церковной иерархии. Мавзолей Ленина превратился в своеобразный религиозный центр, главную святыню коммунистического мира. Он стал пророком, его книи — священным писанием, своеобразным „новым заветом”, дополняющим и развивающим „ветхий завет”, — труды основоположников марксизма.
Труды всех остальных „выдающихся марксистов” России (например, Плеханова) уже не могли претендовать на марксистскую „богодухновенность”: их книги попадали в разряд „назидательных и полезных”. Только для одного „правоверного марксиста” с течением лет было сделано исключение: труды „верного ученика” Ленина — Иосифа Сталина провозгласили „классическими”, включив в разряд „богодухновенной” марксистской литературы.
Собственно говоря, именно при Сталине культ Ленина становится официальным культом Советской страны. В лучах вечно живущего „бога” Сталин смог установить и сакрализовать свой собственный культ. В мифологизированной борьбе со своим главным противником — Троцким новый вождь и учитель приходит к апофеозу власти. Троцкий, этот „падший ангел” революции, постепенно теряет личностные черты, наделяясь всевозможными атрибутами дьявола. Постепенно складывается строгая догматическая система, в которой четко расписано, что, как и кому надлежит исполнять.
Решения фиксируются на „соборах” — партийных форумах, чьи решения, раз принятые, подлежат безусловному исполнению. Складывается культ революционных мучеников — от дореволюционных (Иван Бабушкин), так и раннереволюционных (Сергей Лазо, бакинские комиссары). В 1920-1930-х гг. возникают „святые места”, связанные с жизнью и деятельностью пламенных революционеров. В их честь переименовываются города, из начальных букв их имен образуются странные неологизмы, служащие именами новорожденным детям (Вилен, Ленарий, Сталина и т. п.).
Формируется свой календарь и праздники, в каждой воинской части, на каждом предприятии и в каждом колхозе возникают „культовые места” — ленинские комнаты, красные уголки и т. п. „Новый человек” постепенно приучается жить в коммунистической системе координат, но со старыми представлениями о власти как о вершительнице судеб.
Временем окончательного формирования этой квазирелигиозной системы можно считать появление „Краткого курса истории ВКП (б)”. Эта книга — своеобразный коммунистический „катехизис”, в котором подводятся итоги и расставляются все точки над „i”: враги четко обозначены, добро явственно отделено от зла, не заметить его уже невозможно. В этом контексте абсурдные обвинения прежних соратников непогрешимого вождя уже не выглядят странно: новое средневековье имеет полное право претендовать на свои „процессы над ведьмами”. В конце концов вера — излюбленнейшее детище чуда, и фантастические метаморфозы не должны вводить в искушение по-настоящему крепко верующую „личность”. Сомнение рождает неконтролируемую мысль, ведущую к ереси. Борьба с ересью — главная задача любой теократической власти, монопольно распоряжающейся судьбой и спасением „верных”.
Ошибки на этом пути могут исправляться только „соборно”. В СССР так и произошло: XX съезд КПСС в 1956 г. устами тогдашнего „коммунистического наместника” Ленина на земле — Никиты Хрущева начал процесс очищения „верного учения” от ошибок предшествовавшего вождя, десакрализация которого и перевод из „классиков марксизма” в ранг „выдающегося деятеля партии” означали начало коммунистической реформации. Реформация, проходившая со сбоями и приостановленная при Брежневе, уничтожила саму квазирелигию уже на наших глазах, в начале 1990-х гг.
„Новому царствию” пришел конец, а „новый человек”, пережив моральный гнет и испив до конца чашу унижений, вновь оказался на перепутье.
Источник: Портал-Credo.Ru