В нашем церковном пении ко времени новой свободы сложился однозначный стереотип, выраженный в очевидном и понятном для всех разделении на «правый» и «левый» хоры.
Исторически два клироса представляют собой две половины единого хора, поющие попеременно — «антифоном», то есть «ответным голосом» (греч.), и вместе — на «катавасии», то есть на «сходе» (греч.). Этот принцип восходит культурными корнями к античной драме с ее полухориями и способом их выступлений и предполагает несомненное равновесие сторон как по силе звука, так и по уровню подготовки певчих. В таком режиме и сегодня проходит греческое богослужение: если в храме находятся хотя бы два певца, они встают друг против друга; эту же практику отражает древнерусская народная этимология «крылосов» как двух крыльев парящего в музыкальной стихии молитвенного чувства.
Но совершенно другая реальность с
тоит за нашими недавними понятиями «правый» и «левый» хоры: с точки зрения профессионализма это соответственно «хороший» и «плохонький»; со стороны репертуара — «концерт» и «4-й глас»; по манере исполнения — «опера» и «гундошенье»; по составу — «наемный» и «приходской»; по возрасту — «молодежь» и «бабушки»; наконец, с позиций церковной кассы — «дорогой» и «дешевый». Все эти характеристики свидетельствуют о непреодолимой пропасти, разделяющей и противополагающей эти два явления музыкальной жизни церкви, и здесь не только нельзя и думать о том, чтобы хоры дополняли друг друга, но не приходится надеяться даже на согласованность сторон в стилевом и тональном плане богослужения. Безвкусное и ориентированное на неписаный шаблон громыхание правой стороны сменяется уродливым попискиванием левой, и так, хромая в продолжение 3-х часов, разваленная Всенощная доползает до своего утомленного конца. Нельзя сказать, чтобы так было везде и всегда: бывали, конечно, исключения, но в общем — картина типичная для всех тогда еще малочисленных городских церквей, типичная и безрадостная.
Однако надо заметить, что все это не столько продукт атеистического бескультурья, сколько обезображенное наследие XVII–XIX веков — времени появления и бурного развития композиторской деятельности на ниве духовной музыки и неизбежно последовавшего образования профессиональных хоров для ее исполнения. Такие хоры предназначались для торжественных и праздничных служб, в то время как все прочее отдавалось на откуп дьячкам, редко радевшим о красоте напевов и постепенно терявшим все накопленное несколькими веками раньше.
Здесь нужно, конечно, не забывать о спасительном консерватизме Святейшего Синода, тиражировавшего Книги Церковного Пения и ведавшего цензурой на духовно-музыкальные сочинения, а также о живой непрерывной традиции в крупных духовных центрах, таких, как Киево-Печерская Лавра, Соловецкий и Валаамский монастыри, Большой Успенский Собор Московского Кремля, Троице-Сергиева Лавра, Глинская пустынь и др. Сегодня, когда из пепла и праха воссоздаются храмы, заново пишутся иконы, собираются мозаики, потихоньку восстанавливается колокололитейное дело, надо бы ожидать некоторого движения и в области церковного пения. И оно есть. Хотя бы потому, что на все новые храмы не хватает не только регентов, но даже и певчих: на клирос приходят новые люди.
Однако и некоторые старые храмы не в состоянии содержать жадных до «халтуры» наемников. Возрождение духовной и общинной жизни привлекает молодых верующих музыкантов в приходские хоры, тщащиеся наладить какое-никакое уставное пение. Активное влияние на вкусы и манеру исполнения оказывают крупные монастыри с братскими хорами. Новооткрытые учебные заведения готовят будущих специалистов, призванных к возрождению русского традиционного церковного пения. Но и здесь не обходится без перегибов: на место умолкнувшего, до боли знакомого концерта заступает непривычное и плохо выученное знаменное одноголосье; сходя «со сцены», измельчавшие солисты и солистки оставляют своим безгласным преемникам фальшь и неумение пользоваться голосом. Одно обнадеживает: постепенно усваивается основа основ — обиходные гласовые напевы, но ими иногда свободно владели и давешние «левые» хоры.
Что касается композиторской музыки — так называемой «церковной классики», то она сегодня мутным потоком врывается в концертные залы, подновляя репертуары самых разнообразных и абсолютно нецерковных хоровых коллективов, руководители коих не удосуживаются даже для себя прояснить особенности ее языка и стиля. Продолжают исполнять ее и некоторые «правые» хоры в обычном для них компоте из сочинений итальянского, немецкого и неорусского направлений, не отдавая себе отчета в уместности церковного их употребления, да и просто в их художественном достоинстве. Нелепо утверждать, что какой-либо из таких хоров, состоящих из людей, не имеющих ни малейшего представления ни о догматике, ни о литургике, ни даже об истории русской церковной музыки (не говоря уж об отношении к вере и Церкви), может назваться носителем «большого пласта великой русской культуры». И упаси нас Бог заводить такую Патриаршую капеллу, которая бы каждый раз, чинно и, быть может, даже чисто исполнив чье-нибудь «Малое славословие», в полном составе отправлялась на паперть собора покурить!
Теперь о новых приходских хорах, ни «правых», ни «левых», но тех, за которыми действительно будущее церковной музыкальной культуры. Оторвавшись от всего «внешнего», «пришлого», «нотного», иные из них с головой погружаются в «древлее благочестие» и всею силою веруют (с легкой руки пропагандистов) в святость «Распева», все равно как старообрядцы в свое двоеперстие. Другие открывают для себя богатейший пласт «монастырской» партесной музыки, собирая по крупицам бесчисленные местные распевы и напевы и составляя из них умилительные, но в основном однообразные терцовые музыкальные полотна: здесь среди различных вариантов гласов можно услышать также «подобны» и различить некоторую гибкость в выборе того или иного напева применительно к той или иной службе. Третьи не гнушаются добавить к этому и некоторые авторские пиесы или же увлекаются греческими, болгарскими, сербскими и иными нерусскими православными элементами, однако по недостатку навыка и сил бывают неспособны довести их исполнение до должной выразительности. Некоторые и вовсе отрекаются от священного искусства, распевая с народом простейшие песнопения.
Существует различный подход не только к репертуару, но и к манере исполнения, и здесь вступает в силу музыкальная одаренность и интуиция певца или же их отсутствие. Одни поют открыто, на постоянном mezzo-forte, без нюансов; другие раздувают динамические волны, ища и снова теряя свой голос; иные предпочитают пение «в дудочку», при котором больше piano ни за что не выдавишь; четвертые заливаются в фольклорном экстазе. Коренным образом отличаются точки зрения на ритмику и темп.
Итак, не происходит ли очередное раздробление церковного пения на мелкие кусочки вместо желаемого возрождения? Неужели нет никакой объединяющей идеи касательно принципов выбора и исполнения церковной музыки? Смогут ли достойно справиться с огромным наследием молодые и не всегда грамотные энтузиасты? Наконец, неужели нашу иерархию (на всех ее ступенях) и образованную часть Русской Церкви мало заботит то, какою предстает сегодня вера Православная множеству случайно заходящих в храмы соотечественников — жертв безбожного воспитания, не волнует то, какою красотою она запечатлеется в детском восприятии, не вдохновляет то, какою духовною пользой для нашего народа может обратиться хорошо поставленное церковно-певческое дело?
Конечно, нам, если мы того пожелаем, предстоит долгий и тяжелый труд по направлению всех сил в единое созидательное русло. Нам не обойтись без певческих съездов и обществ, без совещаний и знакомств, но самое главное — это создать школу высшую с настоящей наукой и профессиональным духовно-музыкальным образованием, разработать не только теоретические и исполнительские концепции, но также реальные программы для низшей ступени. Каждый приход обязан из среды своей выделять способных к обучению молодых людей, чтобы, вернувшись, продолжали они действовать на местах, готовя следующее поколение певцов и чтецов. Нам сегодня как никогда нужно не допустить полного вырождения певческой культуры народа, и где, как не в церкви, найдем мы сегодня нужные условия?
Тем не менее, историку русского церковного пения уже знакома наша проблематика. Многие удивятся, но болезни современные в большинстве своем повторяют ситуацию, сложившуюся в конце прошлого столетия в богослужебной музыке, нашедшую отражение во многих печатных работах ученых — приверженцев и исследователей церковного пения: прот. В. Металлова, прот. И. Вознесенского, А. В. Преображенского, С. В. Смоленского, А. В. Никольского, Н. Казанского и др. И тогда, как и сейчас, звучали призывы возврата к истокам — к мелодическому материалу прошедших веков, отказа от низкопробного итальянизирующего или германизирующего творчества. Опасливое внимание священноначалия к нововведениям, начавшееся с противостояния Московского святителя Филарета (Дроздова) и директора Придворной Певческой Капеллы А. Ф. Львова о гармонизациях напевов, выразилось далее в серии Синодальных, в том числе Высочайших, указов, запрещающих исполнение «концертов» на месте каноника, пение по рукописным тетрадям противу печатных (то есть одобренных цензурою) нот и т. п.
Теоретическое и историческое изучение на консерваторском уровне древних напевов поставило целью возобновление их употребления за богослужением и открытия для них законов сообразной гармонизации, имеющей подчеркнуть ее религиозную и национальную выразительность. Из этих предпосылок происходят опыты композиторов Московской школы, связанных с Синодальным училищем в период его расцвета (конец XIX–начало XX в.): яркий образец практического применения теории — исполнительская деятельность прославленного Синодального хора. Критический подход к духовно-музыкальному наследию, отсутствие которого сегодня выливается в самые обычные пристрастия, у музыкантов XIX века обеспечивал русскому церковному пению уверенное движение вперед.
В одном из писем П. И. Чайковского мы читаем: «Вопросом вашим о русской церковной музыке вы задели мое больное место. Техника Бортнянского — детская, рутинная, но тем не менее это единственный из духовных композиторов, у которого она была. Все эти ведели, дехтеревы и т. п. любили по-своему музыку, но они были сущие невежды и своими произведениями причинили столько зла России, что и ста лет мало, чтобы уничтожить его. От столицы до деревни раздается… слащавый стиль Бортнянского и — увы! — нравится публике. Нужен мессия, который одним ударом уничтожит все старое и пошел бы по новому пути, а новый путь заключается в возвращении к седой старине и в сообщении древних напевов в соответствующей гармонизации». В свою очередь, А. Д. Кастальский убедительно показывал неудовлетворительность существующих гармонизаций гласовых напевов, предлагая «отрешиться от сплошного четырехголосия, от шаблона, ибо оригинальная музыка должна быть и выражена неординарно»: из-под его пера выходит немаловажное «Практическое руководство к выразительному пению стихир».
Конечно, ни Чайковский, ни Рахманинов как композиторы по большей части светские, ни кто-либо из меньших, но более церковных величин не сумели до конца справиться с поставленной задачей, но нам важна тенденция, объединявшая тогда все церковно-культурные силы в созидательном труде на благо церковного пения. В советское время вдали от известности тихо продолжалось начатое ими дело: не так давно скончался замечательный духовный композитор С. Трубачев.
Нам следовало бы не брезговать мыслями и чувствами наших не столь далеких предков и довериться их опыту: в преемственности только и возможно истинное возрождение. А коснеть в уверенности своей правоты, замыкаясь в рамки будь то знаменной, или обиходной, или же композиторской музыки, есть самое надежное средство умертвить живое чувство и погасить затеплившееся воскресение русского сердца. Послушайте записи Патриаршего хора под управлением покойного В. С. Комарева или, пожалуй, съездите в Троице-Сергиеву Лавру, когда на клиросе — о. Матфей (Мормыль), и вы почувствуете величие и, вместе, смирение настоящей церковной музыки, различите в чувственной одежде тонкое веяние духа, духа молитвы и любви к Богу.
Источник: Клирос.Ru
Хватает и таких зажравшихся попов наряду со спасающимися
А где Вы видили чтоб батюшка получал 1000$? Это ж где у Вас такие приходы??? Тут покушать даже нет за что купить…
Большинство письменных свидетельств о церковных хорах, начиная с "Валаамской беседы" и "Сказания" инока Евфросина, имеют критический характер, а часто и уничижительный. Пение достойное – это нечто само-собой разумеющееся, но мы забываем, что пение – это не икона, нерушимо сохранившая канон, не храмовая застывшая архитектура: оно прозвучало и исчезло, и каждый раз оно другое, непредсказуемое, очень трудно выстраиваемое и мало кому по-настоящему понятное.
В укорении певчих видится одна серьезная пастырская ошибка. Певчих часто не считают прихожанами храма, на них не распространяется духовная забота настоятеля. От них словно отворачиваются, забывая или не зная, что музыканты – это люди особого устроения, им с раннего детства усиленно развивают эмоциональную сферу, которую они потом в профессии своей и "эксплуатируют", т.е. работают не только руками, не только разумом, а всем своим душевным миром. Многие приходят петь в храм для подработки, но ведь пришли они не в ресторан или ночной клуб, значит храм оказался ближе их душе. Мало найдется священников, могущих увидеть это и заглянуть в эти души, установить контакт. Удивительно, но добрым отношением можно добиться не меньше, чем хорошей оплатой этого, если хотите, каторжного труда.
И еще одна мысль. А почему не говорится о том, какие звуки доносятся из алтаря, какие голоса, дикция, орфоэпия, интонация? Ведь на любой возглас, тихий и громкий, молитвенно или грубо звучащий, канонически выстроенный или (что много чаще) просто фальшивый или сказанный бытовой интонацией,- хор должен ответить достойно. А в хоре живые люди, не инструменты, однажды мне всю душу издергали такие возгласы. Почему не обучают каноническому чтению? Сейчас на это уже нельзя не обращать внимание. Само собой оно уже не выстроится, мы почти потеряли эту традицию.
Конечно, на наших клиросах сегодня пестрота и неровность. Но, как и всегда, критиковать легче всего. Запрещать, регламентировать – тоже дело тупиковое, это уже проходила русская история. Мы имеем сейчас почти голую землю, на которой надо что-то выращивать, сначала траву, даже и сорняки, чтобы потом (а сроки Бог знает) выросли цветы. А еще думать надо, в чем состоит русское звучание, как его сохранить, не отгородившись от людей знаменным пением (это великое наследие, которое изучать необходимо каждому регенту), не перепевая иноземные образцы. Нам всем не хватает простой вещи – слухового опыта. Наше дело его накапливать, продолжать творить и искать, а время просеет…
"Жадных до халтуры наёмников…"
Ха, Но для того чтоб петь эти наемщики потратили огромный кусок жизни на то, чтоб научится петь,читать ноты, петь чисто. И им ,кстати, как это неудивительно надо есть, пить, жить гдето и за что то, одеваться,растить детей.Хоть на те деньги,которые платят "жадным наемникам" можно только оправдать дорогу и перекус по дороге домой. Иногда хватает ещена небольшой,скромный обед.И кстати, размышляя о качестве пения,было бы неплохо пордготовить священников к этому. ногие из них услышав не народное, не одноголосное нечто кривятся и орут-в прямом смысле слова- Ой, давай общенародное ШО ТО,на 4 глас.Или рассуждая о хоре – Да мне и бабки подойдут. Мне все равно медведь на ухо наступил. За 15 лет пения в церковном хоре и регенства я оч. сильно разочаровалась ао асем этом. Когда записку -поминовение передают с хора ,то добрые батюшки недовольно коментируют- О,наши шаромыжники опять на халяву хотят все свое село поминать!И такого сплошь и рядом. Так что поосторожней с наездами на хор. Болгарского уважаю. Очень интересные лекции были в консе. Есть ряд регентов ,которые ревностно относятся к своему делу. Но ,кстати, тоже не за так!
"Жадных до халтуры наёмников…"
Сильно сказано. Если бы священники
относились бы к певчим как к людям (то
есть так же, как к себе и к своей семье),
тогда не было бы на клиросах наёмников,
пытающихся подработать, а были бы
церковные люди, имеющие храм единствен
ным местом работы и могущие на цер-
ковную зарплату содержать семью.
По поводу бесплатного пения вот что
могу сказать. Чтобы люди пели бесплатно,
им нужно показать пример, т. е. и священ-
ники в таком случае должны служить Богу
бесплатно, а не за 1000$.
Банальное "рыба гниёт с головы" здесь
подходит как нельзя лучше.
Вадим Ситников, http://horist.ru
Здравствуйте, уважаемый д.Михаил!
многое перекликается в моей душе с вашим посланием. Мысли по поводу решительной редакции status’a quo верны. Посетив в недавнем времени (с2001г) центры русской духовной традиции последовательно Троице-Сергиеву, Александро-Невскую, Киево-печерскую лавры, побывав в приходских храмах Екатеринбурга, городов Красноярского края, могу подтвердить, что проблема "левого" и "правого" клиросов, в совокупности и по отдельности действительно стоит остро.
А.Д.Кастальский создал множество примеров пения на клиросе. Метталлов и иже с ним растолковали, что же такое истинное церковное пение. С.З.Трубачев создал современные примеры пения Октоиха. Но, извините меня, не возможно выучить всего Кастальского, Трубачева, я уж не говорю про гармонизации подобно Касторскому. Мы не сможем в короткий срок всех научить читать знамена, я даже не уверен, что это вообще нужно. Я глубоко убежден, что клиросное пение должно быть БЕЗ НОТ, то есть только лишь по певческим книгам (я говорю об осмогласии). Напевы должны быть в памяти. Следовательно пение клиросное должно базироваться на более простых напевах: киевском и т.п. и в самой простой гармонизации "в терцию" с функциональным басом. А вот когда все клиросы запоют это, тогда можно будет думать о свободных гармонизациях.
Но и тут сталкиваешься с проблемой, о которой и Вы говорите, что многие берутся выискивать напевы по всей матушке-России. А как иначе-то? У нас, например, в городе многие напевы доведены до неузнаваемости. Можно конечно, как делают это некоторые "местера" церковного пения отстаивать "Красноярскую традицию". Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что эти искажения не суть естественная эволюция напевов, а результат безграмотного научения пению по слуху,при котором теряются предложения, сокращаются мелодические обороты и т.п. Когда же речь заходит о том, как же должен выглядеть Обиход, оказывается, что тут нет ни единого однозначного примера, за исключением Киево-Печерской Лавры (как ни парадоксально). При сравнении современного Московского Обихода, пропагандируемого изд-вом "Живоносный Источник" с напевами Московской епархии 1911г оказывается, что набор мелодий отличается приблизительно на половину. А Обиход Придв.Певч.Капеллы представляет собой компиляцию из всех известных типов напевов.
Таким образом окончательный выбор ложится на плечи все тех же псаломщиков и регентов на местах. И тут нельзя рубить с плеча. в некоторых храмах псаломщики сделали свой выбор. Результат: у нас в городе существует одновременно три традиции — Московская, Придворно-певческая и "Красноярская"(сомнительная смесь из той, другой и К.-П.Лавры). При постановке клиросного пения сталкиваешься с проблемой состава хора и тут начинается "гимнотворчество", так как на клиросе уже есть"бабушки"(это не только бабушки, но и женщины моложе, почему-то старающиеся петь как бабушки), которые, как правило, не знают нотной грамоты и совершенно не собираются слушать молодого или молодую выскочку-регента. Поэтому выбирая напевы для церковного пения нужно приготовиться сотрудничать с этим уже имеющимся клиросом.
Но с Божией помощью эта проблема будет решена. Факт, сегодня есть молодежь, заинтересованная в создании и/или возрождении церковного пения и в дальнейшем его живом существовании и развитии.