В жизни каждого человека бывают моменты, когда он в пылу сердца может кого-то обидеть, сказать грубые слова по отношению к своему ближнему, или даже к Богу. Позже, когда обида сходит с души, он в покаянном порыве может осознать всю глубину своего падения и умолять Господа об отпущении грехов, прощении временной слабости и подъеме из духовной пропасти. Весь путь православного христианина, да и каждого человека, лежит через целую чреду взлетов и падений, но главное – подняться над грехом, побороть его, не впасть в отчаяние, и, поднявшись, продолжать свой путь к Богу. Такие черты, присущие каждому человеку, можем встретить и на страницах классика украинской литературы Тараса Григорьевича Шевченко, творчество которого не оставляет равнодушным ни одного, кто хотя бы раз вдумчиво вчитался в строки его произведений. Многие аспекты жизни и творчества Шевченко во время советской власти трактовались однозначно с материалистически-революционной точки зрения, а непопадающее в этот ракурс – просто замалчивалось как то, что не имело места вообще. В современном украинском литературоведении наоборот, довольно сильной является тенденция к идеализации образа поэта во всех отношениях, пытаясь, очевидно, заполнить пробелы, появившиеся после свержения культа «великого вождя». Поэтому сейчас мы попробуем взглянуть на творчество Кобзаря беспристрастным оком, отдавая должное достижениям его кропотливого труда, но не закрывая глаза на те вещи, которые многим кажутся довольно неудобными.
Аз же рек во исступлении моем: всяк человек ложь
(Пс. 115:2)
Христианская церковь осознает себя новым Израилем – наследником того завета, который был заключен с богоизбранным еврейским народом, и тех обетов, которые были дарованы ему Господом. Однако, мы постоянно забываем, что слово «Израиль» имеет двойное значение – как боговидца, так и богоборца. Такое сочетание противоположностей было характерно для духовной жизни и поиска великого украинского поэта. Конечно, на его духовное состояние огромное влияние оказала церковная ситуация и атмосфера общественной жизни, которые господствовали в Российской империи в XIX веке. В то время, когда Православная Церковь была поставлена на службу государственным интересам, среди значительной части интеллигенции распространялись взгляды, что быть христианином означает выполнять морально-этические заповеди Христа, а для этого не обязательно быть членом Церкви. Тогда довольно интересным было сочетание идентификации себя как христианина с откровенными антиклерикальными выпадами относительно Церкви. Часто принадлежность к Православию обусловливалась лишь фактом рождения и не имела ничего общего с собственными убеждениями. Однако, строки, написанные Шевченко, свидетельствуют о том, что духовные идеалы жили глубоко внутри него и были не пустыми словами, ведь нежная любовь поэта к Украине, его воспитание на родных просторах, глубоко пронизанных православным духом, не могли не проникнуть в сознание и подсознание Кобзаря вместе с молоком матери:
Все упованіє моє
На Тебе, мій Пресвітлий Раю,
На милосердіє Твоє,
Все упованіє моє
На Тебе, Мати, возлагаю.
Святая Сило всіх святих,
Пренепорочная, Благая!
Молюся, плачу і ридаю:
Воззри, Пречистая, на їх,
Отих окрадених, сліпих
Невольників. Подай їм силу
Твойого мученика Сина,
Щоб хрест-кайдани донесли
До самого, самого краю.
Достойно пєтая! благаю!
Царице неба і землі!
Вонми їх стону і пошли
Благий конець, о Всеблагая!
А я, незлобний, воспою,
Як процвітуть убогі села,
Псалмом і тихим і веселим
Святую доленьку Твою.
А нині плач, і скорб, і сльози
Душі убогої – убогий
Останню лепту подаю.
(«Марія (поема)», 1859)
С распространением европейских идей на территории Российской империи, в том числе в Украине, где их представителем стало Кирилло-Мефодиевское общество – первая политическая организация Украины, членом которой был и Тарас Шевченко, на украинскую почву проникли общеевропейские идеи романтизма, которые непременно вели к идеализации народности, а вместе с тем, шаг за шагом, – и к социализму, который твердо стоял на антицерковных позициях. Поэтому некоторые мотивы в творчестве Шевченко были обусловлены его политическими взглядами, которые вступали в борьбу с личными религиозными убеждениями, переживаниями, собственным религиозным опытом. Именно мотивам политической борьбы за социальную свободу и справедливость, национальное возрождение, проходивших сквозь призму религиозных переживаний, пронизана вся творчество Шевченко.
Якого ж ми раю
У Бога благаєм?
Рай у серце лізе,
А ми в церкву лізем,
Заплющивши очі, –
Такого не хочем.
Сказав би я правду,
Та що з неї буде?
Самому завадить,
А попам та людям
Однаково буде.
(«Зацвіла в долині…», 1849)
В этих строках Шевченко сознательно и довольно красноречиво разграничивает Церковь и веру в Бога, не отождествляя их. В следующем отрывке автор выражает протест против сложных общественных отношений в Российской империи, в которых Церковь занимала не последнее и, к сожалению, не соответствующее ей положение:
Моя ти любо! мій ти друже!
Не ймуть нам віри без хреста,
Не ймуть нам віри без попа.
Раби, невільники недужі!
Заснули, мов свиня в калюжі,
В своїй неволі! Мій ти друже,
Моя ти любо! Не хрестись,
І не кленись, і не молись
Нікому в світі! Збрешуть люде,
І візантійський Саваоф
Одурить! Не одурить Бог,
Карать і миловать не буде:
Ми не раби Його – ми люде!
(«Ликері», 1860)
Здесь ярко видим, как в условиях антиклерикальных позиций в общественной жизни в сознании многих людей, в том числе и Шевченко, сформировалось ложное представление о Боге, которое никоим образом не согласуется с церковным учением и Божественным откровением. «Византийский Саваоф» воспринимается как нечто чужеродное, «заидеологизированное официальным придворным богословием», не имеющее ничего общего с действительностью. Он будто противопоставляется настоящему Живому Богу, который предстает не в образе строгого Судьи, милующего или карающего. Слова «не ймуть нам віри без хреста» и т.д. подразумевают практику крестного целования во время присяги или клятвы как часть официальной процедуры, которая сопровождала чуть ли не каждый шаг человека и которую осуждает поэт, видя, что даже церковные действа поставлены на службу государству. Но никак Шевченко не выступает против крестного знамения как такового.
Несоответствие происходящего в мире с теми заповедями и законами, которые оставил Господь, конечно, бросалась в глаза поэту, и не только ему. Это вызвало удивление и протест: почему Бог позволяет господствовать в мире лжи, почему Он оставил нас на произвол судьбы? И этот протест против несправедливости вырос в протест против Бога. Такая позиция была принципиальной ошибкой не только Шевченко, но и целого поколения творцов и мыслителей, которые не смогли понять, что зло в мире – не творение рук Божьих, и терпит Он его только потому, что дав человеку свободу воли, не взламывает силой двери человеческого сердца, а ждет, пока он сам добровольно впустит Его к себе (Откр. 3:20). Поэтому у Шевченко можно найти такие упреки Богу, в которых он выражает свое недовольство от несоответствия реальной жизни идеалу справедливости, который должен бы воплощать Господь. Такая позиция была более характерной для раннего периода творчества Кобзаря, периода поиска самого себя и познания окружающего мира. Уже в первом стихотворении «Причинна» (1837) находим такие слова:
Така її доля… О Боже мій милий!
За що Ти караєш її, молоду?
За те, що так щиро вона полюбила
Козацькії очі?… Прости сироту.
Автор упрекает Господа за слезы девушки-сироты, которая грустит и плачет, ожидая парня-казака, уже год как ушедшего и не вернувшегося. В стихотворении «Сон (комедія)» ( 1844) читаем следующее :
…Бо немає
Господа на небі!
А ви в ярмі падете
Та якогось раю
На тім світі благаєте?
Немає! Немає!
Именно эти слова советская критика выносила как программные в атеистических взглядах Т. Шевченко, который в них, якобы, отрекся от Бога. На самом деле, этот отрывок – логическое продолжение размышлений поэта о том, что делается мире: один строит, другой разрушает, один свата обворовывает, другой точит нож на брата – и после всего выше сказанного он приходит к выводу – что нет Господа на небе, раз такое безобразие творится на земле. В стихотворении «Якби ви знали паничі…» (1850) находим подобное утверждение:
Ні, ні, нічого нема
Святого на землі.
Мені здається, що й
Самого Тебе вже
Люди прокляли.
В своем «Заповіті» поэт уже доходит до крайности. Он требует «вражеской крови», а иначе он отрекается от Бога. Здесь можно проследить два аспекта: во-первых, Шевченко требует смерти врагов, а христианская мораль предусматривает всепрощения, во-вторых, этот своеобразный торг с Богом: «как понесет с Украины…», вот тогда он пойдет молиться, все забыв и оставив, а нет – то до тех пор он не хочет знать Бога:
Як понесе з України
У синєє море
Кров ворожу… отоді я
І лани, і горе –
Все покину і полину
До самого Бога
Молитися… а до того
Я не знаю Бога.
Этот стих-призыв, который Т. Г. Шевченко писал, будучи больным гриппом в предчувствии смерти в 1845 году, он оставлял как обращение к своим братьям украинцам с призывами бороться и побеждать. Следует подчеркнуть, что для автора Украина с ее народом была превыше всего. Об этом ярко свидетельствует отрывок из другого стихотворения:
Я так її, я так люблю
Мою Україну убогу,
Що проклену Святого Бога
За неї душу погублю.
(«Сон («Гори мої високії…»)», 1847)
Ради Украины, ради ее свободы поэту не жаль ни себя, ни своей души. Вообще, в христианском понимании между Богом и человеком существует чрезвычайно интимная близость, которая и позволяет каждому обращаться непосредственно к Творцу со своими мелкими просьбами и скорбями. Однако, иногда человек может пересечь границу допустимого и позволить себе некоторые «вольности» по отношению к Богу: упреки и даже обвинения, определенные торги, как бы говоря: «Господи, если человек действительно Твоих глазах дороже всего мира (Мф. 16:26; Мк. 8:37), – сделай мне то, что я прошу, и тогда я буду верно служить Тебе. Если же нет – то берегись». На самом же деле человек делает хуже не Богу, а только себе. В творчестве Шевченко тоже были моменты духовной слепоты и безумия, которые вылились в стихах откровенно святотатственного характера, например, «Гімн черничий» (1860).
Однако, идя против Бога, стараясь без Него воплотить свои идеалы, человек не достигает поставленной цели и только зря расплескивает себя, оставаясь обессиленным в одиночестве, словно у разбитого корыта. В такие моменты он очень остро переживает чувство пустоты, богооставленности, когда Господь дает почувствовать и понять человеку, кем он есть на самом деле без Него и Его всесильной отцовской помощи, и почувствовав свою слабость, человеку остается устремиться к Богу, Который никогда не оставляет Свое создание, а как птица крыльями покрывает своих птенцов (Мф. 23:37; Лк . 13:34). Нередко именно в такие времена оставленности Богом возникает обида на Него. Иногда выпады в Его адрес выступают как акт отчаяния, как стремление причинить боль, что характерно лишь для глубоко интимных отношений. Народная мудрость гласит: «От ненависти до любви – один шаг». Священное Писание неоднократно называет Бога ревнителем (Исх. 20:5; Исх. 34:14; Втор. 4:24; Втор. 5:9; Втор. 6:15; Нав. 24:19; Наум. 1:2), и человек так же по отношению к своему Создателю может переживать подобные чувства. Нечто похожее происходило во внутреннем мире Шевченко, насколько можем судить из его произведений:
В неволі, в самоті немає,
Нема з ким серце поєднать.
То сам собі оце шукаю
Когось-то, з ним щоб розмовлять,
Шукаю Бога, а нахожу
Таке, що цур йому й казать.
От що зробили з мене годи
Та безталання; та ще й те,
Що літечко моє святе
Минуло хмарно, що немає
Ніже єдиного случаю,
Щоб до ладу було згадать.
А душу треба розважать,
Бо їй так хочеться, так просить
Хоч слова тихого; не чуть,
І мов у полі сніг заносить
Неохолонувший ще труп.
(«В неволі, в самоті немає…», 1848)
Обессилев от борьбы с Богом, как некогда ветхозаветный патриарх Иаков (Быт. 32:24–28), желая примирения с Всевышним, поэт как бы восклицает в небо:
… Боже милий!
Тяжко мені жити!
Маю серце широкеє –
Ні з ким поділити!
(«Заросли шляхи тернами…», 1849)
В «Неофітах» (1857) встречаем такие строки:
Молітесь Богові одному
Молітесь правді на землі
А більше на землі нікому
Не поклонітесь. Все брехня
Попи й царі…
Как видим, творчество Шевченко демонстрирует весь диапазон человеческих переживаний. «Кобзарь», в этом отношении, смело можно сравнить с Псалтырем царя Давида, ведь не зря эта книга стала настольной для многих украинцев, поскольку в ней они находят житейскую правду без прикрас, мотивы, созвучные с собственными переживаниями. Остается только пожелать, чтобы так же, как и Шевченко, эти люди нашли путь к Богу.
Таким образом, даже поверхностно ознакомившись с «Кобзарем», можно сделать вывод, что его автор — религиозный человек, неравнодушный к происходящему вокруг него и поэтому склонный к резким высказываниям. Шевченко трудно приписать атеизм, ведь он признает существование Бога даже в тех стихах, где откровенно идет против Него. Однозначно дать быстрый ответ о характере отношений украинского классика с Богом невозможно, тем более, если не учитывать изменений в жизни поэта. В частности, то обстоятельство, что большинство из его так называемых «атеистических стихотворений» написании в ранний период до ссылки, после которой можно заметить едва ли не кардинальное изменение: далее он пишет произведения на религиозную тематику, многочисленные «подражания» на ветхозаветные псалмы, много стихотворений содержат посвящения-эпиграфы в виде цитат из Священного Писания и т.д. Последний период творчества Шевченко можно охарактеризовать его же словами:
Не нарікаю я на Бога,
Не нарікаю ні на кого.
Я сам себе, дурний, дурю,
Та ще й співаючи.
(«Не нарікаю я на Бога…», 1860)
Здесь автор честно признает не только свои ошибки, но и указывает на модель своего поведения, присущую каждому человеку, – желание обуздать голос совести, переключиться на что-то другое, чтобы не думать о серьезном, единственно стоящем. Мотив покаяния – едва ли не главный в истории спасения человечества. Можно привести много примеров, когда люди кардинально меняли свой образ жизни: апостол Павел, мученик Вонифатий, преподобная Мария Египетская, равноапостольный князь Владимир… И этот список не исчерпывается указанными именами. Конечно, судить о жизни Шевченко только из его произведений некорректно, а потому не следует делать быстрых и однозначных выводов, но из поэзий, написанных Кобзарем, можно судить о духовном идеале, который ставил перед собой украинский классик, о заветном горизонте, к которому он стремился всю свою жизнь, хотя и неоднократно сходил с означенного пути.
Напоследок хочется добавить, что самое страшное для христианина, как пишет апостол Иоанн Богослов, это теплохладность души (Откр. 3:15-16). Когда человек не холоден, ни горяч, в его духовной жизни становятся невозможными любые сдвиги в сторону духовного совершенствования. А то, что человек бывает или холодным, или горячим, свидетельствует о его духовном искании, о том, что духовный мир для него не чужой и он живо переживает события, происходящие в своей жизни. Существует выражение достаточно недвусмысленного философа первой половины ХХ века, Фридриха Ницше: «Только из хаоса можно породить танцующую звезду». В христианском осмыслении фразы этого нехристианского мыслителя можно сказать, что только с осознания своей греховности, с осознания глубины своего падения возможный путь вверх, путь к духовному совершенствованию и живой встрече с Богом.