Тема настоящего обзора — теория примата в применении к Константинопольскому Патриарху. Церковный строй представляет собою многоступенчатую иерархию: епископ «монархически» возглавляет духовенство епархии; митрополиту (с III в. и, частично, до нашего времени, например в Румынии, а сегодня уже и в Русской Церкви) подчинено несколько епископов с их епархиями; патриарху (с V в.) подчинено несколько митрополий. С IV в. Церковь на Вселенских Соборах упорядочивала взаимоотношения главенствующих кафедр, выстраивая их в «последование чести»: Рим, Константинополь (до сих пор носящий также церковное именование Нового Рима), Александрия, Антиохия, Иерусалим. В этом церковном строе епископы равны как тайносовершители, но имеют весьма различные административные и учительные полномочия. Это признается всеми в отношении патриархатов и других поместных Церквей, где первоиерархи, при всех различиях между Уставами отдельных Церквей, в той или иной степени возвышаются своими полномочиями над прочими епископами. Но в отношении первоиерархов многими аксиоматически утверждается их абсолютное равенство, и в случае такого понимания «первенство чести» оказывается пустой формальностью, то есть имеющим чисто церемониальное значение. Древние каноны не дают нам вполне ясного учения о поместных Церквах и тем менее об их соотношении. Но эпоха Вселенских Соборов предлагает нам живую историческую картину церковной жизни, которая сама по себе служит важнейшим комментарием к канонам.
Говоря о примате, нужно прежде всего сказать несколько слов о Римском епископе. Большинство согласно, что папизм — главное различие между католичеством и православием. И действительно, самая зрелая форма папизма, окончательно сложившаяся ко времени I Ватиканского собора (1870) с доктринами об универсальной непосредственной юрисдикции папы и о его учительной безошибочности, имеет яркую католическую специфику. Но папизм не возник в одночасье в ХI в. Уже в III в. св. Киприан Карфагенский, противостоявший римским притязаниям, иронически называл Римского папу «епископом епископов». Постепенно развивавшуюся доктрину папизма Восток не принимал в полном объеме, но и не оспаривал до времени. Мало того, Восток пользовался римским папизмом в интересах веры и Церкви. Свт. Афанасий апеллировал к Западу на постановления арианских соборов, свт. Иоанн Златоуст апеллировал к Риму на решение собора активных своих противников, которых оказалось больше, чем активных сторонников Константинопольского архиепископа. Защита Римом Православия была весьма важна для победы над несторианством на III Вселенском, над монофизитством на IV Вселенском, над монофелитством на VI и над иконоборчеством на VII Вселенском Соборе. Возникшая в эпоху иконоборчества теория «пентархии» парадоксальным образом была создана для обслуживания идеи римского примата: три восточных Патриархата, оказавшиеся за железным занавесом Халифата, не могли иметь существенного влияния на ту часть христианского мира, которая осталась свободной, и единственной инстанцией, к которой апеллировали византийские иконопочитатели, был Римский престол. Преп. Феодор Студит взывал к Риму не только против иконоборцев, но и против православных Патриархов свв. Тарасия и Никифора, с каковыми у него были разногласия чисто канонические. Св. Феодору, одному из главных выразителей доктрины «пентархии», принадлежит каскад определений папства, могущий украсить любой учебник католической экклезиологии: «отец всех благочестивых», «божественнейшая глава всех глав», «архипастырь поднебесной Церкви», «первейшая апостольская глава», «западному Патриарху принадлежит высшая власть на Вселенском Соборе», он «получил ключи Христа через верховного из апостолов», через соединение с верховной из Церквей, Римской, происходит соединение и с прочими Патриархатами, единая Церковь возглавляется в Риме, и т.д. (PG 99, 1043; 1017; 1020; 1417; 1027; 1309; 1027; Mai A. Nova Patrum Bibliotheca. T.V.Roma, 1849. P. 166). Целые поколения православных были воспитаны в духе этой идеологии, и даже на Константинопольском соборе 869 г. Патриарх св. Игнатий счел возможным пойти на уступки Риму, стремившемуся установить жесткий контроль над Константинопольской Церковью.
Но не это стало непосредственным поводом окончательного церковного разделения. В полемике, которая предшествовала судьбоносным событиям 1054 г. и продолжалась несколько веков спустя, с обеих сторон выдвигались длинные списки догматических и квазидогматических обвинений, и тема папства если и появлялась, то занимала второстепенное место.
После прекращения церковного общения с Римом «первенство чести» принадлежит Константинопольскому Патриарху. Но это несомненное первенство понимается совершенно по-разному, в широком диапазоне от полной аналогии между православным Вселенским Патриархом и Римским папой до чисто почетного первенства в коллегии абсолютно равноправных предстоятелей Православных поместных Церквей. Поскольку Вселенский Патриархат — один из важнейших факторов церковной жизни, его место в ряду Православных Церквей является предметом оживленных, а иногда и ожесточенных дискуссий. Различные заинтересованные стороны равным образом ссылаются в этих дискуссиях на каноны. Но канонический корпус Православной Церкви сложился больше тысячи лет назад, и уже в ХII в. авторитетные византийские канонисты могли значительно расходиться в толковании канонов. Все должны согласиться, что каноны, кроме своей догматической и нравственной составляющей, обусловлены исторически, формировались в ходе истории, изменялись в эпоху становления канонического корпуса, а после того, как он принял окончательный вид, подвергались все новым, исторически обусловленным интерпретациям. Но было бы весьма опасно утверждать историческую изменчивость как единственный принцип канонической жизни Церкви: скорее наоборот, здоровый церковный консерватизм дорожит институтами прошлого и умеет сохранять их в новых, иногда радикально изменившихся условиях, внося необходимые изменения в функционирование этих институтов.
Действительно, если бы изменения исторических условий должны были влечь за собой пересмотр исторически сложившегося соотношения поместных Церквей, то это привело бы, например, к тому, что Румынская Церковь, вторая по численности среди Православных Церквей, в «последовании чести» стала бы впереди четырех древнейших патриархатов. И вообще очень трудно измерить значимость Церкви какими бы то ни было внешними критериями, и знаменитый иронический вопрос советского вождя «а сколько дивизий у Римского папы?» для человека, относящегося к Церкви как к духовной реальности, звучит полной бессмыслицей.
Между главнейшими церковными кафедрами никогда не было и не могло быть фактического равенства, равенства возможностей церковного делания. В истории Церкви Первый и Второй Рим занимают исключительное место. И дело здесь не в амбициозных притязаниях — их было достаточно и у других первоиерархов: вспомним хотя бы «тринадцатого апостола, архиерея архиереев и судию вселенной» (из полного титула Патриарха Александрийского); дело в объективном фактическом ходе истории, который мы не можем не считать промыслительным. Никто cтолько не сделал для утверждения, сохранения и распространения православной веры, как Константинополь, город Вселенских Соборов, из которых три имели место в стенах его, один — в Халкидоне, который в наше время слился с великим городом, два — в Никее, до которой два часа автомобильного пути от Константинополя, и лишь один — в Эфесе, где еще за три десятилетия до Собора свт. Иоанн Златоуст энергически утверждал власть столичного первоиерарха.
Арабское завоевание Востока вкупе с распространением христологических ересей значительно умалило (Антиохия, Иерусалим) или практически свело на нет (Александрия) православное присутствие на территории некогда славных трех восточных патриархатов. Огромными усилиями на протяжении долгих веков и в византийский период и в века туркократии Константинополь поддерживал и возрождал эти три патриархата. Византийская миссия создала великую Кирилло-Мефодиевскую традицию и привела ко Христу болгар, сербов, а затем и великую Россию. Константинопольский Патриарх ощущал себя верховным распорядителем Вселенской Церкви. Когда благодаря большим победам Х века Антиохия вернулась в состав Византийской Империи, патриархов Антиохийских назначал Император из числа высших клириков Великой Церкви, а рукополагал Вселенский Патриарх. Номоканон Патриарха Фотия утверждает: «Константинополь есть глава всех Церквей» (Ралли-Потли, I, 42). В Соборном постановлении 1054 г. при патриархе Михаиле Кируларии говорится: «Сей благочестивый и богохранимый град, из коего, словно из некоего высокого и превознесенного места, восходят православия источники и чистые благочестия потоки растекаются до концов вселенной и словно реки во всей подсолнечной души благочестивыми догматами напояют…» Русская Церковь долгие века проявляла образцовое послушание, довольствуясь статусом одной из митрополий Константинопольского патриархата, и лишь в середине ХV века была вынуждена стать независимой, не столько даже по причине Флорентийской унии, сколько из-за того, что глава Русской Церкви Митрополит Исидор был активнейшим адептом унии и пытался было навязать ее России.
Знаменитая теория пентархии со временем стала служить для обоснования канонического консерватизма, утверждавшего принципиальное неравенство пяти патриархатов, упомянутых в правилах Вселенских Соборов, с одной стороны, и, с другой стороны, всех прочих автокефальных Церквей. В середине ХI века Патриарх Антиохийский Петр III писал патриарху Венецианскому Доминику: «Божественная благодать устроила во всем мире быть пяти патриархам… Сравни, насколько больше твоей страны Болгария, и насколько больше ее Вавилон Великий и Ромагирис или Хоросан и остальные восточные провинции, куда мы рукополагаем и посылаем архиепископов и католикосов, которым в тех краях подчиняются митрополиты и многие епископы, но ни один из них никогда не назывался патриархом» (PG 120, 760–761). При этом Петр III, желавший сохранения или восстановления общения с Римом, признавал преимущества Константинополя и после состоявшейся схизмы писал Михаилу Кируларию: «Как мог бы я даже и вознамериться возносить имя папы, когда твоя святая Церковь не возносит его, Церковь, меня воспитавшая, коей я, как никто другой, ревнитель, всегда чтущий и величающий ее преимущества» (PG 120, 797). Подобное суждение высказал в 1355 г. в послании болгарским клирикам свт. Каллист Константинопольский. По его словам, епископ Тырновский получил патриарший титул лишь «снисхождения ради», по усердной просьбе болгарского царя. Этим он не сопричисляется к предстоятелям древних патриархатов, и зависимость его от Константинополя не отменяется. Зависимость должна выражаться в поминовении болгарским предстоятелем Константинопольского Патриарха как своего первоиерарха и в получении от него Св. Мира. В последнем десятилетии ХIV в. Патриарх Антоний IV отправил московскому великому князю Василию Димитриевичу послание, в котором страстно защищал права Императора как главы христианского мира. Но и здесь нашлось место для утверждения вселенских прав цареградского патриарха: «Я — защитник божественных законов и канонов, это мой долг пред всеми христианами… Я — кафолический учитель всех христиан… Патриарх занимает место Христа и восседает на Его владычнем престоле: ты презрел не человека, но Самого Христа, так же как почитающий патриарха Самого Христа почитает».
Неудивительно, что Константинополь не был склонен создавать новые автокефалии. Болгарский князь св. Борис мечтал о церковной независимости еще до создания Болгарской Церкви, но лишь большие военные успехи царя Симеона, едва не взявшего Константинополь, вынудили Византию признать болгарскую автокефалию. После покорения Болгарии императором Василием II Болгарский Патриархат был низведен в ранг архиепископии и, формально сохраняя автокефалию, был жестко подчинен Константинополю: архиепископа назначал Император из высших клириков Святой Софии, а рукополагал столичный Патриарх. После падения Константинополя в 1204 г. византийцы стали уступчивее: Сербская Церковь получила чаемую автокефалию. Но при этом была продемонстрирована власть Вселенского Патриархата над другими поместными Церквами: новосозданная Сербская Архиепископия была выделена из состава автокефальной Охридской (Болгарской) Архиепископии волею православного Константинопольского Патриарха и Императора.
Чем большим был упадок Византии, тем более чувствовали свои вселенские полномочия Цареградские Патриархи. В Алфавитной Синтагме Матфея Властаря (ХIV в.) читаем: «Престол Константинополя… провозглашен первыми соборными определениями; им последуя, божественные [=императорские] законы повелевают возникающие в других престолах сомнения на его расследование и суд… Константинопольскому председателю позволительно не только посылать ставропигии в епархии и других престолов, но и наблюдать и исправлять бывающие и в других престолах сомнения и полагать конец судам; равным образом сам он и один только поставлен посредником и судиею покаяния и обращения от грехов и ересей» (М., 1996. С. 376).
Константинопольский Патриарх Иоанн ХIII, утверждая права и привилегии некоего монастыря в далекой Месопотамии (пределы Антиохийского Патриархата), указывал: «Все дела Церквей или, что то же самое, христиан по необходимости постоянно простираются и обращаются к сей первой и величайшей Божией Церкви» (Miklosich-Müller, Acta et diplomata… I, 1).
Патриарх Константинопольский Исаия писал армянскому католикосу, что Армянская Церковь претерпела «весьма долголетнее отделение от общей матери Церквей» (Miklosich…, I, 159). «От нас священные благочестия догматы распространяются по всей вселенной, от нас учения божественных отцов и святых соборов, богодухновенные законы от нас, словно из некоего источника, истекли в полноту церковную» (там же, 159–160).
И на Русь обращались с посланиями как бы от лица Вселенской Церкви, а не Вселенского Патриарха (недаром Рим с самого начала протестовал против титула Вселенского, с основанием видя в нем эквивалентный противовес его собственным всемирным притязаниям): «Святая Божия кафолическая и апостольская Церковь…» (начало послания Патриарха Филофея и его синода о назначении свт. Алексия митрополитом Киевским и всея России, 1354 г.).
Говоря о полномочиях Константинопольского Патриарха, мы не забываем, что на протяжении византийского тысячелетия эти полномочия поддерживались всесильной императорской властью. Здесь не место обсуждать основания императорской власти в церковных делах, мы должны только констатировать, что эта власть была весьма великой до самого конца Византии. Никто не оспаривал права Императора созывать Вселенские и другие догматические Соборы, председательствовать на них, издавать законы, относящиеся к Церкви, административно распоряжаться в разных поместных Церквах и др. Когда христианского Императора не стало, возникла потребность, для восполнения возникшего вакуума, возложить хотя бы часть его прерогатив на кого-то иного, и по воле самих турецких султанов преемником Императора стал Вселенский Патриарх. В теократической Османской империи все признанные вероисповедания («нации») получали определенную автономию. Православную «Римскую нацию» («Рум милет»), которую составляли греки, палестинцы, египтяне, сирийцы, славяне, румыны и др., не столько по воле завоевателей, сколько по промыслу Божию и во благо Православия, возглавил Константинопольский Патриарх.
Так получилось, что падение Константинополя в 1453 г. еще больше расширило власть столичного Патриарха. Множество других автокефальных Церквей оказалось в пределах Османской империи. Это и три древних Патриархата, и Кипрская Архиепископия, и Патриархаты Тырновский и Печский, и Охридская Архиепископия. Тырновский Патриархат, как бы подтверждая правоту вышеприведенных суждений Патриархов Петра III и свт. Каллиста, без всякого видимого сопротивления вошел в состав Константинопольской Церкви, как только угасла болгарская государственность, что произошло еще в конце ХIV в. Печскую и Охридскую Церкви Константинополь подчинил себе в 1766–1767 гг. Но и те Церкви, которые оставались формально независимыми, подпали под сильнейшее влияние столичного Патриарха: их главы подолгу жили в Константинополе, и жизнь их Церквей во многом зависела от благоволения и политической успешности Константинопольского предстоятеля.
ХIХ век принес свободу балканским народам, что создало условия для создания новых автокефальных Церквей. Этот процесс вовсе не был гладким. Автокефалия Элладской Церкви была провозглашена в 1833 г., а канонически дарована Константинополем лишь в 1850. При этом в Патриаршем и Синодальном Томосе об Элладской автокефалии новосозданная Церковь обязывалась получать Св. Миро из Константинополя и обращаться туда во всех трудных случаях. Подобным образом и Томос об автокефалии Румынской Церкви 1885 г. содержит предписание получать Св. Миро от Константинополя. Румыны оспорили этот пункт, но самым убедительным их аргументом было то, что и прежде восточные патриархи совершали на территории Румынии освящение Св. Мира. То же самое предписание получения Св. Мира из Константинополя имеется в Томосах Польской и Албанской автокефалий (1924, 1937).
Между Православными Церквами нет согласия о принципах создания новых автокефальных Церквей. Патриарх свт. Тихон в 1917 г. формулировал официальную доктрину Русской Церкви, согласно которой каждая поместная Церковь имеет суверенное право даровать автокефалию какой-нибудь из своих частей. Упомянутая история создания в ХIII в. Сербской Архиепископии говорит о том, что уже тогда Вселенский Патриархат сознавал свое право даровать автокефалию частям других поместных Церквей. В ХХ в. таким образом была создана автокефальная Православная Церковь в Польше, прежде составлявшая часть Русской Церкви. В настоящее время Константинополь отказался от прежней своей жесткой доктрины, но и не принял противоположную ей русскую. Теперь Вселенский Патриархат утверждает, что создание новой автокефальной Церкви касается всей семьи Православных Церквей и не может поэтому совершаться решением лишь одной из них. Этим переменам официальной доктрины Константинополя предшествовали события, явившиеся тяжелым испытанием для межправославных отношений.
Полномочия Константинополя проявляются в признании автокефалии поместных Церквей или их статуса Патриархата. Со стороны Константинополя такое признание всегда оформляется как провозглашение, то есть создание новой поместной Церкви или нового Патриархата. Константинополь никому не навязывает своего признания и может долгими десятилетиями ждать, пока к нему обратятся. Сами поместные Церкви добиваются признания от Константинополя, сознавая себя без этого признания канонически ущербными. Так, Болгарская Церковь, провозгласив в 1953 г. себя Патриархатом, в 1961 г. получила наконец признание этого статуса от Константинополя. Однако, признаваемая «первородной дочерью» Цареграда, она все же, притом что первый болгарский Патриархат был признан еще в Х в., получила место в диптихе после Патриархатов значительно более позднего происхождения: Сербского (ХIV в.) и Румынского (ХХ в.). Грузинская Церковь только в 1990 г. была признана Константинополем в статусе автокефального Патриархата и получила соответствующее место в диптихе — после Болгарской Церкви. Место Польской Церкви в греческом диптихе определяется провозглашением ее автокефалии Константинополем в 1924–1925. Чехословацкая Церковь, которой еще в 1951 г. Московский Патриархат предоставил автокефалию, сочла нужным добиться провозглашения ее автокефалии Константинополем в 1998 г.
От времен св. Владимира до середины ХIХ в. стратегией Русской Церкви и русского государства был союз с Константинопольской кафедрой. Этот союз двух величайших Православных Церквей был благотворен для Православия в целом. Войны Петра Великого с турками, пусть и достаточно неудачные, убедили восточных христиан, что спасение от рабства идет из России, а не с Запада, который до того небезуспешно навязывал восточным христианам католичество или протестантство как цену освобождения. Лишь при Александре II возобладали «славянофильские» влияния, которые переориентировали русскую церковную политику. Поворот политики подогревался широкой пропагандой в идеологии (Хомяков и др.), публицистике и даже в семинарских учебниках. Здесь не место оценивать славянофильство в целом, но его отношение к Византии и к современным грекам было не лучше, чем в католической пропаганде и в идеологии Просвещения. Под этим влиянием русская печать наполнилась всякими ужасами о «греках-фанариотах», где факты или тенденциозно искажались, или вовсе заменялись небылицами. И когда в 1872 г. разразилась болгарская схизма и весь православный Восток признал болгар схизматиками, одна Русская Церковь почти безоговорочно признала Болгарскую Церковь, допускала сослужения почти всех уровней (кроме сослужения епископов двух Церквей), обучала болгарскую молодежь в русских духовных школах и посылала в Болгарию Св. Миро.
Поскольку греческие Церкви тогда, как и теперь, выступали в тесном единении, нельзя умолчать и о других обидах, нанесенных грекам. Создание Русской духовной миссии в Иерусалиме было обговорено с султаном, но не с греческими патриархами, и Иерусалимский предстоятель узнал об этом, что называется, из газет. Инструкции, данные этой миссии, предписывали поддержку арабоязычного элемента в противовес греческому. Благодаря поддержке России, в 1899 г. в Антиохийском Патриархате произошла «национально-освободительная революция», в результате которой и Патриаршая, и многие другие кафедры были заняты арабами. А в 1916 г., когда успехи русского оружия вынудили Антанту признать права России на Константинополь, Святейший Синод стал бурно обсуждать, что делать с Константинопольским Патриархом: подчинить ли его Петроградскому Синоду или отправить в Малую Азию для окормления тамошней, в то время еще двух с половиной миллионной паствы.
Больно вспоминать времена, когда новая, безбожная власть усиливалась сделать Церковь орудием своей политики. Но те, кто смотрит со стороны, записывают в счет Церкви то, что диктовалось чуждой волей… В 1940-х гг. Константинопольская Патриархия была в самом бедственном положении. Почти все Балканы были во власти коммунизма. Греция не сегодня-завтра тоже должна была пасть жертвой гражданской войны, развязанной коммунистами, поддерживаемой всеми силами Коминтерна и закончившейся лишь в 1949 г. благодаря дружным усилиям всего Запада. В этих отчаянных условиях Патриарх Максим под давлением советских дипломатов начал переговоры о передаче канонического первенства своей кафедры Москве. Переговоры не успели привести к ощутимым результатам, поскольку Максим был отправлен на покой с титулом предстоятеля Эфесского.
Но больше всего влияет на отношения Русской и Константинопольской Церквей история с американской автокефалией. Здесь мы подходим к важнейшей теме канонических разногласий современного Православия. Защитники американской автокефалии утверждают, что до 1920-х гг. в Америке существовала только русская церковная юрисдикция. Это не так. Прежде всего, сама Русская Церковь не настаивала на своих исключительных правах в Америке (да и не могла настаивать, разве что в отношении Аляски). Чтение ежегодных отчетов свт. Тихона из Америки Святейшему Синоду показывает, что он видел будущее Православия в Америке в постепенном создании национальных епархий (арабской, сербской…), которые поначалу будут викариатствами в составе русской епархии, но, окрепнув, станут самостоятельными епархиями в юрисдикции своих материнских Церквей. К русской епархии естественно тяготели те бедные православные эмигранты, которые надеялись устроить свою церковную жизнь с помощью щедрых дотаций, шедших на нужды епархии из русского государственного бюджета. Но по-другому устраивали свою жизнь предприимчивые греки, которые на американской почве весьма быстро богатели. Во второй половине ХIХ в. в Америке возникло множество греческих приходов, которые и не думали приписываться к русской епархии. Они подчинялись кто Константинополю, кто Афинам. В 1908 г. две греческие поместные Церкви договорились о том, что вся греческая диаспора, в том числе и в Америке, будет подчинена Афинскому Синоду. Никаких протестов Русской Церкви на это не последовало, поскольку она не считала свои права в Америке исключительными. Правда, после I Мировой войны Патриарх Мелетий IV Константинопольский (бывший Митрополит Афинский) добился, не без некоторых трудностей, подчинения всей греческой диаспоры Константинополю. То, что при этом заявлялись права Константинополя на всю православную диаспору вообще, было скорее «побочным эффектом», аргументом в внутригреческом споре, а не выражением серьезного намерения подчинить себе все прочие диаспоры. Да и где бы нашлась сила для осуществления этого? Если через несколько лет в Константинопольскую юрисдикцию вошел Митрополит Евлогий (Георгиевский) со своим церковным «уделом», то он это сделал совершенно добровольно, в сознании канонической целесообразности этого шага и в согласии с притязаниями Константинополя. В рассеянии, и в частности в Америке, было немыслимо настаивать на исключительных правах Константинополя, но равно было немыслимо и настаивать на исключительных правах Русской Церкви. И так оставалось до самого провозглашения Американской автокефалии. Официальный идеолог Московской Патриархии проф. С. В. Троицкий писал, что Русская Церковь «никогда не оспаривала права других Православных Церквей основывать здесь [то есть в Америке] свои епархии и даже содействовала основанию некоторых из них, например, сербской и сиро-арабской» (ЖМП, 1949, 12, с. 45). В 1960-х гг. завязались переговоры Русской Церкви и русской Митрополии в Америке о восстановлении общения и о предоставлении Митрополии автокефалии. Эти переговоры велись втайне от всех, вплоть до момента подписания Томоса об автокефалии в 1970 г. Весьма серьезным обстоятельством было то, что идеологи американской автокефалии стремились не просто к автокефалии русской Митрополии, они хотели, чтобы она объединила всех православных в Америке. Эти планы и предположения непосредственно затрагивали интересы Константинополя, который имеет в Америке самую многочисленную свою паству, к тому же весьма сильную экономически и политически влиятельную. Было невозможно планировать автокефалию, не консультируясь с греками. Но невозможное свершилось, и это повернуло наши отношения с Константинополем на 180 градусов. Патриарх Афинагор был настолько лоялен к Русской Церкви, что в 1965 г. отказался от своей юрисдикции над парижской русской Архиепископией и предписал ей вернуться в подчинение Москве. Но после драматического события 1970 г. Афинагор вновь принял Архиепископию под свое окормление.
Теоретически утверждая полное равенство поместных Церквей, Русская Церковь, однако же, в ряде случаев признавала первенство Константинополя, выходящее за рамки одного лишь первенства чести. Патриарх Афинагор взял на себя инициативу подготовки Всеправославного Собора, и все предсоборные совещания созывались и проводились Константинопольским Патриархатом. Координационные функции Константинополя были формально признаны на IV Всеправославном совещании в 1968 г. Это совещание учредило межправославную комиссию для подготовки Собора и просило Константинополь «учредить для обслуживания работы комиссии и всей подготовки Собора Секретариат, с размещением в Шамбези близ Женевы. Для этого секретариата Вселенская Патриархия назначает секретаря, который будет докладывать непосредственно ей. Желающие из отдельных Церквей могут периодически посылать уполномоченных лиц в Секретариат для взаимного осведомления и сотрудничества… Когда вся подготовительная работа будет закончена…, Вселенский Патриарх, по согласию с предстоятелями других поместных Православных автокефальных Церквей, созовет Святой и Великий Собор Восточной Православной Церкви». Координационное право Константинопольского Патриархата, включающее в себя право рассылки приглашений на предсоборные совещания и комиссии, стало причиной того, что ни разу не были направлены приглашения Православной Церкви в Америке и автономной Японской Православной Церкви. Особые права Константинополя по координации межправославной подготовки Собора были подтверждены, вновь при участии Русской Церкви, на третьем предсоборном совещании в 1986 г. Межправославная комиссия 1990 г. в целях решения проблемы диаспоры постановила учредить в отдельных странах или регионах межъюрисдикционные епископские конференции с председательством в них архиереев Вселенского Патриархата. Конференция канонистов 1995 г. выработала проект регламента епископских конференций, согласно которому «в вопросах, представляющих всеобщий интерес и требующих… общеправославного подхода, председатель конференции обращается к Вселенскому Патриарху для дальнейшего суждения согласно всеправославным действующим предписаниям». А это уже означает признание особых прав Константинополя в управлении диаспорой. Вопрос о предоставлении автокефалии является одним из самых спорных. Однако Межправославная комиссия 1993 г. приняла компромиссный документ, согласно которому кириархальная Церковь, получая просьбу об автокефалии, представляет свое заключение и предложение Константинопольскому Патриарху, информируя об этом и остальные поместные Церкви. Константинопольский Патриархат связывается со всеми автокефальными Церквами для установления консенсуса по вопросу о новой автокефалии. Томос об автокефалии подписывается Константинопольским Патриархом, желательно — возможно большим числом предстоятелей поместных Церквей, обязательно — предстоятелем Церкви кириархальной.
Таким образом, современные межправославные договоренности подтверждают полномочия Константинополя, выходящие за пределы одного лишь пустого «примата чести». Нынешний православный мир сильно изменился в сравнении со временем двадцатилетней давности. Греческие церкви (Константинопольская, Александрийская, Иерусалимская, Кипрская, Элладская), как и прежде, представляют собой сплоченную группу, выступающую с монолитным единством в вопросах, относящихся к месту «эллинизма» в мире, несмотря на вспыхивающие порою внутренние канонические конфликты.
Споры между Константинополем и другими греческими Церквами решаются в пользу первого. Когда разразился спор между Константинополем и Афинами о «новых территориях», Элладская Церковь была вынуждена уступить, и было вновь подтверждено право Константинополя участвовать в назначении епископов на территории Северной Греции, находящейся с 1928 г. под управлением Элладской Церкви. Но не конфликты характеризуют отношения между греческими Церквами. Напротив, этим отношениям свойственно конструктивное взаимодействие, в котором руководящая и координирующая роль принадлежит Константинополю. Это проявилось, в частности, в 2005 г., когда разразился канонический кризис в Иерусалимском Патриархате. Две трети архиереев объявили патриарха Иринея низложенным, но он со своими сторонниками ожесточенно противился, настаивая на пожизненности патриаршества и на своей правоте. 23-24 мая 2005 г. в Константинополе состоялся созванный Вселенским Патриархом «Большой Собор», на который были приглашены Предстоятели поместных Церквей в сопровождении двух архиереев своих Церквей. Собор предложил Иринею отречься и, невзирая на его отказ, предложил Иерусалимскому Синоду избрать местоблюстителя и готовиться к избранию нового Патриарха. Собор внушительно продемонстрировал всеправославное единство, хотя и не было полного единогласия: представители Антиохийской и Польской Церквей воздержались, представители Грузинской — голосовали против. Но Собор показал и полномочия Константинополя. Неверно считать, что полномочия этого Собора вытекали исключительно из волеизъявления Иерусалимской Церкви, обратившейся к Вселенскому Патриарху. Так было бы только в тех случаях, если бы епископат в полном составе обратился для разрешения затруднения или если бы две спорящие стороны договорились обратиться к третейскому суду. Здесь этого не было, и обратилась к Фанару только одна сторона, в то время как Ириней обвинял Патриарха Варфоломея в пристрастности и требовал рассмотрения дела в другой инстанции. Так или иначе, имела место апелляция не к третейскому суду, чьи полномочия определяются в каждом случае волею обращающихся к нему сторон, но к постоянно действующей и всеми признанной вышестоящей инстанции, которая имела благоразумие признать предложенное дело имеющим всеправославное значение и призвать к его решению все поместные Церкви.
Менее драматичен и менее масштабен был состоявшийся год спустя, 17 мая 2006 г., «Расширенный Собор» Патриархов четырех «старейших» Патриархатов, девяти иерархов этих Патриархатов и восьми иерархов Кипрской Церкви — за исключением двух это был весь епископат этой автокефальной архиепископии. Кипрская иерархия обратилась в Константинополь с вопросом о недееспособности пораженного тяжким недугом Архиепископа Хрисостома I. Константинопольский Патриарх созвал этот Собор, определив его «формат». И здесь опять была продемонстрирована воля к всеправославному (или, в данном случае, «межправославному») решению важных вопросов внутренней жизни поместных Церквей и руководящая роль Константинополя.
Новость нашего времени — изменение отношения к грекам других поместных Церквей. Понятное дело, что Албанская Церковь, имеющая предстоятелем архиепископа-грека, будет на стороне Константинополя, воссоздавшего эту Церковь из коммунистических руин. Но и другие поместные Церкви в той или иной степени переориентировались в своем отношении к Константинополю, в той или иной мере сблизились с ним.
Глобальному объединению человечества, гибнущего в служении ложным богам и идолам, и прежде всего Мамоне, христиане, православные христиане должны ответить, могут ответить и, кажется, уже начали отвечать осуществлением единства во Христе, не в корысти, но в любви, не в господстве-подчинении, но во взаимном служении, не в превозношении, но в смирении… Посмотрим, в ком раньше, чем в других, познают средоточие единства в любви Христовой.
Греки свято хранят память о долгих эпохах своего мирового значения и могущества. Самое священное историческое воспоминание современных греков — Византия. Историческое прошлое Византии, вся гамма церковных и народных воспоминаний сосредоточена в том единственном учреждении, которое осталось от Византии в современном мире, — в Константинопольской Патриархии. Поэтому греки всегда, до самого конца истории будут поддерживать это учреждение. А это значит, что интересы будущего Вселенского Православия требуют всеми силами стремиться к единению с Константинопольской и с другими греческими Церквами. Это — категорический императив современной церковной политики.
Идея константинопольского примата в достаточно широком объеме не была чужда некоторым выдающимся русским иерархам. В 1972 г., во время серьезного конфликта Москвы и Константинополя по причине провозглашения автокефалии Русской Митрополии в Америке, архиепископ Василий (Кривошеин) выступил с предложением создать при Константинопольском Патриархе Синод из представителей Православных поместных Церквей для решения всеправославных проблем. «Вселенский патриарх должен быть окружен постоянным синодом из представителей всех автокефальных Церквей, дабы стать центром всеправославной координации. Как primus inter pares, он председательствует в синоде, который обсуждает вопросы всеправославного характера и принимает свои решения большинством голосов. Эти решения в дальнейшем осуществляются в жизнь автокефальными Церквами. Такого рода общеправославный синод не будет делать двойной работы с синодом Константинопольской Церкви или ограничивать автономию автокефальных Церквей, так как его компетенция совершенно другая и строго ограничена вопросами всеправославного характера. Шагом к образованию такого центра координации и обсуждения являются уже Всеправославные Совещания последних годов, но они созываются нерегулярно и не имеют средств осуществлять свои решения на деле… Создание такого рода центра всеправославной координации… поможет… Православной Церкви выполнять свою миссию в современном мире и противостоять трудностям наших дней. В то же время это может только возвысить всеправославное значение Вселенского Патриархата» (Церковь владыки Василия (Кривошеина). Нижний Новгород, 2004. С. 295).
На протяжении долгих веков Константинопольская Церковь возглавлялась великими святителями: Григорием Богословом, Иоанном Златоустом, Германом I, Тарасием, Никифором, Мефодием, Фотием и иными многими. Затем пришли века мученичества. В ХVII–ХIХ вв. были казнены семь Константинопольских Патриархов. В святцах Константинопольского Патриархата стоят имена шестидесяти четырех цареградских предстоятелей. Не все они значатся в святцах Русской Церкви, но зато в них есть имена, отсутствующие в святцах константинопольских, например Афанасий III Пателарий (ХVII).
Благодаря значительному развитию паломничества все большее число русских верующих приникает к святыням Константинопольской Церкви: на Афоне, в Фессалониках, на Крите и других островах и в самом Константинополе.
В июле и октябре 2008 г. Святейший Патриарх Алексий II встретился с Всесвятейшим Патриархом Варфоломеем, положив начало радикальному повороту к улучшению отношений двух великих Церквей. Это — весьма важная часть наследия блаженнопочившего Святейшего Патриарха Алексия.
Первая публикация: “Вестник РХД” №195. Перепечатка с разрешения издателя.