Блог

В конце 1920-х – в начале 1930-х годов о. Георгий Флоровский выдвинул идею “неопатристического синтеза”, “возвращения к отцам”. Как Вы считаете, в  целом это была удачная идея, и оказала ли она глубокое влияние на дальнейшее развитие православного богословия?

Именно направление о. Георгия Флоровского имело самый большой успех в Париже и позднее во всем православном мире, если учитывать работы учеников о. Георгия в Америке, в Греции и других странах. При основании Института было два течения: одно – софиологическое, о. Сергия Булгакова (фактически, это была попытка перевести православное богословие на язык немецкого идеализма, перевести на современный философский язык); и второе течение – неопатристическое, инициированное о. Георгием Флоровским и о. Киприаном Керном. О. Георгий считал, что нужно не просто повторять Отцов Церкви, находя у них какие-то подходящие цитаты; но нужно изучать Отцов, для того чтобы знать их мышление, их позицию, и исходя из их богословия, находить новые ответы на современные вопросы. Поэтому можно сказать, что именно этот “неопатристический синтез” и развивается в современном православном богословии, а также – шире – в христианском богословии, поскольку был восприянт католиками, англиканами и нашел  до определенной степени воплощение в протестантском богословии.

Хочу уточнить: Вы считаете, что без идеи о. Георгия Флоровского о “неопатристическом синтезе” не возникло бы в католичестве “нового богословия” Анри де Любака, Ганса фон Бальтазара и других?

Тут взаимодействие было многосторонним, поскольку, конечно, о. Георгий Флоровский, а также о. Киприан (Керн), который преподавал патрологию, – наследники патристического возрождения конца XIX-го века в России. Но когда они оказались на Западе, то в католической богословской среде тоже существовало похожее движение, ратующее за возрождение традиции святых отцов. Анри де Любак и Жан Даниелю, которые основали известную коллекцию “Христианские Источники”, поддерживали в Париже связь с православной русской эмиграцией, и особенно интенсивно общались с известным русским философом и богословом Владимиром Николаевичем Лосским. И можно сказать, что для Флоровского идея “неопатристического синтеза” – результат не только “русского наследия”, но одновременно и общения с его современниками – известными католическими богословами и патрологами.

Еще один вопрос по ходу: к 1920-м годам, когда сформировалась сама идея “неопатристического синтеза”, уже более 50 лет развивался в католичестве неотомизм, девизом которого был возврат к истокам в средневековой схоластике. Может быть, пример неотомизма вдохновил и о. Георгия Флоровского, и Анри де Любака на выдвижение идеи о необходимости еще более глубокого погружения, “в сиву давнину”, к патристике. Можно ли сказать, что неотомизм был образцом для них?

В римо-католическом богословии есть само учение Фомы Аквинского, а затем уже есть томистское богословие, которое разработали его ученики и последователи. И конечно, между учебниками и самим учением Фомы есть большая разница. Я не специалист в области томизма, но мне кажется, что это возвращение к Фоме в некотором смысле было возвращением к источникам. И конечно, если шел процесс “возвращения к Фоме”, то естественным у Фомы источниками были Отцы Церкви. Но интересно, что, отчасти параллельно, в Католической Церкви есть возрождение “неотомизма”, а среди православных есть возрождение “неопаламизма” – похожих движений.

Когда о. Г. Флоровский провозглашал девиз “назад к отцам”, то этими отцами оказались преимущественно святые отцы с IV по VIII век, а когда этот лозунг подхватил В.Н. Лосский, то преимущественно это был возврат к “синтезу Паламы”. Как Вы думаете, насколько на самом деле здесь существует вариативность, насколько существует скрытое противостояние или же взаимодополнение между неопатристикой, как она мыслилась о. Г. Флоровским и осуществлялась в его статьях, и неопатристикой, как она мыслилась В.Н. Лосским?

Первичное научное стремление о. Георгия Флоровского – не просто “возвращение к источникам”, но уйти из “вавилонского плена”, как он называет этот период в русском православном богословии и православном богословии вообще, когда преимущество имели учебники, сделанные по примерам западных – католических и протестантских богословских учебников. Чтобы убежать из плена, необходимо было возвращаться к источникам. И если взять патристику, как она преподавалась в учебниках – там она начинается апостольскими отцами и оканчивается в VIII веке на Иоанне Дамаскине. Но не надо забывать, что Флоровский не закрывал патристику на Дамаскине,  но отдавал себе отчет в том, что патристический век не заканчивается на VIII столетии, так что можно сказать, что между Флоровским и Лосским нет противоречия в этом направлении.

Можно ли говорить все-таки о том, что основатели неопатристики, Флоровский и Лосский, также не избежали влияния современных им западных философии и богословия, и не противоречит ли это их первоначальному тезису ухода от “западного пленения”. Особенно заметно, и никто не будет спорить, увлечение Лосского современным ему экзистенциализмом, и это сказывается на прочтении отцов, на их интерпретации.

Относительно В.Н. Лосского можно сказать, что он пришел к патристике через Запад, поскольку его докторская работа, его главная сфера исследований была – Мейстер Экхарт и западная средневековая философия, на которую большое влияние оказал Дионисий Ареопагит. И можно сказать, что от западной средневековой философии Лосский перешел к Дионисию Ареопагиту, от Дионисия – к Максиму, и от Максима – к Паламе.

Если взять основные труды Лосского, “Мистическое богословие” или сборник статей “По образу и подобию”, то там, в принципе, почти одни только цитаты из Григория Богослова, Дионисия Ареопагита, Максима и Паламы. Относительно же “убегания” Флоровского из “Вавилонского плена”, то мне кажется, что для него это был плен не потому, что “западный”, а “западное” – значит плохое, нет; но потому, что богословие этих учебников стало отчасти “вялым” и удаленным от живой традиции Церкви, которая имеет свои корни в апостольских временах, проходит через все патристические века и продолжается до наших дней, поскольку для Флоровского патристический век не заканчивается. Для него этот “неопатристический синтез” и “возвращение к источникам” было возвращением к общим источникам Востока и Запада, Восточной и Западной Церкви.

У о. Георгия Флоровского был замысел – создать неопатристический синтез, и когда читаешь его он статьи, например, “Тварь и тварность”, “О бессмертии души”, “О смерти крестной”, “О последних вещах”, создается впечатление, что он писал их как кирпичики для этого синтеза, который в будущем должен был составить патристическую, догматическую “сумму”. Однако ни он, ни его ученики не создали такую “сумму”. Как Вы думаете: это случайность? Или все ученики Флоровского и он сам оказались не на высоте задачи и не смогли с ней справиться? Или все-таки еще можно ожидать от этой школы – уже учеников учеников Флоровского такого рода результата сейчас?

Во-первых, мне кажется, было бы парадоксально ожидать от человека, который критиковал богословские учебники, “богословие по учебникам” и по каким-то системам, чтобы он создал новую богословскую систему. В.Н. Лосский подчеркивал, что святые отцы никогда не писали, не мыслили в рамках какой-то системы и не создавали новую систему, но отвечали на вопросы своего времени. Мне кажется, это и есть неопатристический синтез у Флоровского -изучать святых отцов не для того, чтобы создать новую богословскую систему, а для того, чтобы отвечать на вопросы современности. То есть исходя из опыта святых отцов, их учения, давать ответы на новые вопросы, которые возникают в жизни современной Церкви. Между прочим, иногда мы представляем Флоровского как какого-то православного зилота, который воевал с западным христианством. Но не надо забывать, что многие его статьи на самом деле написаны в контексте экуменического движения – он был его участником, был членом Центрального Исполнительного Комитета Всемирного Совета Церквей и членом комиссии ВСЦ “Faith and Order” (“Вера и порядок”). Он говорил: “Экуменизм сегодня является формой миссии Православной Церкви”, потому что православный христианин должен идти и выступать среди других христиан, чтобы свидетельствовать о правде. И свое участие в экуменическом движении он считал таким свидетельством о правде. В экуменическом движении возникали многие богословские вопросы, и, реагируя на них, выступал с соответствующими докладами.

То есть Вы считаете правильным, что сегодня “синтез” не должен завершаться “Суммами” и учебниками, а должен быть ситуативным и контекстуальным? Почему же мы тогда называем его “синтезом”? Тогда это просто “неопатристика” как особый стиль мышления.

Неопатристическое богословие является “синтезом” в специфическом смысле. Флоровский подчеркивает, когда мы берем святых отцов как основание нашего вероучения, как источник нашего православного богословия, это не значит, что мы берем тезисы каких-то отдельных отцов, берем то, что нам нравится, то, что подходит, какие-то цитаты для подтверждения того, что мы сами хотим сказать. Он подчеркивает, что авторитетом в патристике является consensus patrum, и нужно из всех отцов сделать синтез, для того чтобы ответить на какой-то вопрос. Здесь синтез является в том, что нужно найти согласие у отцов для ответа на какой-то современный вопрос.

Если говорить о согласии и посмотреть хотя бы на учение святых отцов о Боге, то возникает важный вопрос. Для В.Н. Лосского учения Дионисия Ареопагита, Максима Исповедника и Григория Паламы о Боге не имеют принципиальных расхождений. Современные исследователи, патрологи, особенно западные, любят подчеркивать, что Дионисий – это абсолютная апофатика, похожая на буддизм, Максим – это учение, похожее на теологию Фомы, а Палама – это непонятный гностический дуалист; и возникает и развивается в рамках патрологических исследований альтернативное прочтение – акцент переносится на различия между этими ключевыми фигурами. Насколько в связи с этим вообще оправдана надежда на то, что всегда будет этот синтез? Быть может, мы будем читать святых отцов и столкнемся с существенными различиями, которые невозможно будет снять?

Когда мы работаем с отцами, есть две крайности, чреватые опасностями для исследователя. Одна – это упрощение, это читать отцов очень “широко”, не обращая внимания на какие-то особенности. К сожалению, иногда мы доходим до таких упрощений. Я не считаю себя великим патрологом и большим специалистом по патристике, но мне приходилось читать некоторые творения Григория Синаита или Никифора Константинопольского, и работая над ними, я заметил, что у Мейендорфа в его книге “Христос в византийском богословии” есть много неточных выражений, относящихся к богословию упомянутых Отцов. Конечно, когда человек пишет одну маленькую книгу о десяти святых отцах, он не имеет возможности все их творения проанализировать детально. И дело доходит до некоторых упрощений, иногда противоречащих сочинениям непосредственно святых отцов. Но, с другой стороны, если мы занимаемся только одним отцом, изучаем и читаем его как бы в замкнутом круге, не обращая внимания на других, существует опасность прийти к неточным толкованиям. В принципе, отцы Церкви чаще всего (не говорю “всегда”, но “чаще всего”) не были оригинальны – в том смысле, что они не создавали какое-то новое богословие. Они всегда ссылались на авторитет своих предшественников и на Предание Церкви, часто цитировали своих предшественников. Но, конечно, ссылаясь на предшествующих отцов, они иногда не просто их повторяли, но пересказывали, и довольно оригинально. И в этом они создавали новые выражения, новые формулы. Поэтому, когда мы читаем одного отца, нужно проследить, какие у него источники в творчестве предшественников. Повторяет он их или перефразирует, делает какой-то синтез или добавляет что-то новое. В таком подходе патристика становится довольно интересной наукой. Например, если взять Паламу: с одной стороны, он делает синтез своих предшественников (Лосский написал статью о паламитском синтезе); с другой стороны, этот синтез он делает довольно оригинально. И конечно, если вернуться к Вашему вопросу, можно найти у отцов не только согласие, но можно найти и различное мышление, которое “не сходится”. И в поэтому патристическая наука очень интересна и важна: потому что можно видеть и то, в чем не было никакого сомнения в Традиции Церкви, и те вопросы, где не было согласия через века и в которых Церковь постепенно-постепенно приходит к какому-то решению или согласию.

Во многом сегодня работа православных патрологов и православных мыслителей, которые рассматривают себя как ученики Флоровского или Лосского, связана с интерпретацией текстов. Поэтому отдельные теологи даже утверждают, будто неопатристика – это новая разновидность схоластики, потому что это тоже определенная культура работы с текстами.

Необходимо сказать, что один из вызовов современности для патристики – это сама методика толкования, герменевтика. Потому что в XX веке стал широко применяться новый метод – историко-критический подход к тексту, который мы, богословы, приняли и используем в изучении текстов Священного Писания, святых отцов и даже в сфере изучения канонов Церкви. Этот метод подразумевает, что нужно, с одной стороны, изучать сам текст, контекст его формирования, исторический контекст, затем исследовать традицию текста, как текст передавался до наших дней – путем исследования разных рукописей; какие могли произойти через столетия изменения в самом тексте; а потом, когда мы изучили историю текста, должно следовать толкование текста – это две разные вещи. Раньше, до XX века, богословы не обращали на это внимания. Повторялся текст, иногда ошибочный, и не делали различия между текстом и толкованием текста. Герменевтический подход XX века во многом изменил наше знание об источниках. И в связи с этим возникают некоторые проблемы. Скажем, сегодня довольно часто на Западе патристикой с большим успехом занимаются не на богословских факультетах, не среди богословов, а на факультетах литературоведения или филологии, где филологи изучают патристические тексты. И с одной стороны, это плюс, потому что для разработки исследования самой истории текста филолог более компетентен – чтобы разработать историю текста и дать его критическое издание, чем богослов. Но с другой стороны, если филологи прекрасно понимают разные значения слов и эволюцию значений различных слов греческих, или латинских, или сирийских, или других древних языков, то довольно часто они не совсем понимают богословские тонкости текста. И поэтому здесь, конечно, сотрудничество между филологами, историками и богословами становится необходимым. Потому что если иногда человек не понимает контекст богословских споров, например, в чем была суть триадологических споров IV века или христологических споров V века, то без подсказки квалифицированного теолога ему не обойтись.

Кого из современных православных богословов, относящих себя к неопатристике или близко к ней стоящих, Вы оцениваете наиболее высоко? Какие существуют сегодня направления, тенденции, направления в неопатристике? Кто из учеников Флоровского, Лосского, или из числа самостоятельных мыслителей внес наибольший вклад в неопатристическое богословие?

Есть владыка Каллист (Уэр); у него большая библиография, в том числе библиография чисто просветительская или популярная; но есть и научные работы – исследования отцов-пустынников, древней монашеской литературы и, конечно, в этой связи, работа над “Добротолюбием”. У владыки Каллиста было много учеников, и среди них был владыка Иларион Волоколамский. Во Франции есть замечательный специалист по Максиму Исповеднику Жан-Клод Ларше.  В Англии есть патролог о. Эндрю Лаут – автор серьезных исследований об отцах Церкви. Довольно интересный и оригинальный богослов и патролог о. Джон Бэр, в Америке, ученик Каллиста (Уэра). Я бы еще выделил Иоанна Хриссавгиса, который занимается аскетической письменностью. В Афинах работает о. Николай (Иоаннидис), который специализируется на Паламе. Конечно, это парадокс, что православные всегда ссылаются на святых отцов, защищают святоотеческое предание Церкви, но на самом деле в современной патристике на международном уровне православные являются меньшинством.

Фигуры, перечисленные Вами, занимаются святыми отцами, но важнейшей задачей неопатристики было развитие современного православного богословия. Как бы Вы оценили состояние современного православного богословия? Последние достижения, последние книги – насколько они являются решающими? Например, здесь, в Киеве, сначала на многих повлияла книга “Бытие как общение” митрополита Иоанна (Зизиуласа), а сейчас наше богословское сообщество очень сильно заинтересовала его новая версия теологии в книге “Общение и инаковость”, которая скорее в левинасовском ключе развивает православное богословие. Насколько такие примеры того, что вот “стоим на плечах святых отцов, но развиваем что-то свое”, являются важными? Что можно назвать достижениями, а что недостатками мышления подобных книг?

Во-первых, я бы не сказал, что православное богословие сейчас переживает кризис, но могу сказать, что оно переживает смену поколений. Уходят старые поколения православных богословов; на Западе, например, если взять Парижскую богословскую школу, очень символическим было в январе отпевание Оливье Клемана, потому это был конец одной эпохи – великих, крупных богословских фигур. Теперь приходит новое, молодое поколение православных богословов, которые пока еще неизвестны. Конечно, известными и интересными среди православных богословов в данный момент являются митр. Иоанн (Зизиулас) и митр. Каллист (Уэр) – они еще пишут и издают новые книги, хотя стареют (владыка Каллист отошел на покой – он больше не преподает). Среди нашего поколения богословов, мне кажется, интересными являются книги патролога о. Джона Бэра. Его книги – это и патристический синтез, и одновременно не просто повторение отцов. Он оригинально интерпретирует их мышление. Его книги, можно сказать, являются попыткой представить предание отцов в форме, отвечающей на вопросы современности.

Отец Джон – наша надежда?

Я не говорю, что единственная надежда, но один из примеров. Это не значит, что других нет. Но я говорю, что мы переживаем смену поколений, надо увидеть новые плоды, которые будут являться в Православной Церкви.

Как Вы думаете, линия Христоса Яннараса, его попытка “экзистенциального неопатристического синтеза” найдет дальнейшее продолжение, или, в связи с тем, что сейчас скептически относятся к экзистенциализму как к философскому методу на Западе…

Упадок экзистенциализма в светской философии не значит, что подход “с точки зрения экзистенциализма” не имеет никакого значения для богословия. С этим подходом митрополит Иоанн (Зизиулас) много чего сделал в сфере экклезиологии. Если бы не было этих вопросов, которые задавал экзистенциализм во второй половине XX века, возможно, этих экклезиологических сочинений он бы не написал, либо написал бы с другой точки зрения. Но, с другой стороны, экзистенциализм уже не является актуальным подходом или вопросом, каким он представлялся во второй половине XX века, особенно на Западе. Какой подход сегодня является главным в мышлении человечества, наверное, не совсем ясно.

Какой может быть неопатристика в эпоху постмодернизма?

Если взять современный мир, то есть много вопросов, на которые Церковь и православные богословы должны отвечать, и какие-то элементы ответов можно найти в  творениях святых отцаов. Это не значит – совсем готовые ответы, но можно их разработать. Есть целая масса вопросов, скажем, связанных с антропологией. С одной стороны, технология и медицина поднимают много вопросов в сфере биоэтики, где сами врачи, ученые говорят, что мы на эти биоэтические вопросы не способны найти ответа. И они обращаются к религии с тем, чтобы на них давали ответы богословы. Эти вопросы разработал, в частности, французский патролог Жан-Клод Ларше, специализирующийся на изучении наследия св. Максима Исповедника, а также интересующийся вопросами биоэтики. Биоэтика является темой рассуждений православного экзегета о. Иоанна Брека из Америки.

Отдельный блок – все вопросы, связанные с индивидуализмом, характерным для современного общества. А также вопросы, связанные с взаимоотношениями человеческих личностей, прав женщин в обществе, феминизм – становятся немного устаревшими во многих обществах. Однополые браки, с одной стороны, в некоторых слоях общества популяризируются и защищаются, с другой стороны, государство иногда обращается к религиям, спрашивая, каково их мнение об этом. Это всё вопросы из сферы антропологии. Есть вопросы, которые я бы отнес к сфере эсхатологии. Особенно это тот аспект, который подчеркивал о. Александр Шмеман, что Церковь призвана к Царству Божию и должна проповедовать Царство Божие. Какие здесь поднимаются вопросы? Их очень много. С одной стороны, есть фундаментализм. Он проявляется в разных религиях, в том числе и в христианстве, и в том числе в православии. Когда люди считают, что уже конец света, и нужно убежать от мира сего, потому что в нем всё плохо, и если оставаться в нем – то погибнешь. Такое отношение к миру даже в первых веках христианства, когда Церковь жила очень сильным эсхатологическим предчувствием, никогда не наблюдалось в Церкви, но оно было в христианских сектах; в Церкви оно не находилось, потому что даже если Церковь была обращена к будущему Царству Божию, она никогда не отрицала отношения с миром и всегда говорила, что христиане в мире – как дрожжи, которые должны поднять “мирское” тесто и преобразить мир. Актуальна сегодня проблема отношения к окружающей среде, природе, вопросы экологии. Политические партии, светские международные организации разработали много программ по экологии. И среди всех религий именно христианство, и в основном наше патристическое предание имеет много элементов для ответов на сегодняшние вопросы. Важно не только то, как мы используем мир, но и взаимоотношения человека с миром, творения с Богом – здесь много богословских, духовных вопросов. Сейчас все люди говорят о всемирном экономическом кризисе. Но этот кризис – не только экономический вопрос, это вопрос и духовный: как мы используем все эти блага, ценности в этом мире, это вопрос духовный, аскетический и, следовательно, богословский.

Поскольку есть потребности и призвание, то, наверное, будут и люди, которые ответят на эти вопросы, опираясь на святоотеческое предание.

Конечно, это вопрос образования. Чтобы ответить на вопросы современности,  необходимо, во-первых, исследовать наше предание, а это значит – изучать древние языки. Мы с Вами много говорили о патристике. Так вот, в XX веке было сделано много открытий новых источников, которые до сих пор не исследованы. Так что большие открытия XX века – это нахождение новых материалов, еще ждуших исследователей. Для этого нужно изучать древние языки и современные языки, чтобы иметь доступ к вторичным источникам, изданным на разных языках, и чтобы войти в диалог с современной цивилизацией, читать литературу на иностранных языках. Если обратиться к современной православной молодежи, которая расстроена, потому что в столичных городах в так называемых православных странах все “хорошие” месте в епархиях и монастырях заняты и вроде бы отсутствуют причины, чтобы идти и изучать богословие, то как раз наоборот – есть много работы в сфере православного богословия и как раз не хватает работников, не хватает исследователей. Но для этого необходима серьезная научная подготовка.

Не кажется ли Вам, что в православных странах Церкви могло бы помочь государство, основывая богословские факультеты там, где их нет, поскольку православие – это наследие, важное для страны?

В современном мире распространяется мнение о полном разделении Церкви и государства. Это такой секулярный подход, который мы наблюдаем во многих странах и который с 1905 года является законным явлением во Франции: в том, что касается веры, человеку разрешается верить, во что он хочет, и никакая вера не запрещается и не преследуется, рассматривается как сфера частной, личной жизни человека, но не должна проявляться “в государстве”. Такое отношение к вере, к религии, к Церкви, уже наблюдается и в других странах, где вопросы веры, вопросы религии люди не желают видеть в обществе.

Но не надо забывать, что, хотим мы того, или нет, Церковь несет свою миссию в обществе, занимает собственное место в обществе, действует в нем. И поэтому она должна присутствовать не для того, чтобы все контролировать или быть над обществом, но она является де-факто частью этого общества и одним из источников всемирной человеческой культуры. Например, кто-то говорил; если во Франции государство считает, что религия не должна преподаваться в школах, потому что это частное мнение людей или потому что тот, кто желает узнать о религии, может сам сходить в церковь и узнать о ней, но в государственных школах религия не должна присутствовать, – то как можно читать французскую литературу, где ссылаются на ветхозаветный Декалог, или на притчу о блудном сыне, или на заповедь о любви Христа? Как понимать литературу, искусство? Как понимать такие общие ценности, которые вошли в культуру общества, но которые являются вкладом христианства, вкладом Церкви?

Поэтому, мне кажется, богословские факультеты не только могут, но и должны присутствовать в государственных университетах, потому что богословие не является каким-то личным мнением в частной жизни человека, но богословие может принести нечто творческое в ответ на современные вопросы, о чем мы с Вами уже говорили.

Беседовал Юрий Черноморец

Биографическая справка:

Архимандрит Иов (Геча) родился 31 января 1974 г. в г. Монреаль (пров. Квебек, Канада). Окончил Институт св. Андрея в г. Виннипег и Университет пров. Манитоба (Канада) (1996). Рясофор (28.09.1996). Иеродиакон (29.09.1996). Переехал во Францию. Принял монашество в монастыре Преподобного Антония Великого во Франции (Подворье Афонского Симоно-Петрского монастыря) (27.05.1998). Архидиакон (1999). В 2003 г. перешел из Украинской Православной Церкви в Канаде под омофором Константинопольского Патриархата в Экзархат-Архиепископию православных приходов русской традиции в Западной Европе под омофором Константинопольского Патриархата. Иеромонах (20.06.2003). Окончил Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже. Служит на Сергиевском подворье в Париже. В 2003 г. защитил докторскую диссертацию по богословию в Парижском католическом институте и Свято-Сергиевском институте на тему “Литургическая реформа митрополита Киприана Киевского”. Преподаватель церковной истории и церковного устава в Свято-Сергиевском институте (с 2004 г. профессор). Благочинный приходов архиепископии в Испании (2003-2004). Член редакционной коллегии епархиального журнала “Епархиальный вестник Архиепископии православных русских церквей в Западной Европе” (ЕВАПРЦЗЕ) и его франкоязычного издания “Messager diocesain: Archeveche des eglises orthodoxes russes en Europe Occidentale” (2003-2006). Игумен (09.01.2004). Архимандрит (18.07.2004). Член епархиального совета Архиепископии (2004-2010). Член комиссии по взаимоотношению с Московским Патриархатом (2004). С декабря 2005 по декабрь 2007 гг. декан Свято-Сергиевского православного богословского института в Париже. Член групы Св. Иринея международного диалога Православной Церкви с Римо-Католической Церковью (2003). Член комитета диялога Православной Церкви с Римо-Католической Церковью во Франции (2005). Член Центрального Комитета Всемирного Совета Церквей (ВСЦ) (2006). Член Киевского религиозно-философского общества. Член Общества восточной литургии. Проживает в Париже.