Блог

Каждая встреча с Оливье Клеманом за время нашей 20-ти летней дружбы была для меня тихим праздником. В первую очередь праздником сердечной теплоты, разговора от сердца к сердцу (не случайно православный богословский журнал, который он возглавлял много лет, назывался “Contacts”), но также веянием той умиротворенной, незамутненной радости, которая исходила от него. Ибо вера его, “уверенность в невидимом”, (Евр.11,1) была в то же время и видимой вестью о торжествующей реальности преображения. Словно бы ему удалось заглянуть по ту сторону завесы, отделяющей мир сей от Царства Небесного, и отблеск этого Царства навсегда остался в его глазах. И он умел разделить с другими свою внутреннюю жизнь в этой светлой обители. Даже и тогда, когда он был прикован к постели в течении многих месяцев, оставаясь практически неподвижным, когда его безудержная творческая энергия поневоле свелась лишь к безмолвному размышлению, он принимал эту ситуацию легко и ясно, сохраняя всецелое доверие к воле Божией. До конца дней своих он был свидетелем той невидимой, но ощутимой реальности, которая, будучи открытой им однажды, пронизывала каждый день его жизни.

Оливье Клеман происходил из атеистической семьи из Южной Франции с республиканскими и антиклерикальными традициями, после долгих поисков он обратился в христианство и крестился в возрасте 30-ти лет. Вскоре он стал одним из самых выдающихся представителей французского православия, восточного, да, пожалуй, и мирового. Обращение привело его к открытию того необыкновенного кладезя евангельского благовестия, который, казалось, был дан ему изначально; видимыми плодами его жизни стали многолетнее преподавание в Свято-Сергиевском Институте в Париже, более трех десятков книг, нескончаемый поток статей, выступлений, предисловий, непрерывных свидетельств. Все это исходило из глубинного источника затаенной радости и удивления перед чудом бытия Божия, открывающегося в ликах Отца, Сына и Святого Духа, и пронизывающего мир, несмотря на его падшесть. Само обращение Оливье Клемана в молодости отбрасывало какой-то пророческий свет на его зрелые годы: на пороге резкого оскудения мира в секуляризации, “техничности” мышления, экологического кризиса, глобализации он сумел возвродить святоотеческое свидетельство о благости и красоте изначального творения Божьего.

Замечательный писатель, он не страдал пороком профессии – говорить только о себе. Когда мы познакомились с ним зимой 1987 года в Москве, на меня прежде всего произвела впечатление его скромность, его самоумаление и “безвозмездность”, непосредственность его дружбы. Он никому не навязывал своего присутствия. Но когда он начинал что-то излагать или скорее проповедовать, было видно, как сила Благой Вести нисходила на него и все вокруг как-то незаметно преображалось. В начале пути он испытал приступы отчаяния и даже искушение самоубийством, но прожил и завершил свою жизнь счастливым, и всякий счастливым ощущал себя рядом с ним. “Блаженны нищие духом”, чья нищета столь богата мыслью, “блаженны кроткие”, чья кротость столь крепка в их служении Христу.

La Croix 24/I/2009