Блог

Как часто можно услышать подобные вопросы в современном церковно-приходском быту! И задают их большей частью женщины по разным малозначащим поводам. И пугаются от самих себя, что, не дай Бог, чего-нибудь страшное совершили. Написать нижеследующие рассуждения меня побудила недавняя запись Ольги Куровой, которая вспоминает, как однажды она узнала, что носить очки это грех.

“В связи с некоторыми последними дискуссиями вспомнилась одна давняя история.

Лет десять назад я останавливалась в гостинице для паломников одного известного женского монастыря. Тогда я еще носила не контактные линзы, а очки.

На послушание меня отправили в паре с очень милой тетенькой, которая изложила мне весьма интересную теорию: очки носить грех. Если Бог дал тебе плохое зрение, нужно это принять и смириться – значит, так тебе полезно. Через зрение человеку приходит много соблазнов. Ношение очков – от желания излишних удовольствий: кино посмотреть, за компьютером посидеть, на улице глазеть на витрины. Очки – вещь противоестественная, Бог их не создавал.

Любопытно, что, по возвращении из монастыря, я очень похожую теорию услышала по “Радонежу” из уст о. Олега Стеняева“. (http://samurfila.livejournal.com/333145.html)

Все это, конечно, анекдотично, но ведь есть и всегда будет существовать определенный психологический тип верующих, где всякого рода подобные рекомендации будут восприниматься за чистую монету! И, на мой взгляд, это как заразный вирус, который имеет свойства распространяться и передаваться от подобного рода носителей даже к более-менее психически здоровым и уравновешенным людям, прежде всего к новоначальным прихожанам. Как же уберечься от этого “вируса”? Или, если уж невозможно им совсем не переболеть (для кого-то, может быть, это даже нужно, дабы приобрести на всю оставшуюся жизнь стойкий иммунитет), то как выйти из этой болезни с наименьшими потерями душевного здоровья?

Для начала неплохо бы дать определение слову “грех”, а сделать это непросто. И, быть может, из-за этой непростоты и случаются чаще всего недоразумения. Греческое слово αμαρτια, соответствующее славяно-русскому слову “грех”, означает также ошибку, заблуждение, проступок, и происходит от глагола αμαρτανω – ошибаться, заблуждаться, промахиваться, не попадать в цель. Дело в том, что в оценке греха как такового есть и объективная, и субъективная сторона. Объективная вытекает из основных законов человеческого общежития, выраженных в заповедях Моисеева декалога: “не убивай”, “не кради”, “не прелюбодействуй”, “не лжесвидетельствуй” и т.д. То есть – не делай другому, чего не хотел бы себе самому. Известный иудейский учитель Гиллель любил говорить, что в этом весь Закон, вся Тора, а остальное – комментарий к ней. В то же время этот принцип, озвученный Гиллелем, был известен далеко за пределами древнего иудаизма (например, древним грекам с Фалеса и Геродота, Конфуцию или индусам (Махабхарата)), поскольку он является отражением единого нравственного закона, написанного в людских сердцах (Рим. 2, 15). Отсюда и краткое определение греха, данное апостолом Иоанном Богословом: “грех есть беззаконие” (η αμαρτια εστιν η ανομια – 1 Ин. 3, 4). Разница между ветхозаветным и новозаветным восприятием заповедей Закона в том, что Христос углубляет их понимание: грешно не просто убивать, а ненавидеть, вынашивать отмщение или произносить уничижительные слова (убивать словами); не просто прелюбодействовать, а мысленно желать другую женщину помимо собственной жены и т.д (кстати, о том, как своеобразно зачастую понимается “прелюбодеяние в сердце своем”, речь пойдет ниже). Кроме того, объективно грех выражается просто в наследовании всеми испорченной человеческой природы, доставшейся нам после падения Адама (“Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя” – Пс. 50, 7), и в общей нашей удаленности от Бога, “непрозрачности” и закрытости для Него, следствием чего и выходит всеобщая склонность к заблуждениям и ошибкам, – errare humanum est – даже при вполне благих намерениях: “хотели как лучше, а получилось “как всегда” (объективность эта, впрочем, может сужаться, поскольку чувствуется не всеми, а большей частью людьми с религиозной интуицией).

Субъективная сторона восприятия греха может быть еще более обширной и в то же время неоднозначной. Прежде всего, она сильно зависит от того, каким человеку представляется Бог, как Он им воспринимается. Н. Бердяев писал о том, что “люди и целые группы людей, целые народы приспособляли христианство, как и все религии, к своему уровню и напечатлели на образ Бога свои пожелания, и наложили на этот образ свою ограниченность. Это и давало прекрасный повод для отрицания самого существования Бога. Дурной антропоморфизм был не в том, чтобы придавать Богу характер человечности, сострадательности, видеть в нем потребность в ответной любви, а в том, чтобы придавать ему характер бесчеловечности, жестокости, властолюбия. В истинной же человечности раскрывается не только природа человека, но раскрывается и сам Бог. На Бога были перенесены социальные категории господства и власти, что и было дурным социоморфизмом” (“Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого”). Разумеется, есть и противоположный риск восприятия Бога как все покрывающую любовь в слащаво-сентиментальном и слишком приземленном плане, перед которой возможна любая безответственность в словах и действиях. Естественно, что проекция на Бога своих собственных опасений, страхов, ожиданий, взятых из обыденной жизни, начиная с детских лет, может сильно сказываться на духовной жизни в целом, на общем поведении человека. Кроме того, многое зависит от воспитания и окружения, особенно когда человек по характеру легко внушаем, – он быстро впитывает в себя, как губка, всевозможные околоцерковные суеверия и сам может впоследствии стать их разносчиком. У людей с высшим светским образованием и общим неплохим культурным багажом может присутствовать большая доля здравомыслия при их воцерковлении, и они реже с опаской задают священнику вопросы: “а вот это грех? не грех?”, чем люди менее образованные, но больше подверженные суевериям. Но случается, что и люди с вполне солидным светским культурным и научным прошлым заражаются этим вирусом боязни совершения греха. И происходит это с ними по разным причинам, но не в последнюю очередь от того, что слишком буквально и без рассуждений принимается евангельский призыв “отвергнись себя” или слова апостола Павла и святых отцов о “плотском мудровании” в противовес рассуждению духовному. И слишком доверчиво бывает отношение таких людей к тому, что пишется в разных книжечках, распространяемых в приходских и монастырских лавках, или к любому слову первого попавшегося священника. В результате это “плотское мудрование” лишь еще больше умножается, в геометрической прогрессии, причем до того, что любой здравомыслящий атеист или агностик только отшатнется от таких проявлений “веры”. Интеллект и логическое мышление, допустим, не всегда впрямую применимы для уразумения богооткровенных догматов веры, но в случае познавания окружающей действительности, в том числе церковной, в частности, на предмет соответствия мнений отдельных людей новозаветному учению о грехе, просто никак не помешают! “Авва Антоний сказал: есть люди, которые изнурили тело свое подвижничеством, и, однако ж, удалились от Бога, потому что не имели рассудительности” (“Древний патерик”, гл. 10). В общем, обретая веру, нельзя терять голову! Иначе есть риск в конечном счете потерять и то, и другое…

Помимо рабского страха перед Богом, воспринимаемом как неумолимого Судию, будто бы подстерегающим любой наш неверный шаг, любую оплошность с тем, чтобы разом припомнить нам все на Его последнем Суде, есть еще другая проблема среди верующих – объективация и универсализация понятия греха, взятого, однако, чаще всего в субъективном смысле, в ту меру, в какую каждый верующий грех оценивает. К примеру, интернет-форумы периодически пестрят разными дискуссиями по поводу того, грех ли слушать рок-музыку, грех ли заниматься спортивными и прочими танцами и т.д. И подобным спорам среди православных зачастую несть конца и числа. Это неудивительно, поскольку все это относится к субъективному восприятию греха и к личным вкусам, обусловленным воспитанием с детства и внушением определенных авторитетных для верующего людей, а о вкусах, как известно, бесполезно спорить. Здесь надо просто уяснить себе, что есть в общественной жизни многие явления (это касается хотя бы разных мирских профессий), которые не укладываются в эту дуалистическую схему “грех-не грех”, и нет и не может быть в данном случае однозначных ответов. Очень многое в поступках людей, нам не понятных, вытекает из их намерений, но как лично я могу судить об этих намерениях адекватно? Верно, что в современной секулярной цивилизации понятие греха может быть сильно размыто либо просто отвергаемо. Но также верно и то, что эта отрицательная общественная реакция на понятие греха выработалась именно в ответ на внутреннюю несвободу, ханжество, фарисейство, иудейское буквоедство с казуистикой и многие другие малосимпатичные черты околоцерковного быта, корни которых уходят в глубину веков и ветхую человеческую природу.

Кроме того, надо иметь в виду, что для каждого человека грехом может быть сугубо собственное состояние или принятое решение, что для другого таковым совсем не будет являться. То есть грех в данном случае – зарывание талантов в землю, согласно известной евангельской притче о талантах, при том, что таланты у каждого свои. Это – измена своему собственному призванию. Следует также отметить, что для каждого возраста или этапа развития есть свои мерки греха и добродетели. Что видится естественным для малого ребенка, может восприниматься нелепым у взрослого. Что позволено живущему и работающему в мирской суете, не позволяется монаху-схимнику в монастыре и т.д. Кому дано больше в духовном плане, с того больше и спрашивается. То есть, грех в субъективном плане для человека – то, что он сам осознал как грех, как измену своему призванию, как нарушение воли Божией о нем самом, как установку на понижение. Но только он и может в данном случае сказать про себя, что он согрешил, однако он не может, иногда даже не имеет права переносить свою мерку греха на ближнего. И опять-таки, в отношении себя здесь тоже нельзя обойтись без рассуждения и здравого смысла.

Например, нередкий случай в нашей жизни, когда воцерковленный молодой человек кается в мысленном прелюбодеянии, помня о предупреждении Спасителя в Нагорной проповеди… Спросишь, в чем дело, – оказывается, что он в цвете юности и неженат, но засматривается на девушек. Спрашивается, но как же тогда он выберет себе единственную избранницу? Возможна ли для него чисто отвлеченная “платоническая” любовь, или все же внимание к физической красоте и достоинствам избранницы неизбежны, тем более что в будущем эта любовь предполагается отнюдь не “платонической”? Да, если б он был уже женат и так же засматривался на посторонних женщин, он согрешал бы. Но в данном случае? Нет здесь однозначного ответа, и лучше воздерживаться от каких-либо суждений.

А не так давно у меня была дискуссия с одним очень хорошим священником, с которым у нас почти всегда единомыслие. Мы обсуждали такой вопрос: если человек тяжело болен, страдает физически, так что желает поскорее уйти из этой жизни, чтобы страдания побыстрее окончились, и просит об этом Бога, понимая, что он в любом случае обречен… Грех это или не грех? Тот батюшка считал, что, при полном его сочувствии и сопереживании этому человеку, на месте которого он сам вел бы себя так же, если не хуже, тем не менее, такая просьба, такое пожелание есть грех, и грех в любом случае надо называть грехом. Видимо, он имел в виду известную мысль: “с креста не сходят, с него снимают”… По моему же мнению, это вовсе не очевидно. Ведь так можно и мысль апостола Павла грешной назвать – ту, которая выражена, например, в послании к Филиппийцам: “Если же жизнь во плоти означает для меня плодотворный труд, то я не знаю, что мне выбрать. Я тесним с двух сторон: я томлюсь желанием уйти и быть со Христом, ибо это гораздо лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас” (1, 22-24). И это было написано в гораздо лучших условиях, когда апостол чувствовал себя нужным для окружающих людей, для устроения церквей и проповеди Благой Вести, тогда как тяжелобольной и страдающий от смертельного недуга может видеть в своем положении лишь только обузу для окружающих, которые, к сожалению, бывает, что сами подают к этому повод. И при всем в целом негативном отношении к эвтаназии с христианской точки зрения, все же может быть немало разных случаев, когда невозможны четкие ответы и решения… Хотя бы потому, что в естественных условиях человек давно бы уже умер, а при современном развитии медицинской техники и разных лекарственных препаратах его жизнь может продлеваться искусственно; он живет только потому, что подключен к аппаратуре, и так может продолжаться многие дни и месяцы! Но пока есть малейшая надежда на выживание, хотя бы для родных такого больного в бессознательном состоянии, – бороться за жизнь, разумеется, стоит… Хотя сами дискуссии об эвтаназии не являются ли одним из неизбежных следствий развития медицины?

И есть еще одна очень важная мысль у апостола Павла: “Блажен, кто не осуждает себя в том, что избирает” (Рим. 14, 22) и “все, что не по вере, грех”(14, 23). Но поскольку вера у всех неодинаковая, а предела совершенства в ней нет, и даже у одного и того же человека в разное время земля собственного сердца может приносить от посеянного Слова то плод, то заглушаться в терниях, то просто оставаться каменистой; тогда, значит, и сознание греха будет более или менее искаженным, либо в сторону нечувствия, либо в сторону преувеличения каких-то несущественных деталей, а нередко и того, и другого вместе – “отцеживания комара” и “поглощения верблюда” (Мф. 23, 24). Иногда можно заметить, что некоторые прихожане, с удивительной педантичностью и скрупулезностью исповедающиеся в малейших нарушениях церковных правил или неблагоговении к святыням, с тем же удивительным постоянством остаются довольно жесткими и немиролюбивыми в отношениях с окружающими людьми. И это тоже бывает результатом не обязательно сознательного лукавства, но их ограниченной и субъективной меры в понимании, что есть грех и добродетель для христианина. Всякий человек способен исповедоваться лишь в ту меру, в какую он осознал для себя свои грехи и видит их проявления. Но видения только отрицательных сторон в себе совершенно не достаточно, а сосредоточение только на них – большая ошибка. Важно не просто осознать себя грешником, склонным к плохому: еще важнее стремиться к хорошему, положительному, светлому, пробуя вытеснять свои страсти противоположными им добродетелями. “Наконец, братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте…, и Бог мира будет с вами” (Флп. 4, 8-9) Важно понять, что мы грешники не обязательно потому, что творим дурное – в нас просто мало хорошего, его заведомо недостаточно! Можно многолетними аскетическими упражнениями достичь определенного состояния бесстрастия (индийские йоги в этом могут преуспеть не меньше, чем православные монахи), но этим не достигается милость сердечная и та любовь, к которой нас призывает Господь (Ин. 13, 34).

Не случайно Христос советует быть, как дети… Это приходится неоднократно напоминать щепетильным прихожанкам, всякий раз беспокоящимся в смущении: “Ой, батюшка… это грех? не грех?”. Поговоришь с одной из таких подчас весьма ревностных тружениц храма, и она возрадуется: “Ой, батюшка! Слава Богу – как вы меня успокоили!”. Впрочем, это… до следующей очередной исповеди. И снова, как будто и не было прошлого разговора: “Ой, я, наверно, сильно согрешила!…”. Дети отнюдь не безгрешны. Они могут быть надоедливы, капризны, вредны и подчас весьма злы (мне в детстве, например, приходилось много претерпевать от своих сверстников), и не это, разумеется, ставится нам в пример. Но дети в целом более естественны в поведении, более просты, искренни и не морочат свои головы этой дилеммой “грех-не грех” – они уж такие, какие есть. Конечно, их нужно воспитывать! Но нередко с положительными элементами воспитания привносятся и те условности, фантазии или иллюзии, которыми взрослые сами заразились друг у друга. Поэтому апостол Павел очень хорошо дополняет совет Христа: “Братия! не будьте дети умом: на злое будьте младенцы, а по уму будьте совершеннолетни.” (1 Кор.14, 20). Но этого совершеннолетия ума никак не достигнешь, отвергая логику и здравый смысл: “Все испытывайте, хорошего держитесь” (1 Фес. 5, 21).