Соуслаждающеся бо закону Божию по внутреннему человеку,
вижу же ин закон в составах моих,
противувоюющь закону ума моего
и пленяющий меня законом греховным.
Рим 7:22
Ненависть может нагнетаться там, где не чаешь, не ожидаешь и, главное, там где не желаешь. Даже в таком святом месте, как Почаевская Лавра, призванном всем своим бытием способствовать умиротворению, происходят напряжения, волнения, конфликты, вследствие которых кто-то из братии бывает изгоняем из монастыря, кто-то уезжает сам. Так есть. Человек и человечество вследствие первородного греха конфликтны, и бытие наше в каком-то смысле безнадежно. Вот, мы вступили уже в третье тысячелетие, которое ознаменовалось конфликтом цивилизаций (Хантингтон), чредой нескончаемых политических и религиозных войн, из чего видно, что за прошедшие столетия и даже тысячелетия мы, живые люди, так и не научились контролировать собственную агрессивность. Философы же поняли главное: нет таких механизмов контроля, а те, что есть, не эффективны. Об этом сегодня в мире много пишут и говорят…
Хотим ли мы того или нет, конфликты возникают в жизни верующих людей. Они происходят и будут происходить в человеческих сообществах. Даже Церковь Христова, в начале своего бытия сделавшая серьезную заявку на их преодоление, была в конце концов ими же (конфликтами) почти побеждена, и сейчас мировое христианство представляет из себя очаги конфликтующих, противостоящих, ненавидящих, “обидящих”, проклинающих на чем свет стоит друг друга различных христианских конфессий, деноминаций, школ, групп. Как говаривал Солженицын: наплодившихся, образовавшихся, наделившихся разных юрисдикций и фикций.
В чем же дело? Почему такая вселенски-историческая неудача? Ответ один, по Т.Г.Шевченко: “Ни, умный, ни дурень ничего не знает – живет умирает”. “Ибо все мысли человека, в коварном сердце только зло. И вот, во все дни земного века уже не сделаю сего!” Это для себя.
Почаевская братия, даже за трапезой читающая отрывки из святых отцов, житий святых, Добротолюбия, изучающая как раз те книги, которые в своей идее призваны были победить зло, несогласие, вражду, конфликты, на деле представляли из себя группы противостоящих между собою и друг другу людей. Вроде идет все мирно, тихо, но потом как вспыхнет огонь конфликта, то не загасить его никакими увещаниями, примирениями, уговорами наместника, до тех пор, пока сам не перегорит и не сойдет на нет.
Среди братии Почаева и раньше вспыхивали мелкие мятежи и конфликты. Но то все была детская песочница в сравнении с большим мятежом 1980-83-х годов. Мне повара рассказывали, когда я нес послушание на кухне, что до меня у них был в услужении какой-то болящий послушник, вечно недовольный на мир и брюзжащий на порядки в обители. Повара ему говорили: “Если тебе здесь не нравится, чего же ты тогда здесь живешь? Уезжай, подыщи себе место, где, по-твоему, лучше и справедливей. Но он говорил, что хочет “наставить-направить” монахов на путь истинный, подвижнический. И вот, в одну из вечерних трапез сей невротичный послушник подсыпал в картошку на ужин вместо соли песка. Братия вечером, ужиная, диву дивятся: “Что такое? – друг на друга смотрят, переспрашивают. – Что за дивина, что за чудо?! Соль или сахар на зубах трещит? И почему так долго не тает? В момент поняли. Да это же песок!” Ну, выгнали “правдолюбца” из обители. Он, уезжая, говорил: “Лавра неисправима!”
А то один раз в гречневой каше мышь сварили, пообедавши, ее обнаружили аж на дне котла. Ну, естественно, поднялся крик, шум, гам. Мышь, загадочно выглядывающую из кубика каши, тщательно очистили, положили на тарелочку и отнесли к наместнику. Тогда нагоняй большой был и поварам, и келарю, который выдал такую гречку. Свое гневное мнение высказывали все. Послушник Иван из Днепродзержинска, пожилой дедушка, ходивший еще в халате (о котором рассказывали, что он еще в свое время работал с Брежневым на металлургическом заводе), кричал громче всех: “Представляете себе, до чего докатились келарь и повара! Какое пренебрежение к жизни и подвигу братии! Ведь монахи не едят мясной пищи, некоторые по сорок и даже пятьдесят лет не ели мясного, а тут поневоле оскоромились! Ведь знаете, кухня – это же источник жизни! Представляете!”. Выражение “кухня – источник жизни” попало на языки. С языка на язык, с острой шпильки на шпильку, с вилки на вилку и даже в тему проповеди иеромонаха (тогда еще) Амвросия (Юрасова), знаменитого в те годы проповедника и духовника приезжих мирян лавры, который, весело подтрунивая над опрометчивыми высказываниями взволнованной братии говорил: “Для кого-то не Бог источник жизни, но – кухня?! Представляете себе?! Нет, вы не представляете всю глубину наших духовных исканий и в связи с этим – прозрений. Кухня – как источник жизни! Это что-то новое!”. Но, повторюсь, то все были смешные, даже милые случаи из житейских будней обители. Я же хочу рассказать о большом и затяжном идеологическом конфликте, длившемся не один год.
Почаев и атеистическая власть
Я был послушником в Почаевской Лавре в удивительное и интереснейшее во всех смыслах время. Советская коммунистическая идеология доживала свое последнее десятилетие. Она уже была мертва, ей уже никто не верил, и жизнь в Союзе двигалась лишь по инерции. Честными и нечестными коммунистами предпринимались отчаянные попытки реанимировать живость угасающей идеи, которые заканчивались гонениями своих же сограждан. Интеллигенция периода 1970-80-х годов уверовала в необходимость религиозных ценностей. В Почаевскую Лавру приходило много ищущих духовного пути людей. Но власти и идеология говорили, что с религией, мол, скоро будет покончено, посему монахов и монастырей быть не может. А те, что есть – лишь какое-то временное недоразумение, и с ним нужно бороться. Как? Не прописывать молодых приходящих в Лавру! Не давать вида на жительство! И все очень просто, как думалось безбожникам. Старики монахи отомрут, новых не пропишем, и атеисты будут вознаграждены овациями победителей! Посему конфликт в лавре начала 1980-х был, в каком-то смысле, мировоззренческим, если можно и уместно так выразиться. Поясню далее свою мысль…
Во время еды в трапезной читали жития святых. Но это уже было приевшееся, притершееся чтиво. Слушали так себе, потому что нужно по правилу читать, да и нечего больше было слушать. Наместник привез книгу архимандрита Софрония (Сахарова) “Старец Силуан”. Это уже слушалось живее, так как новый язык, более современный, и ясный стиль изложения. Слушалось живо и обсуждалось с большим интересом.
Но живым людям, книжным, мыслящим хотелось всегда чего-то большего. Хотелось “запретного плода”, расширяющего горизонты духовного познания на более высоком интеллектуальном уровне, и он не преминул появиться в форме диссидентской литературы самиздата и “тамиздата”. Но многое знание, как читаем у Екклесиаста, порождает и многие скорби, в том числе мятежи и войны. Так и случилось.
В трапезной Лавры после вечери, в те дни, когда не было вечернего правила, происходило нечто интересное. В основном это были полиелейные дни, так вот, после ужина собиралась маленькая группка послушников, труждающихся на кухне и трапезе, присоединялись также и те, кто опоздал вследствие особых послушаний к столу, также добровольцы, и устраивались такие себе импровизированные чтения. Там я впервые услышал главы из книжицы “Яко с нами Бог!”, а также отрывки из знаменитого и нашумевшего в те годы письма архиепископа Феодосия к Брежневу о произволе и беззакониях уполномоченного и атеистов, происходящих на Полтавщине. Как атеистами предпринимались попытки закрывать храмы и ликвидировать общины. И это уже в то брежневское время, когда храмы не закрывались. Мы, молодые послушники, слушали затаив дыхание. Заведующий трапезной архидиакон Игнатий, высокий, живой старичок, с такими же живейшими глазами устраивал частенько такие чтения, за что я ему в доброй памяти весьма благодарен. (Схииеромонах Иларион доживал и почил, кажется, в Киево-Печерской Лавре, а кто говорит, что в Белой Церкви у своих духовных чад).
Также на экономии собирались на чаепития. По вечерам после вечернего правила в одиннадцатом номере ярко горел свет, и были там интереснейшие чтения и общения. В той келии проживал тогда послушник Игорь Брус из Житомира, собирались и мы – послушники Виталик из Воронежа, Виктор Глуховский (Макарий в постриге), Олег Драник киевский, Степан Яремчук из Тернополя, Александр (иеродиакон Савва), Павел Белик из Харькова, Вениамин из Москвы (Митрофан в монашестве), Александр Сахаров (сейчас игумен Кирилл, служит в Москве на Берсеневке), иеромонах Василий (Михайлов). Душой этих сходок и чтений был непревзойденный шутник и остряк Игорь (Брус) житомирский. На руках у нас духовной литературы было мало, не то что в нынешнее время – читай, не хочу. А тогда не было. Там читалась разнообразнейшая литература, из которой нами извлекался, как говорится, религиозный корень. Листая советский журнал “Наука и жизнь”, мы там вычитали, что в космос был наведен телескоп и там, в межзвездном пространстве ученые увидели “лик вселенной”. Вот как истолковывали мы, послушники: это Бог из глубин мироздания смотрит на грешную землю и нас, земных людей! Бог есть, и мы тут не одиноки. Из журнала “Вокруг света” мы вычитали, что в Бельгии в Брюсселе уже сооружен и готов к применению большой апокалиптический “зверь” – компьютер, шестиэтажное здание наполненное электронно-вычислительными машинами (ЭВМ), шкафами с мигающими в них лампочками, куда агенты (слуги сатаны) будут заносить данные о всех живущих на земле людях и также тех, кто примет печать антихриста. Так что последнее время уже “близ, при дверех!” Но, помню, читали там и более серьезные и высокие вещи. Помню, как читали и даже плакали от рождественской повести “Зверь” Лескова, трогающей лучшие струны души, в которой красной нитью проходит тема любви и сострадания ко всему живому. Огромное оживление и воодушевление вызвало у нас чтение книги священника Димитрия Дудко “О нашем уповании”. Книга вся пронизана честной и открытой борьбой смелого приходского батюшки с коммунистической идеологией, ее тоталитарной установкой не допускать внутри себя никаких проявлений, чуждых ее природе. Послушник Аркадий звонарь привез большой бобинный магнитофон с записями проповедей знаменитого московского священника, мы слушали их целую неделю. Для нас это действительно был праздник духа!
Там же, в том новом корпусе на экономии, был оборудован класс, доска, стояла фисгармония и проводились спевки. Из Львова приезжали преподаватели музыки и вокала. Наместник специально приглашал преподавать нам сольфеджио и ставить голоса для правильного пения. Это было. Помню также, как наместник лавры отец Яков устраивал уроки катехизиса для послушников, которые часто перерастали в живые, доверительные и непринужденные беседы, на которых он говорил о том, что его сильно волновало в те годы: католики и православные – это одна историческая церковь, что даже можно, если нет вблизи своего храма, причащаться католикам у нас, а нам у католиков. Что якобы при патриархе Пимене в 1970 году было принято и издано такое постановление.
А вечером на клиросе регент монах Нестор и отец Апеллий, певший у него первым тенором, нам, несмысленным, говорили совершенно противоположное: “Никакого единения с католиками быть не может и не должно по церковным правилам. Католики – страшные еретики. Там не церковь, но секта, в которой процветает крайняя распущенность и беззаконие, даже до того, что однажды в их истории была папесса Иоанна, женщина на папском престоле, которая от нечестивой жизни, в конце концов, забеременела и, точно как по Пушкину: “родила папесса в ночь, не то сына, не то дочь, ни мышонка ни лягушку, но неведому зверюшку!” И прочее нескладицы… Мы не знали, кого слушать и кому верить. Каждый избирал ту идею, к которой имел природную склонность. Уже тогда мы, послушники, понимали, что братия лавры неоднородна в своих взглядах на Церковь, что монахи внутри обители разделены на партии, группы по взглядам и интересам.
Наместник архимандрит Яков
Так уж случилось, что в те годы в монастыре образовалось две партии. Одна, которую возглавлял благочинный отец Алипий, по меткому выражению игумена Кирилла (Сахарова) называлась “святоотеческой”. В нее входили исповедник иеромонах Амвросий, иеромонах Сергий (Соломко), игумен Апеллий (Станкевич), игумен Питирим (Старинский), монах Нестор (Онук), регент правого хора. К ним примыкали братия сочувствующие – архидиакон Игнатий трапезник, ризничий архимандрит Гермоген, схиигумен Димитрий регент и многие другие… Эта партия учила, что, кроме молитвы, люди должны еще стремиться осмысливать во всех аспектах свою веру.
Партия наместника архимандрита Иакова не могла похвалиться многочисленными сторонниками. Они говорили, что надо просто трудиться и молиться, и не размышлять! Никаких книг, кроме житий святых, не читать. Монахам, и уж тем более послушникам это не полезно и не нужно. Бороться с атеизмом не нужно, так как Церковь управляется не усилием человеческим, а неисповедимым промыслом Божиим. Все взаимоотношения с атеистической властью уладит и выполнит наместник. А им лишь трудиться, и все!
Уже с высоты прожитых лет, сегодня я понимаю, что правы были и та и другая партия. Дело все просто в природной склонности вещей. Одни люди, с малыми интеллектуальными запросами, и так трудятся и молятся, не рассуждая. А другие, мыслящие, с высокими интеллектуальными запросами, не могут жить просто так, оставаясь простецами “иванами не смыслящими”. Тут во всем играет свою роль живая природная наклонность. Мыслящих не заставишь быть не мыслящими, а не мыслящих никакой силой не сделаешь мыслящими, с пробужденным, бодрствующим сознанием. Идея сродности вещей. По данной теме у нашего украинского философа Сковороды есть трактат.
Наместник архимандрит Яков обладал эксцентричным и властным характером, был нелюбим братией, и не последнюю роль в этом сыграло то, что он был воспитанником Ленинградской духовной академии и был в учениках у небезызвестного в Церкви митрополита Никодима (Ротова), воплощавшего в жизнь идею мирового христианского единства. Естественно, он перенимал идеи диалога и даже единения с католицизмом, которыми делился митрополит Ленинградский и Новгородский со своими учениками. Но он был родом из-под Почаева, и братия Лавры после смены нескольких наместников, боясь, что им пришлют чужого со стороны, собирала подписи, чтобы им назначили Якова. Ходил по кельям и собирал эти подписи архимандрит Алипий (Шинкарук), тогда еще игумен, упрашивал, умолял собратьев подписаться за “своего”. Как выяснилось впоследствии, он собирал подписи за своего злейшего врага, который и решил косвенно, или даже, можно сказать, прямо, его судьбу. Наместник Яков называл его антисоветчиком и по настоянию КГБ и милиции стремился выписать его из обители.
Здесь следует отдельно сказать о том, в каковых неестественных и уродливых условиях находилась Церковь и религия в Советском Союзе. Те, священнослужители, которые соглашались сотрудничать с богоборческой властью, определенно выигрывали время, ограждая Церковь, иногда удачно, иногда нет, от репрессий и даже полнейшего уничтожения. Но они были нелюбимы верующим народом. А те священники, которые не соглашались на таковое сотрудничество, в своих писаниях резко говорили правду о притеснении религии, естественно, имели поддержку в широких кругах верующих, но они в условиях явной или тайной конфронтации, не могли на уровне диалога влиять на ситуацию коренным образом и ограждать веру от гонений. Я думаю, в той ситуации нужны были как те, так и другие… А, Бог, постоянно творящий мир на высотах Своих, ежедневно и ежечасно обновляя лице земли, никого не спрашивая, посылал и на ниву церковную как тех, так и других. Все они имели место в замысле и промысле Божием. Спор между “сергианством” и Соловецкими исповедниками – вечная тема споров в Русской Православной Церкви, и нам его не остановить и не исчерпать.
Благочинный Лавры архимандрит Алипий
Впервые я его увидел на лаврской колокольне под большим колоколом, где он, проводя экскурсию, рассказывал об истории Лавры. Высокий, худой, с редкой седеющей бородкой, в очках с блестящей оправой. Там же впервые я услыхал знаменитую притчу Владимира Солоухина о карасях в пруду и их самонадеянном сородиче.
Игумен Кирилл (Сахаров) на портале Кредо, вспоминая о своих днях в Почаевской Лавре, написал, что эту притчу впервые рассказывал о.Амвросий (Юрасов). Нет, это неточность. Амвросий уже услыхал о ней от архимандрита Алипия. Они были друзьями, да и жили почти рядом, Алипий жил в 49 номере, а Амвросий в конце коридора, его келья была самой крайней и окнами выходила на галерею-террасу. Но Алипий жил в обители намного раньше Амвросия, и посему он в этом смысле, как писал летописец Нестор, “первее всех, и честью выше всех”.
Архимандрит Алипий среди братии слыл человеком книжным и в каком-то смысле ученым. Он был человеком книги, писания. У него в келии была самая большая библиотека. Естественно, как человек мыслящий, много думающий и много понимающий, он однажды, спасая Лавру от закрытия в 1960-х, не мог равнодушно смотреть на произвол агрессивного атеизма, как в монастыре орудуют кагебисты и милиция, прямо средь бела дня, приставая к молодым послушникам вылавливая, угрожая, требуя немедленно уехать из Лавры, а не то к ним будут применены меры воздействия. Он, беседуя с нами, послушниками, воодушевлял нас не бояться угроз властей, наставлял, учил, что отвечать, если выловят и пристанут. Рассказывал о хитромудрых приемах, как в коридорах запутывать следы и не попадаться на глаза ищущих, “рыщущих аки львы, ища кого поглотити”, органов КГБ. Так было.
Ему москвичи привозили запретную литературу, и он ее тайно, конспиративно распространял среди думающих и читающих монахов. Среди братии по келиям циркулировала запретная литература, самиздат и “тамиздат” (заграничного издания). В кельях были радиоприемники и слушались голоса из-за границы о реальном положении дел Церкви и верующих в Советском Союзе. Были привозимы и читаемы также заграничные журналы “Посев”, “Вестник РСХД”, самиздатовский “Бюллетень христианской общественности”, редактируемый и издаваемый правозащитной московской группой, возглавляемой Александром Огородниковым. И многие другие, которые будили наше спящее сознание, братьев незрячих гречкосеев. Также читали очень популярную книжицу “Как в селе Покровском хоронили атеизм”, или “С нами Бог!”. Псевдоним автора – Лавров, но между послушниками ходила мысль, что книгу эту написал или редактировал игумен Амвросий (Юрасов).
Архимандрит Амвросий (Юрасов)
Помню, как сегодня… Общие исповеди, которые совершал иеромонах, а вскорости игумен Амвросий, притягивали сотни богомольцев. Каждая такая исповедь-проповедь была событием в жизни Лавры. В Успенском соборе недалеко от входа в исповедальной нише по правую сторону молодой иеромонах говорил простые слова: как молиться, как каяться, как причащаться и, главное, как веровать! И эти простые слова доходили до наших простых сердец. В отличие от прежних духовников, сухо, затерто, тривиально читавших по требнику последование, отец Амвросий в свои общие исповеди искусно добавлял еще и поучения, да так интересно они были построены, что паломников на них влекло как магнитом, заслушивались и мы, послушники. Это достойный пример живого слова, неформального, неказенного подхода к делу катехизации, духовного просвещения, и для нынешних молодых, но ленивых пастырей, воодушевление и наставление.
Но, игумен Амвросий (Юрасов) был выписан и изгнан из Лавры. Одной из причин изгнания послужил диктофон и тайная запись слов наместника. Наместника Якова увлекали разные идеи. Тогда в 1980-е он очень радел о католико-православном диалоге и единении, а в 90-е “заболел” автокефалией и украинской идеей. Оставшись верным Филарету, в конце концов он стал совершенно невыносим для братии, и монахи, воодушевившись, совместно, собором спровадили его из Почаевской Лавры. Это сталось относительно недавно, и о сем написано довольно таки подробно.
Я же углубляюсь в тему, с которой начал – большой давний конфликт 1980-х. Так вот. Наместника отца Якова, бывало, только зацепи о католиках, так он начнет свой длинный и убедительный монолог. Как начнет рассказывать – не остановишь. А тогда стали появляться диктофоны, и отец Амвросий (Юрасов), имея у себя таковой, захотел записать некоторые из его филокатолических речей. Дело, видимо, происходило в личной беседе, диктофон щелкнул, и наместник, услыхав щелчок, понял, что его записывают, ловят на слове. У Амвросия произвели обыск и нашли диктофон и пленки с уже записанными ранее диалогами. Я, не был свидетелем и описываю тот момент из рассказов, посему у меня возможны неточности в описаниях. Одни очевидцы рассказывают, что диктофон изъяли в тот же момент келейники Якова, а другие говорят о позднейшем обыске в келье, но главный мотив конфликта был именно таков – подслушивание слов наместника для передачи в Москву патриарху Пимену. Естественно, после такого игумен Амвросий (Юрасов) был выписан и изгнан из Лавры. Богомольцы приезжали сотнями и постоянно скорбно спрашивали: а где же батюшка Амвросий?! А схиархимандрит Димитрий так прямо в лицо и сказал (резанул) с гневом наместнику: “Ты разве Амвросия выгнал из монастыря? Ты изгнал самого Господа!”
В 1980 году между наместником и благочинным пробежала черная кошка. И не удивительно, уж очень они были чужды в духовных взглядах на управление Лаврой. Тем более против Якова образовалась группа монахов, писавшая письма на него в Москву патриарху Пимену (Извекову) и во Львов митрополиту Николаю (Юрик), которую, как подозревал не без оснований Яков, возглавлял сам архимандрит Алипий. Усилению и ужесточению раскола между братией способствовало то, что архимандрита Алипия наместник снял с должности благочинного и назначил на его место архимандрита Панкратия. Видимо, милиция и КГБ, подозревая Алипия в неблагонадежности, подтолкнули архимандрита Якова принять такое решение. Но мы этого не знаем в точности, да и уже не узнаем. Это всего лишь версии и гипотезы.
Дальше – больше. КГБ совершали рейды с обысками даже в келиях братий. Проверки временами учащались, необычайно усиливались и ужесточались. Держать запретную литературу не было уже никакой возможности. Было страшно. Архимандрит Алипий пережил преследование за литературу в полной мере. Опасаясь, что и к нему КГБ с милицией вломятся в келию с обыском, он решил ее у себя не держать. Батюшка сложил литературу в мешок и направил с ней Якова, своего племянника, на экономию к отцу Питириму, дабы тот на грузовике вывез ее куда-нибудь из Лавры подальше в укромное место. Яков, племянник Алипия, вынес из келии мешок с запретной литературой на экономию, а благочинный архим. Панкратий (надо же такому случиться!) выследил, подсмотрел и перехватил мешок и сдал прямо в КГБ (по другим свидетельствам, сдал сумку с книгами наместнику, а тот уже сдал ее в милицию или КГБ) Для архимандрита Алипия настала черная полоса в жизни. Дабы деморализовать и морально убить (а у КГБ были широко разработаны методы, чтобы сломать волю человека), его стали часто вызывать на допросы в Тернополь, держали в изоляторе по несколько суток. Он был, в конце концов, совсем душевно измотан частыми вызовами и угрозами. Ему грозил реально восьмилетний срок по 58-й статье Уголовного кодекса СССР за “антисоветскую агитацию и пропаганду”.
А наместник в это время решил выписывать его из обители. Отец Алипий начал голодовку. Кто говорил, что лечебную, но вернее всего, как протест против выписки из лавры. Голодание начал с первой седмицы Великого поста. 30 апреля 1981 года на Светлой седмице он неудачно начал выходить из голодовки и, таким образом проголодав 54 дня, почил сном всея земли. У меня есть фотографии его многолюдных похорон. То была поистине большая скорбь для старшей братии, для всех, кто знал батюшку Алипия, кто защищал обитель от закрытия в 1960-х годах. Особенно для защитников обители в хрущевские гонения.
Эконома отца Питирима, принадлежащего к оппозиционной группе в числе братии, по наводке и сдаче наместника судили и отправили в заключение на три года. Это было. И владыка Питирим Николаевский, живой и здравствующий, еще может вспомнить и рассказать не хуже моего, но даже многократно лучше. Я, все-таки, не так долго был в Лавре.
Топор!
События развивались неожиданно и стремительно. Наместник лавры архимандрит Яков во время всенощной на Троицу 1983 года вышел на литию в конец собора. В этот момент службы духовенство находится ближе всего к народу. И вот, когда наместник читал молитву “Владыко многомилостиве”, сняв клобук с головы, кто-то подскочил к нему, и в гигантском соборе Лавры послышались тупые удары. Некая странница била наместника топором по голове! Ударяя, приказывала: “Это тебе за Алипия, за Амвросия!!!” (Тут свидетельства очевидцев у меня разнятся. Одни утверждают, что странница нанесла удары прямо по клобуку, пока еще диаконы читали “Спаси, Боже, люди твоя…”, а по другим – когда наместник снял клобук для чтения молитвы.) Ну, здесь замешательство, шум, крики!!! Ее моментально схватили. Покушение завершилось неудачей. Во время удара у странницы в руках топор повернулся, и удары легли по голове несколько плашмя. Странницу сразу забрали – сначала в милицию, а затем перевели в психиатрическую клинику. Допрашивали и в КГБ. Но так ничего толком и не узнали. Странница болящая оказалась крепким орешком. Яков начал бояться заговоров. Ему стали мерещиться всюду покушения.
Так до сих пор осталось тайной, действовала ли эта странница по чьему-то наущению, или сама от себя. Об этом мы узнаем только на Страшном Суде Божием. Архимандрит Яков приписал покушение диссидентам-монахам и решил выписать из Лавры монаха Нестора (Онука), игумена Апеллия (Станкевича), эконома игумена Питирима (Старинского), иеромонаха Сергия (Соломко). Боясь заговоров и новых покушений, наместником были приставлены телохранители из послушников братья Стефан и Василий Головатовские. Они впоследствии приняли постриг, и Василий был просфорником у Стефана. Сначала помощником, а затем по смерти Стефана возглавил просфорню. К наместнику навсегда пристало прозвище “филокатолик”, но это, как мне кажется, было у Якова второстепенное. Главное – властный характер, за который братия имела основания ненавидеть его. Но это моя версия и предположение. Корни конфликта идут даже глубже идеологических догм, в саму природу человека.
В этом писании я не имею морального права, да и не могу ничего сказать плохого против архимандрита Якова, митрополита УПЦ КП, тем более уже почившего. Также и об архимандрите Панкратии у меня нет в памяти ничего плохого. Наместник отец Яков и новый благочинный отец Панкратий, стоявший у Стопочки, очень хорошо, заботливо относились к послушникам. И это понятно и естественно: мы, молодые послушники, были еще по ту сторону добра и зла. Наместник в холодную зиму 1980 года мне справил добротное, теплое хорошее пальто. Иногда приглашал к себе в 20-й номер (покои наместника) для совместного чтения правила и бесед. Так было…
Мое описание большого конфликта Лавры страдает историческими неточностями и пробелами. Многое еще надо уточнять и восстанавливать. Ведь еще есть несколько живых монахов, которые помнят те события, даже были непосредственными участниками. Братия, не откладывайте на потом, расплывшись в благоговейном пиетете, или участвуя в бесконечных сиюминутных торжественностях. Они уйдут, река забвения снесет их, и не останется следа и памяти. О своем времени нужно и необходимо рассказать. Записывайте, трудитесь, будьте летописцами своей эпохи, в которую вам пришлось жить-быть, вспоминайте, уточняйте. Бег времени неумолимо истекает, и вот увидите, всего-навсего лишь через какой-то десяток лет уже не с кем будет скорбеть, не с кем вспоминать! Одиноко труждающееся перо мало что может, а уже группой, собором, сообща больше и правдивее можно восстановить разрозненную мозаичную картину тех событий. Как прошлое в грядущем тлеет, и будущее в прошлом зреет!
Религия в Украине