Христианин и культура

Вопрос об отношении христианина к сфере культуры становится особо актуальным в наши дни. Мы ежедневно ощущаем на себе засилье массовой поп-культуры, давящей со всех сторон — с экранов телевизоров, из радио, печатных изданий и т. д. Возникает опасность, соблазнившись подобными явлениями псевдокультуры, отвергнуть культуру вообще. Но это было бы опрометчивым и слишком легким решением. Христианин призван помнить слова апостола Павла: «Все испытывайте, хорошего держитесь»,— апостола, который проповедь в языческом ареопаге начал с признания ценности эллинского богопознания.

Что такое культура? Где ее истоки? Писание говорит, что в человеческом мире культура возникла после грехопадения, причем среди тех людей, которые более других потеряли душевную чистоту — среди потомков Каина. Культура — следствие грехопадения. Но не только она, а и вся жизнь человека, все, с чем он соприкасается, вся Вселенная несет на себе печать трагического разрыва с Богом. И та пища, которую вкушает человек — тоже продукт тления и распада. А возникновение культуры среди наиболее удалившихся от Бога людей вполне понятно: человек попытался своими силами вернуть утерянную гармонию, защититься от вторжения пустоты. В раю не было культуры, не будет ее и в Царстве Божием, ибо тогда люди не станут нуждаться в каких-либо вспомогательных средствах для общения друг с другом и с Богом. И уже сейчас в состоянии эмпатии, настоящего глубокого общения, они понимают друг друга без слов — от сердца к сердцу: «Каждое общение людей стремится перерасти за слова. По-настоящему близки люди, которые могут вместе молчать, передавая свои ощущения и мысли от сердца к сердцу, минуя уста, минуя культуру» (Кураев А., диак. Школьное богословие. М., 1997.— Сс. 51–52. Ср.: «Слова только мешают понимать друг друга» — А. де Сент-Экзюпери. Маленький принц. Минск, 1986.— С. 414). Но так происходит не всегда, и потому необходимо уметь правильно использовать те средства, которые изобрело человечество в надежде приблизиться к утраченной красоте. Мир культуры, мир по сути вторичных образов призван утешить человека, направить его на путь исцеления. Шедевры музыки, поэзии, искусства, философской мысли пронизаны жаждой вырваться в иной, высший простор. Человек задыхается в суете этого мира, ищет подлинной реальности и не может насытиться ничем вторичным. Человек переживает то, о чем сказал Теннисон:

But what am I?
An infant crying in the night,
An infant crying for the light
And with no language but a cry.

Культура подводит человека к соприкосновению с тем, что лежит за гранью этого мира — к Небу. А значит, сама по себе она не есть грех. По утверждению Климента Александрийского, античная философия «была для эллинов таким же руководителем, каким был и закон для евреев, и приводила их, как детей, ко Христу», и даже более того — философия «некогда уже и сама по себе оправдывала эллинов». Климент показывает, что языческая культура в большинстве своем не является абсурдной с точки зрения христианина, но заслуживает уважения и изучения как средство приготовления к христианству. Еще раньше св. Иустин Философ писал: «те, которые жили согласно со Словом, суть христиане, хотя бы считались за безбожников: таковы между эллинами — Сократ и Гераклит и им подобные…» Все то, что близко духу Евангелия, хотя бы и пребывало в русле языческой традиции, может быть воспринято христианином, потому что, по словам св. Иустина, «…все, что сказано кем-нибудь хорошего, принадлежит нам, христианам».

Нельзя не отметить и представителей «золотого века» святоотеческой письменности — святых Василия Великого и Григория Богослова. Первый из них даже посвятил особый трактат вопросу об отношении к языческой культуре — это известная беседа «К юношам о том, как пользоваться языческими сочинениями». Святитель признает, что подвиг веры трудно совершить без основательного знакомства с внешней культурой, без бесед «и со стихотворцами, и с историками, и с ораторами, и со всяким человеком, от кого только может быть лишь какая-либо польза к попечению о душе». По убеждению свт. Василия, сочинения языческих философов произрастают на «едином древе» со Священным Писанием: «Конечно, собственное превосходство дерева — изобиловать зрелыми плодами; но оно носит на себе и некоторое украшение — листы, колеблющиеся на ветвях: так и в душе истина есть преимущественный плод, но не лишено приятности и то, если облечена душа внешнею мудростию, как листьями, которые служат покровом плоду и производят не неприличный вид». В трактате «К юношам…» читатель встречается с целым рядом известных исторических деятелей, философов и литературных героев. Как примеры подлинно высокой нравственности приводятся Платон и Сократ, Эвклид и Диоген, Одиссей и Гомер. В поступках Сократа, Перикла и Александра Македонского видно согласие с заповедями Спасителя. Сократ «подставляет другую щеку», Перикл от всей души желает добра врагам, а Александр стремится не совершить прелюбодеяния даже в мыслях.

Свт. Григорий Богослов признает, что многие христиане «по худому разумению» гнушаются внешней мудростью «как злохудожною, опасною и удаляющею от Бога». Но языческой мудрости не стоит бояться, не стоит ее отвергать. «Не должно унижать ученость, как рассуждают о сем некоторые: а напротив того, надобно признать глупыми и невеждами тех, которые, держась такого мнения, желали бы всех видеть подобными себе, чтобы в общем недостатке скрыть свой собственный недостаток и избежать обличения в невежестве». Случаи злоупотребления языческой мудростью не должны отменять правильное употребление, ведь произведения мудрецов способны принести большую пользу. Сам св. Василий при истолковании Шестоднева «воспользовался, по-видимому, комментарием Посидония на Платонов «Тимей» (не сохранился)», — пишет прот. Георгий Флоровский (Восточные Отцы IV века. Париж, 1931.— С. 67).

По свидетельству отцов, культура не противопоставлена Церкви, но может и должна приводить к ней. Об этом же — слова Н. В. Гоголя: «Искусство — незримая ступень к христианству». Сама Церковь в своей жизни широко использует средства культуры. Жизнь Церкви немыслима без иконописи — этого «умозрения в красках», закрепленного догматически на VII Вселенском Соборе; без пения, без поэзии библейских псалмов, без канонов, стихир и кондаков, составленных, безусловно, гениальными людьми — преподобными Романом Сладкопевцем, Иоанном Дамаскиным и пр. Поэтому те, кто отвергает культуру, чтобы быть последовательными, должны выбросить из храмов иконы, запретить распевы, а чтение высокохудожественных богослужебных текстов сменить на бездарные.

По отношению к культуре христианина подстерегают две крайности. Для настроенного резко аскетически велик соблазн впасть в ригоризм, в пессимистическое отторжение всего, что начинается за церковным порогом. Это настроение неофита: оценивая мировую культуру, он выступает инквизитором. Стремясь к вершинам аскезы, он считает, что ни одно великое творение не должно существовать для христианина. «Но при этом следует принять во внимание,— отмечает священник Алексий Уминский,— что суть православной аскетики — в отказе от вещей, которые сами по себе могут быть вполне хороши; мы отказываемся от них не с гримасой отвращения и с неприязнью, переходящей в ненависть, а с радостью, потому что получаем при таком отказе возможность, не сосредотачиваясь на преходящем, серьезнее и глубже устремить свое внимание к вечному» (Уминский А., свящ. Ловец во ржи. // Православное слово. № 13 (22), 1998.— С. 10). Вполне похвально не ходить в театр, не предаваться развлечениям в дни поста. Но ригоризм не свойствен духу Евангелия. Сам Спаситель посещал брачные пиры, вечери как простых людей, так и фарисеев, и нигде не обличал красоты, веселья, невинных удовольствий жизни. Поэтому и христианин не должен превращаться в ригористического аскета. «Искушение и соблазн часто не в беззаботном настроении, а в мрачном, озлобленном и подозрительном»,— пишет архим. Киприан.

Другая крайность для верующего — впасть в «оптимистическое переоценивание» культуры, превратиться в театрала, или «балетомана», или литератора, забывающего о своих прямых христианских обязанностях и подменивающего подлинные ценности второстепенными развлечениями. Внутреннее чувство такта должно подсказать меру в увлечении культурой. Впрочем, наши верующие в основном успешно избегают этого соблазна.

Здесь же необходимо отметить и проникновение в Церковь чуждых ей форм культуры. Священники, не имеющие элементарного эстетического вкуса, не знающие глубинных основ церковного искусства с легкостью наполняют храмы картинками в пошлом стиле вместо канонических икон, а скромные обиходные песнопения заменяют на оперные, «концертные». Епископ Никон Вологодский в начале XX века с сокрушением писал об одной службе: «Вся всенощная представляла собою концерт: стихиру пропели только одну, зато Свете тихий выкрикивали гласы неподобными; стиховну опустили, зато Ныне отпущаеши исполнили по театральному; канон не читали, зато Хвалите имя Господне и Отверзу уста распевали по каким-то вычурным нотам» (Никон, еп. Вологодский и Тотемский. Берегите сокровища церковных преданий. Житомир, 1997.— С. 43). До сих пор приходится удивляться «вкусу» священника, допускающего исполнение в своем храме «концертного покаяния» (словосочетание-то какое!) Веделя. Духовность заменяется подделкой — искусственной религиозностью. Православная каноническая икона — «окно в горний мир» — чуть было не исчезла, уступив место картинам на религиозные темы. В свое время по распоряжению Екатерины II из Успенского собора во Владимире был варварски выброшен иконостас прп. Андрея Рублева и заменен новым — в стиле барокко с изображением самой императрицы в виде св. Екатерины. И в живописи, и в музыке на первый план стало выступать воздействие на воображение. Серьезный исследователь церковного пения И. Гарднер пишет: «Почти повсеместно утвердившийся по России мнимо церковный стиль не выдерживает критики не только с точки зрения православной духовной традиции, отличительной чертой которой является предельная трезвенность, но и с точки зрения неиспорченного эстетического вкуса. В этом отношении характерен отзыв П. И. Чайковского: “Техника Бортнянского,— читаем в одном из его писем,— детская, рутинная, но, тем не менее, это единственный из духовных композиторов, у которого она была. Все эти Ведели, Дехтеревы и т. п. любили по-своему музыку, но они были сущие невежды, и своими произведениями причинили столько зла России, что и ста лет мало, чтобы уничтожить его. От столицы до деревни раздается слащавый стиль Бортнянского и — увы! — нравится публике”». Необходимо осознавать, что и пение, и иконопись — это не произведения искусства в собственном смысле, и уж тем более не «украшение» богослужения для большей торжественности, но одна из форм духовного делания, то есть особая аскетическая дисциплина.

Вернемся к собственно культуре, которая за стенами церкви вполне возможна. Причем произведения нехристианских авторов имеют такое же право на существование в жизни христианина, как и православных. Не здесь следует проводить границу. Более уместно отделить культуру от псевдокультуры, ибо последняя часто выдает себя за «православную». Но подлинная человеческая (светская) культура не может быть полноценно заменена культурой церковной. Прежде чем стать христианином, нужно научиться быть человеком. Прежде устроения духовной сферы для последовательного развития личности необходимо воспитать душевные качества.

При отбрасывании светской культуры часто начинается профанация церковного искусства. Например, православная мама кормит детей и ставит на магнитофон кассету с «Херувимской» или «Милостью мира». Не кощунство ли это? К явлениям псевдокультуры относятся и «духовные романсы» иеромонаха Романа и пр., которые при своем примитивном музыкально-поэтическом уровне почему-то провозглашаются некоторыми как едва ли не «новое слово» в православной культуре. Но по сути, между рок-оперой «Jesus Christ — Superstar» и «православным романсом» невелика разница, все это продукты псевдокультуры.

Человек, который любит настоящее искусство, настоящую музыку и поэзию, — не побежден миром, но сам одержал победу над ним. Причастность к подлинной культуре предохраняет от увлечения ширпотребом. Классика способствует внутреннему возрастанию христианина, и при этом она не обязана прямо говорить о Христе. «Г. Федотов однажды назвал «Капитанскую дочку» позднего Пушкина самым христианским произведением русской литературы, хотя религиозные мотивы в этой повести почти незаметны. Но человек, как он показан в этой книге, может быть увиден только через христианскую традицию покаяния и всматривания в сердечную глубину» (Кураев А., диак. Цит. соч.— С. 59). Истинная культура всегда ведет к Богу. В жизни человека самый неожиданный момент может стать поворотом к вере. Вехами на этом пути могут быть А. Пушкин и Ф. Достоевский, А. Ахматова и С. Есенин, М. Цветаева и О. Мандельштам — пути Господни неисповедимы. Вот что пишет о. Алексий Уминский о книге Дж. Сэллинджера «Над пропастью во ржи»: «Вряд ли кто-нибудь назовет эту книгу имеющей отношение к Православию, тем не менее мне пришлось слышать о ней отзыв одного священника: “Эта книга о том, как подросток хочет стать священником, но только пока об этом не знает”. Удивительно, но я действительно знаю священника, обращение в Православие которого в юности произошло после чтения этой книги. Это лишь маленький пример того, как правильно может настроить душу человека настоящее произведение искусства» (Уминский А., свящ. Цит. соч.).

Сегодня перед нами — засилье ложных ценностей современного мира. Чтобы их преодолеть, чтоб не соблазниться этими блестящими подделками, нужно быть приобщенными к истинной культуре. В такой ситуации христианин будет мудрым, когда станет воспитывать в себе любовь к настоящим произведениям искусства, когда научится видеть в творчестве присутствие Бога.

Залишити відповідь