Вместо введения
На попытку сравнительного анализа меня вдохновил тот факт, что я недавно прочитал интересные небольшие воспоминания отца Георгия Кочеткова об отце Александре Мене. Читая их, я вот о чем подумал.
Отец Александр и отец Георгий – пожалуй, два самых заметных священника-«практика» последних 30-40 лет. Заметных в том смысле, что через них тысячи людей вошли в Церковь. [Под церковью (с маленькой буквы) мы будем понимать земную церковь, не лишенную обычных человеческих проблем, грехов и т.д., под Церковью (с большой буквы) будем иметь в виду единую Святую Церковь, включающую в себя Церковь небесную. Такое словоупотребление для лучшего различения, о чем, собственно, идет речь, вполне допустимо в церковной среде.] Поэтому их практику можно было бы сопоставить. Тем более что когда-то, в 90-е годы, против сторонников обоих священников была развернута мощная кампания по дискредитации и неприятию их основных идей. Сейчас, по прошествии примерно 20-25 лет, можно сказать, что эта кампания выдохлась. Хотя, конечно, «пламя вражды» осталось, но оно не горит уже так ярко, как раньше. Обе традиции (наверное, уже можно так говорить) теперь закрепились внутри русского православия и усиливают своё влияние. Есть определенные видимые знаки этого: братчики уже второй год подряд на Преображение служат литургию в центральном богослужебном месте страны – храме Христа Спасителя, а Издательство Московской Патриархии издает пятнадцатитомное собрание сочинений протоиерея Александра Меня. Впрочем, доминируют, наверное, по-прежнему другие силы. Тем не менее, сейчас на деятельность обоих священников и их активных последователей можно посмотреть спокойно, почти без оглядки на негативный фон неприятия.
Надо отметить, что обе эти традиции вызывают определенную надежду. Это не только новые, свежие и яркие явления в Русской православной церкви, это явления в каком-то смысле исключительные. Они могли появиться только в ХХ веке после того, как в стране произошли события, в результате которых большое число христиан было уничтожено, храмы разрушены, господствующей религией стал массовый атеизм и как итог сформировалось несколько поколений сознательно неверующих людей. В этих условиях после того, как атеизм во времени и пространстве явил некую «полноту» и «цельность» жизни, подлинное христианское возрождение вряд ли могло бы появиться на основе прежних доатеистических образцов, т.к. эти образцы при всей нарочитой религиозности страдали как раз отсутствием полноты и цельности жизни. Нужно было попытаться предпринять поиск новых, адекватных существующему историческому контексту постатеистических форм, в которых христианская жизнь могла бы воплотиться. [Надо ли говорить, что христианская жизнь возможна и не в воплощенном виде в качестве мыслей, слов, образов?] Это не значит, что надо было оборвать все связи с прежде существующим. Но это значит, что появилась возможность явить такое воплощение церковной жизни, которое раньше по каким-то причинам отсутствовало.
Специально хочу сказать, что в деятельности обоих священников меня и заинтересовал именно этот поиск новых возможных форм церковной жизни, а не богословские или культурологические труды двух личностей.
Конечно, не надо рассматривать обе сложившиеся традиции как нечто законченное и претендующее на совершенство. Обладая характерными особенностями, они, тем не менее, как всё, находящееся в развитии, подвержены изменениям.
Постановка проблемы
И будет в тот день: остаток Израиля и спасшиеся из дома Иакова не будут более полагаться на того, кто поразил их, но возложат упование на Господа, Святаго Израилева, чистосердечно. Остаток обратится, остаток Иакова – к Богу сильному.
Ис. 10:20-21
Норма – крайне редкий случай. Многие психиатры считают, что норма почти не встречается: это черта выдающейся личности. Она заложена в нас, но мы начинаем это понимать, когда встречаемся с выдающимися представителями нормы.
Вяч. Вс. Иванов
В Священном Писании часто звучит тема святого остатка. Об этом можно прочитать и в пророческих книгах, и в посланиях апостола Павла. Святой остаток – это малая часть народа Божьего, которая сохраняет святость и верность Богу. Зачем вообще нужен Богу, если так правомерно поставить вопрос, святой остаток? Может быть, для того, чтобы в определенное время нашлись люди, которые понесли бы миру Божью правду, и из этого святого остатка, как из семени, выросли бы ростки чего-то нового, что свидетельствовало бы о пути жизни? Церковь Христова именно так и начиналась, как святой остаток, малое стадо, закваска, которая призвана заквасить всё тесто… – этот символический ряд хорошо описывает провиденциальный, мессианский смысл её существования. Мессианской задачи с Церкви никто не снимал. Церковь – мессианский народ Божий, ведомый воскресшим Мессией в Царство Божье… Однако сейчас, когда земная церковь разрослась и массово появилось такое явление как расцерковление, вполне корректно поставить вопрос о «закваске внутри закваски», т.е. о тех проявлениях духовной жизни, из которых народ Божий мог бы обновиться… Когда-то (если мы говорим о том, что находится в границах русского и русскоязычного православия) такой закваской можно было бы назвать монашеское движение… Можно вспомнить преподобных Сергия Радонежского, Нила Сорского, Сарафима Саровского или старцев Оптиной пустыни…
Но что сейчас?
Сейчас непростое время. Время, когда началась эпоха постатеизма, но не закончилась эпоха секуляризма, время, когда очевиден многим кризис конфессионализма, но пробиться к глобальным макросинтезам пока не удается…
Современная церковная жизнь может восприниматься как набор малосвязанных друг с другом событий, за которыми ничего нет. Для многих нецерковных или малоцерковных людей церковная жизнь выглядит как нечто архаичное и застывшее… В такой ситуации ищущие Бога и Церковь часто не могут после каких-то первых шагов найти дальнейшую дорогу… А думающие люди сплошь и рядом занимаются только критикой, но ничего позитивного предложить не могут.
Конечно, и в последнее время (если брать рубеж минувших сорока лет) были и есть светильники, горящие ярко и освещающие путь многим… Вряд ли найдется кто-то в православном мире, кто не слышал имена митрополита Антония Сурожского, отца Александра Шмемана, архимандрита Софрония Сахарова, отца Павла Адельгейма… А сколько ещё тех, кто, может быть, не так известен, но чьё служение близко по духу к названным именам… Свет светит… Однако наша задача попытаться увидеть что-то сквозь свет, что свет своим свечением от нас скрывает. Для этого необходимо надеть «солнцезащитные очки» неуспокоенности…
И здесь хочется обратить внимание на один момент. Дело в том, что и отец Александр Мень, и отец Георгий Кочетков являются не просто яркими личностями, но, по сути, они стали родоначальниками (имеющими, конечно, и своих предшественников) целых духовных движений. [Заметим, что хотя отец Александр и его последователи в таких категориях не мыслят, но, термин «духовное движение» вполне можно применить и к «меневцам», т.к. налицо присутствует совокупность признаков, характерных для духовного движения. См. Семен Зайденберг, Виктор Котт. Духовные движения в истории русского православия. М.: «Свято-Сергиевское Братство», с. 3.] Причем таких движений, которые выдержали некоторое сопротивление и доказали жизнью своё право продолжать православную традицию в новых формах и новых смыслах. Важно сказать, что для многих тема продления православной традиции вообще звучит чуть ли не ересью. Православие – это то, что статично, думают они, зафиксировано, и всякое развитие лишь нарушает эту «незыблемость истины».
Можно сказать, что человек призван, прежде всего, к тому, чтобы обрести и выстроить личные отношения с Богом. И в этом смысле человек пред Богом предстоит одиноко. Однако ещё по книгам Ветхого Завета видно, что путь личного предстояния расширяется до пути семьи, рода, народа, народов… «Не хорошо быть человеку одному» (Быт. 1:18)… По сути, книги Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие, книга Иисуса Навина, пророческие книги… повествуют нам о том, как Бог создает Свой народ. Новый Завет открывает двери для вхождения в народ Божий язычников… Конечно, в известном смысле каждый человек одинок, но этому одинокому пути всё-таки противостоит или дополняет его путь народа Божьего, путь «общей жизни», и даже, если так можно выразиться, путь всех: Бог «хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим.2:4). В таком расширительном действии явно прослеживается намерение Божье. Полнота духовной жизни немыслима без социального измерения спасения.
В качестве возможного христианского примера общей жизни можно было бы указать на монастыри общежительного типа. Однако стоит заметить, что монашество – особый христианский путь. Оно зарождалось в Церкви как компенсаторное явление, как реакция на обмирщение христиан. Монахи уходили от мира для того, чтобы в пустыне сохранить верность идеалам евангельской жизни. Это была, в каком-то смысле, вынужденная мера. В результате монашеского движения сформировалась монашеско-аскетическая экклезиология, которая не вводит в круг своего внимания, скажем, брачную жизнь, воспитание детей, активную коммерческую и политическую деятельность… Эта «экклезиология пустыни» по аналогии с талмудическим изводом иудаизма является как бы «теологией выживания»: задача ухода от мира в монашеском мироощущении часто становится важнее задачи спасения мира. В противоположность ей может существовать «экклезиология полиса», «теология полной жизни»… Монашество, как правило, не претендует на полноту жизни. Сейчас, в т.н. постконстантиновскую эпоху недостаточно в качестве некоего релевантного примера общей жизни рассматривать только монашескую киновию… Конечно, монашеско-аскетическая традиция христианства бесценна, но при движении к полноте духовной жизни христианская аскетика должна дополняться христианской социологией. Сейчас часто люди идут в монастырь, как бы по религиозной инерции, просто потому, что не видят иной возможности жить по-христиански, а духовных и интеллектуальных сил для поиска новых путей у многих нет… [Стоит заметить, что совсем недавно случились два события, которые нанесли очень сильный удар по имиджу современной монастырской жизни в России. Это публикация “Исповеди бывшей послушницы” Марии Кикоть и освящение старцем Оптиной пустыни схиархимандритом Илием (Ноздриным) памятника Ивану Грозному.]
Из вышесказанного следует, что особое внимание в истории Церкви XX-XXI веков нужно уделять тем явлениям церковной жизни, где происходит попытка двигаться к полноте духовной жизни и где эту «общую жизнь», среду духовного общения удалось создать. И здесь нужно обратить внимание на то, что, например, и отец Павел Адельгейм, и митрополит Антоний Сурожский приложили много усилий, чтобы создать эту общую жизнь, и многое им удалось сделать, но прямые гонения от правящего епископа в приходе храма святых Жен Мироносиц Псковской епархии и известные разрушительные события в Сурожской епархии 2002-2003 годов существенно воспрепятствовали этим начинаниям…
Между тем, напротив, выбранные нами духовные движения, у истоков которых стояли священники Александр Мень и Георгий Кочетков, при многих попытках блокировать их деятельность как самобытные социопространства всё-таки уцелели и сохранились в лоне русского православия. Иначе говоря, по этому критерию живучести (конечно, это далеко не единственный критерий) вполне можно рассматривать выбранные нами два духовных движения как некоторую успешную попытку предложить расширение сакрального пространства, в котором христианская жизнь получила качественно иное воплощение. Важно, что именно о критерии живучести мы читаем в Священном Писании: «И ныне, говорю вам, отстаньте от людей сих и оставьте их; ибо если это предприятие и это дело – от человеков, то оно разрушится, а если от Бога, то вы не можете разрушить его» (Деян.5:38-39). И, если к этим духовным движениям мы будем пытаться применить библейскую категорию остатка, то, значит, именно в них мы будем искать для себя некий духовный «камертон», по которому можно будет «подправить» и остальные «музыкальные инструменты». [Кто-то, кстати, может быть, захочет предложить какие-то другие духовные движения для подобного рассмотрения, но мы за неимением, по нашему мнению, реальной альтернативы останавливаемся именно на них.] Да, эти движения сравнительно малочисленны, но когда речь идет о качестве духовной жизни, количественные категории отходят на второй план. Поэтому норма церковной жизни – это не образ жизни большинства, это образ жизни того меньшинства, которое по каким-то причинам угодно Богу. И, если эта норма здесь, то, значит, эта здешняя норма должна сместить тамошнюю норму, предложив некий разворот вовне, без коего мессианское служение народа Божьего, нового Израиля вряд ли станет возможным.
Смена церковной нормы, появление новых духовных движений свидетельствует о том, что происходит попытка преодоления церковного кризиса XIX-XX веков, это некие «точки роста», которые вызывают определенную надежду. Многие считают, что на агрессивное богоборчество XX века церковь ответила сонмом новомученников, и эти новомученники своей жертвой на метафизических весах добра и зла как бы уравновешивают античеловеческие злодеяния. Никто не спорит, что новомученники достойны почтительного преклонения колен перед их подвигом и свидетельством, однако продолжать думать только так означало бы нежелание извлекать уроки из суда Божьего над церковью в XX веке. Да, были мученики и исповедники веры, были святые, но были и огромные массы людей, с легкостью отрекшихся от веры. Как в личной жизни извлечение уроков проявляется в покаянии, изменении жизни, так и в жизни церкви как собрания верующих извлечение уроков означает изменение церковной нормы. Как говорил Иегуда Бэкон, узник Освенцима, «страдание имеет смысл, если ты сам становишься другим». Так же и в жизни социума страдания, если не оправданы, то, по крайней мере, осмыслены могут быть в том случае, если извлечены уроки из допущенных ошибок прошлого, произведены социальные изменения и идет поиск путей Божиих для дальнейшей жизни.
Конечно, такие размышления вряд ли понравятся людям с охранительным типом богословского сознания, но, отрицая динамику и развитие, решая конфликт пророчества и левитства (как об этом в своё время писал отец Александр Шмеман) в пользу левитства не обрекаем ли мы себя на хождение по кругу, на замкнутую жизнь без выхода к новым рубежам?
Об этом стоит подумать.
А пока продолжим.
Материалы и источники
Наше небольшое исследование не будет иметь строго академического характера. Мы не будем претендовать на полноту охвата темы.
Наше исследование будет субъективным. Автор с 2001 по 2015 год был внутри Преображенского Содружества малых братств (ПСМБ) и являлся (конечно, в доступных для него возможностях) свидетелем и участником той жизни, о которой пойдет речь. При этом в нашем распоряжении есть основная литература, которая издавалась ПСМБ, а также мы знакомились с теми публикациями, которые размещали в СМИ и блогосфере оппоненты отца Георгия Кочеткова. Что касается традиции отца Александра Меня, то здесь надо сказать, что с самим отцом Александром автор знаком не был, постоянным прихожанином храмов святых бессеребренников Космы и Дамиана в Шубине и Успения Пресвятой Богородицы на Успенском Вражке (основные приходы т.н. «меневской» традиции) он также не являлся. При этом автор часто бывал в обоих этих храмах, имеет среди прихожан многих друзей и знакомых и однажды ездил на выездную приходскую конференцию космодамианского прихода. Но всё же в основном изучать «меневскую» традицию приходилось опосредованно: по книгам и выступлениям отца Александра Меня, по воспоминаниям тех людей, кто был рядом с ним, по материалам различных публикаций на эту тему, многие из которых размещены в Интернете, по приходским доступным изданиям… Библиография вопроса получилась достаточно широкая.
Отдельно стоит упомянуть о статье доктора исторических наук, религиоведа Александра Агаджаняна. Статья называется «Реформа и возрождение в двух московских православных субкультурах: два способа сделать Православие ”современным”». [Статья вышла в сборнике «Приход и община в современном православии: Корневая система российской религиозности». / Под ред. А. С. Агаджанян, К. Русселе. — М.: Весь мир, 2011. — С. 155.] Это, пожалуй, единственное исследование, которое ставит себе задачу сравнить два упомянутых религиозных объединения. При этом исследователь, довольно точно подмечая местами те или иные особенности каждой «православной субкультуры» (как он об этом говорит), в основном, делает акцент на религиоведческой и социологической, а не богословской сторонах вопроса, не углубляясь в сугубо богословские особенности. Тем не менее, это исследование было для нас полезно…
Начало
Отец Александр Мень, что вполне естественно (он старше отца Георгия Кочеткова на тринадцать лет), начинает свое церковное служение раньше. Можно сказать, что сразу после рукоположения в 1958 году во дьякона (а позже, в 1960 году во священника) к своему церковному поприщу отец Александр относится неформально, не в том смысле, что принятые формы церковной жизни им нарушаются, нет, а в том смысле, что отец Александр, будучи к тому времени уже довольно широко образованным и эрудированным человеком, ко всему подходит творчески и вдумчиво. [Конечно, существенно то, что ещё в детские годы отец Александр был приобщен к церковному общению. Основы веры были заложены в семье: матерью, теткой, их друзьями – духовными детьми архимандрита Серафима (Батюкова). В 40-е годы Мень посещает уроки Закона Божия для детей и семинары по Новому Завету для взрослых в кругу «маросейских» – духовных детей отца Алексея Мечева.] Перед крещением он старается проводить беседы с людьми, готовить их к принятию таинства. Дает читать книги. Постепенно вокруг священника складывается определенный круг общения.
При этом отец Александр ещё и самобытный религиозный писатель, мыслитель, исследователь… Он, заочно окончив в 1965 году Московскую духовную академию, явно в своих исследованиях тяготеет к рассмотрению древних религий как библейской, так и внебиблейской традиций, что нашло отражение в его семитомнике «История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни». Предмет его интереса широк: это и древние культуры Индии и Китая, Месопотамии и Египта, Греции, Рима… и, конечно, пристальное внимание приковано к судьбе народа Божьего – Израиля. Характерно, что отцу Александру чужд релятивистский подход: в описании внебиблейских традиций он пытается уловить промысел Божий, который ведет к спасению все народы. [Идея сделать такое описание принадлежит ещё философу Владимиру Соловьеву. Вот, в трудах отца Александра Меня, можно сказать, эта идея осуществилась.] И это спасение он видит в христианстве. Владимир Леви приписывает Меню следующие слова: «человечество выживет (кажется, он сказал: “состоится” (В.Л.)) лишь в том случае, если между всеми путями к Истине будет налажено сообщение, связь».
Отец Александр также является автором книги «Исагогика» – учебника по Ветхому Завету для семинарий и религиоведческих факультетов ВУЗов. Вообще, тема Священного Писания, Библии для отца Александра – особая. Вряд ли кого-то в Советском Союзе 60-80-х годов из церковных деятелей того времени можно было поставить рядом с Менем по степени понимания Писания, по умению определять жанры тех или иных книг Библии, по использованию критических методов в толковании священных текстов… Отец Александр, пожалуй, на тот момент являлся чуть ли не единственным в СССР серьезным библеистом. Он живет Писанием. Нередко можно слышать обвинение, что Мень ради Писания жертвует церковным преданием, святоотеческим наследием. Но это не так. Впрочем, здесь надо дать более тонкий комментарий.
Известно, что ещё в протестантской среде был провозглашён призыв возврата от предания к Писанию. И действительно, у протестантов во многом отношении к букве Писания вернуться удалось. Но вот получилось ли вернуться к духу и смыслу Писания? Можно ли сказать, что отец Александр Мень предпринял попытку вернуться к духу и смыслу Писания, при этом не оставляя предания?.. Отличие жизни по Писанию и жизни по преданию не просто в статусе текстов, языке и форме жизни, но в разности бытийных оснований в отношениях человека и Бога, в качестве богооткровения и богопознания…
Александр Агаджанян замечает, что одна из ключевых смыслообразующих характеристик рассматриваемых нами религиозных традиций (в терминах Агаджаняна «православных субкультур») состоит в том, что можно назвать христоцентризмом. Христоцентризм в понимании Агаджаняна – это четкая иерархия смыслов, в рамках которой некоторые аспекты церковности и благочестия, существенные для большинства других православных приходов и общин у «меневцев» и «кочетковцев» оказываются приглушенными. Здесь можно согласиться с Агаджаняном. И отец Александр Мень, и (как позже мы рассмотрим) отец Георгий Кочетков в своей практике обращаются, прежде всего, к раннему христианству, к Евангелиям и апостольскому веку в истории Церкви. Послебиблейские тексты и практики, каноны и обычаи, «предание во всей его совокупности», как пишет Агаджанян, «не отвергается, но именно приглушено». Действительно, при пристальном внимании к церковному наследию можно обратить внимание, что в церковном предании много наносного, связанного с потаканием тем или иным сугубо человеческим предпочтениям… Отсюда и пышный, чрезмерный церемониализм, и квазиаскетизм, и требоисполнительство, и каноническо-правовой «талмудизм», оторванный часто от реальных человеческих отношений и неспособный адекватно реагировать на современную ситуацию…
Поэтому неудивительно, что и стиль пастырского руководства у отца Александра Меня складывается особый, если так корректно сказать, не по преданию, а по Писанию. Он не требовал послушания и часто даже не давал советы, всегда оставляя возможность свободного выбора. Задача была воспитать зрелого и ответственного человека, способного на самораскрытие в труде и творчестве во имя Бога и Церкви. Христианская ответственность, по Меню, базируется на сознательной вере и на образованности. Кто-то не принимал такого стиля пастырства, а кто-то, наоборот, видел в этом что-то большее, чем пастырство и воспринимал отца Александра не как духовника, а как духовного друга, способного помочь, подсказать и дать адекватные ответы на сложные волнующие вопросы. [Зоя Масленникова отмечает: «Многие желали и даже требовали от него точного детального руководства, пытались вручить ему свою свободу, потому что проникались полным доверием к своему пастырю. Он никогда на это не шел. Терпеливо ждал созревания, приучал к самостоятельности и ответственности, готовил к творческому поиску индивидуального, неповторимого христианского пути».] Поэтому неудивительно, что вокруг него было так много свободолюбивых интеллигентов, не терпящих и тени нажима.
Отец Георгий Кочетков (до рукоположения Юрий Серафимович Кочетков) начал свою церковную деятельность ещё до момента принятия им священного сана. В своих воспоминаниях он пишет, что, ещё когда он учился в 10 классе школы, ему по-особенному открылась строчка из Евангелия: «Жатвы много, а делателей мало». «Меня это пронзило, – пишет он, – словно стрелой в сердце. Эта строчка стала для меня как бы главенствующей, я очень ярко почувствовал, что это именно то в духовной жизни, что больше всего “болит”». В 1968 году он читает катехизис митрополита Филарета Московского, беседу преподобного Серафима Саровского с Мотовиловым и книги отца Александра Меня (Библию полностью Юрий Кочетков прочел ещё в старших классах школы). К первому причастию в 1971 году он подходит уже с первым крестником (и оглашаемым) Александром Копировским.
Юрий Кочетков продолжает помогать своим знакомым в индивидуальной подготовке к крещению и сознательной жизни по вере. С 1978 года он начал проводить катехизацию взрослых людей в группах. Примерно в это же время архимандрит Иоанн Крестьянкин стал лично готовить его к принятию сана (дьяконская хиротония состоялась в 1983 году).
Надо сказать, что отец Александр Мень в качестве подготовки к крещению тоже проводил с людьми огласительные беседы, давал книги для чтения, определяя индивидуально для каждого степень готовности к вступлению в Церковь. При этом литургически, по-видимому, сопутствия оглашению не было (оглашаемые в отличие от практики отца Георгия после литургии оглашаемых храм не покидали). Как говорит Андрей Бессмертный-Анзимиров, «катехизация в Новой Деревне была обязательным условием к принятию таинства крещения. На очень ранних этапах беседы с катехуменами проводил сам отец Александр, но с середины 70-х годов катехизацию было поручено вести воцерковленным ранее и богословски опытным мирянам. Вся катехизация могла длиться от десяти дней до трех месяцев. Методологии были разными: одни делали центром изучения и толкования Символ веры, другие использовали традиционные рамки, подобно нижеследующей программе: Что такое религия? Вера? 2) Сотворение мира и грехопадение. 3) Священная история до Авраама, Исаака и Иакова включительно. 4) Моисей и Декалог. 5) Давид и Соломон. 6) Пророки. 7) Матерь Божья. 8) Св. Иоанн Креститель. 9-12) Иисус Христос (несколько занятий о разных аспектах Его служения и учения). 13) Основные догматы православия (по Символу веры). 14-15) Краткая история мировой Церкви (обычно два занятия). 15-16) История Русской Церкви (давались общие понятия о крещении Руси, об исихазме, о Сергии Радонежском, о иосифлянах и заволжских старцах, о расколе XVII в., о гонениях в советское время и т.д.)».