Однажды ко мне на практику пришел студент архитектурного факультета. Тема его курсовой работы — Детский культурный центр. Разобрались с местом и посадкой, и встал вопрос с самой архитектурой. У парня разогрелись глаза. Ему хочется быть и Захой Хадид, и Фостером, и Калатравой. Все хочется сразу. Давай! Принес рисунок — две пастилки одна над другой крестиком. Спрашиваю:
– Почему так? Что думал?
– Ничего не думал, просто так. Нравится.
– Ну, хорошо, что тебе в этих колбасках нравится?
– Просто нравится.
Все понятно. Конечно, часто художники думают руками. Также часто просто слизывают. Поэтому не думают. Потоптался рассказать о философии образа, и вдруг парень обрадовался:
– Я все понял! Есть архитекторы, которые дают преимущество объему, а есть, которые начинают с планировок. Значит, вы больше уважаете планировку. Как я сразу не догадался!
-Нет не угадал. Не объем, не планировки, а пространство. Я считаю, что архитектор должен создавать событие пространства. Вот, ты делаешь детский центр. Представь себе, что он построен, и к нему по улице, заваленной грязным снегом, с трудом идет мамочка с ребенком. Конец дня. Она вымотана до предела. Мальчик со скрипкой тоже устал после напряженного дня в школе. И вот, они входят в твой центр и…вдруг попадают в райский сад. Всюду зелень, по стенам среди мангровых зарослей струится вода, в бассейне цветут лотосы, летают птицы. Птиц можно пускать обычных, с улицы на зимовку. А летом пусть живут ласточки. Мама входит, и у нее от восторга расцветает лицо. Они ведь пришли в этот центр ради надежды на будущее ребенка. И вот, им надежда открывает объятия. В классных комнатах всюду зелень, свежий воздух. Ты ведь делаешь курсовую. Не стесняйся. Самый лучший архитектор тот, кто может создавать новые образы из воздуха, из ничего. Пробуй. Остальное будет легче. А можно создать симфонию Света. Свет как событие. Света всегда мало у нас в центральной России. Световые композиции по стенам. Солнечные блики, световые полы. Мама попадает в из зимней серой каши в световое облако.
И вижу, что студенту моя речь – как марсианский язык. Две колбаски ему просто нравятся. Зачем ему все это? Ему нужно не создание мира или пространства, а нужна курсовая. Отправил обратно в институт. Зачем время тратить на штукарей?
Разговоры про новую архитектуру православных церквей надоели. Время от времени появляются пробные проекты храмов, выраженных сегодняшним языком архитектуры, и тут же вызывают шквал брани. Ругают все. Даже те, кто хотел бы видеть что-то новое. Люди привыкли. Им кажется, что поиск новых форм — профессиональный выпендреж. В самом деле, изменения должны происходить из реальных проблем, реальных потребностей. Не стоит инициировать проблемы на пустом месте. Не стоит делать новые храмы только потому, что Калатрава что-то где-то строит, и его хвалят.
На самом деле проблемы есть. Например, богословская (если это для кого-то проблема). В основе большинства русских храмов лежит, как позиционируется, модель Иерусалимского храмового комплекса. Но так ли это? Мы, выводя канон, как бы хотели обратиться к образу храма, созданного по дизайн-проекту Самого Бога. Архитектор Веселеил воплотил эту идею в материале. Но она абсолютно не похожа на наши храмы.
Скиния
Например, Скиния: полушатер, полу-дом. Скиния представляла собой строение, сочетавшее как форму шатра, так и форму прямоугольного шалаша с каркасом из деревянных досок и плоской крышей без окон. Ее устройство позволяло разбирать всю конструкцию на части, пригодные для ношения. В задней ее части находилась ещё одна, внутренняя, скиния, размером 5×5×5 м, отделённая от остальной части строения занавесом и называемая Святое святых). Перед Святым святых находилось священное пространство, Святилище, отделённое завесой от передней части ограждённого двора. Таким образом, шатёр состоял из трёх деревянных стен: двух боковых на север и юг, и задней на запад, и был закрыт завесой с восточной стороны. Нет, это непохоже на наш обычный храм.
Может быть имелся ввиду Третий храм — храм Ирода? Посмотрим на его устройство.
Реконструкция Третьего храма
Он состоял из множества отделений. Двор язычников – с менялами, жертвенными животными, фонтанами, куда был открыт доступ язычникам. Кроме язычников, сюда могли входить и евреи, которые находились в состоянии нечистоты, и даже те, кто подвергся отлучению (херем). Это наш притвор с нищими, свечными столиками и книжными лавками.
Внутренний двор, состоящий из «Женского двора», места назореев, склада дров и всего необходимого для жертвоприношений, места для больных проказой, склада для вина и масла. Аналогии наших храмов очень косвенные — ризницы и зал собраний.
Также не имет аналогов двор Израиля и двор священников, в который вели семь или восемь ворот, между которыми (и частично над которыми) находились служебные помещения, где изготовляли фимиам (Бет Автинас), ванна для омовения первосвященника в Йом-Киппур (Бет ха-твила), помещения, в которых приготовляли хлебы предложения, заседал Синедрион и т. д.
Здесь осуществлялось большинство жертвоприношений и находился большой квадратный (50×50 локтей) жертвенник всесожжения высотой 15 локтей; на каждом из его углов были рогообразные выступы. В юго-западном углу жертвенника было два отверстия для стока крови жертвенных животных. Эта кровь стекала в трубу, которая вела к потоку Кедрон. Возле этого угла были также две чаши, где совершались возлияния вина и воды. В православном храме эта часть символически осуществлена на площади алтаря.
Собственно Храм, состоящий из Святого Святых, Святилища и Притвора.
Мы ясно видим, что планировка русского православного храма лишь отдаленно напоминает композицию как Храма, так и собственно храмового комплекса. Говорить о преемственности архитектурных решений не приходится в связи с сильнейшим упрощением первоначальной идеи. Едва похожа. А вместе с тем, в богословских кругах настаивают на каноничности, выводимой из, как мы видим, несуществующего подобия.
Мы взяли за основу несуществующую модель несуществующего храма. То есть, мы сами выдумали этот канон, утвердили и настаиваем на нем.
Более того, складывается впечатление, что развитие форм храма началось стихийно. Например, с сионской горницы, которая стала первым новозаветным храмом. Потом для для службы стали использовать базилики, бывшие ранее просто местом собрания. Базилики, укрупняясь, дали начало более сложным крестовокуполтным храмам на Западе и Востоке. А наши сельские церковки — это усеченные и очень упрощенные модели великолепных храмов Средневековья. Так о чем «беседуем словами» с искусствоведами? О каком каноне идет речь? О сельских храмах центральной полосы России, родившихся по наитию безвестных зодчих? Поэтому можно сказать, что сама практика русской православной архитектуры все упростила до отношения двух объемов, очень и очень косвенно связанных с первоначальной моделью Иерусалимского храма.
Реально планировка нашего храма такова: Алтарь, собственно храм — четверик, трапезная и притвор. В трапезной никто не трапезничает, в притворе нет кающихся и отверженных. То есть, даже это слабое подобие выродилось до простых отношений объемов: Алтарь — Храм. Все прихожане находятся в одном однородном пространстве, противолежащем объему алтаря.
Но что же мы тогда имеем? Какова богословская идея этих двух объемов? Ее нет.
Вот именно здесь возможны совершенно новые интерпретации. Например, поскольку вся наша служба имеет венцом литургию, то вполне законно можно было бы рассматривать модель Сионской горницы. Ведь она и в самом деле стала первым новозаветным храмом, и в ней совершилась первая литургия. Алтарь посередине, как Трапеза апостолов, а предстоящие либо вокруг, либо на площади полукружья. Алтарь в этом случае мог бы иметь низкую византийскую преграду, так как Христос не отделялся от учеников, а был среди них.
Возможна модель Рая. Рай — это алтарь, а предстоящие в пространстве, противопоставленном Раю — символической трактовки Мира, решенной последовательностью иерархически подчиненных объемов.
Это только одни из возможных богословских концепций, могущих решить создавшееся положение вещей при организации церковного объема. В Законе Божием прот. С.Слободского мы находим возможные формы храма в виде креста, звезды, круга. То есть, это не Церковь нас ограничивает, а мы сковали сами себя по рукам и ногам. Более того, перечень геометрических фигур, предлагаемых как основание храма, следуя логике, показанной в «Законе Божием», вполне можно добавить новыми фигурами и образными предложениями. Чем круг или звезда лучше овала или другой более сложной фигуры? Математика, как некий портной, шьет одежды для науки и техники на стони лет вперед. Совсем не сразу нашли техническое применение теория вероятности, бином Ньютона и невклидова геометрия Лобачевского. Так и с богословием архитектурного образа. Церковь промыслительно и деликатно оставила художникам и зодчим простор для творчества и профессиональной свободы. Мы сами себя загнали в такие рамки, в которых уже невозможно шевелиться.
Интерьер
Анализируя общее впечатление, производимое интерьерами наших храмов, можно заметить два способа решения, две эстетических концепции. Первый, часто признаваемый идеальным – модель Великой Субботы. Низкие потолки, объем, разбитый на отдельные маленькие помещения. Общая колористика ночи: темно синий потолок, звезды, подобные звездам лампады. Тихая прикровенная атмосфера молитвы в ожидании Воскресения и Восхода Солнца. Таковы интерьеры новгородской Софии, Спасского собора Андронникова монастыря в Москве, Афон.
Другая модель представлена такими храмами, как Исаакиевский собор в Петербурге или Храм Христа Спасителя в Москве. Это модель Третьего Рима. Это цитата Собора апостола Петра в Риме. Здесь есть что-то от главного храма Рима – Пантеона. В Храме Христа Спасителя главное ощущение возникает от легко читаемой идеи соборности власти, народа и Церкви. Все предназначено для отражения величества и мощной торжественности.
Продолжением темы храма Субботы мог бы стать храм Воскресения, весь светлый, наполненный солнцем, сияющий и заставляющий сиять народ, иконы, пространство.
От редакции: Данное предложение автора мы решили проиллюстрировать интерьером Спасо-Преображенского собора в Киеве:
Продолжением темы третьего Рима мог быть стать храм Пасхального пира, или Рая как завершения идеи Рима. В этом случае мы могли бы вспомнить наших предков, прибывших в Константинополь в поисках веры и воскликнувших: “Не знаем, где мы были: на земле или на небе!”
Поиск новых форм – не самоцель, а обновление понимания своего места в Церкви, раскрытие новых граней величия и устройства Церкви. Сегодня храмовая архитектура очень и очень тихо и невнятно говорит о том, о чем она должна свидетельствовать во всеуслышание — об устройстве мира, о нашем месте в мире, о Рае. Задача христианского православного сообщества – внести ясность в реальное положение вещей в храмостроительстве и восприятии образа Церкви.
Удобство
Отдельная тема — удобство, которое может предложить архитектура. Не секрет, что выстоять длинные праздничные службы очень трудно даже бывалым прихожанам. Боль в спине и ногах — серьезная проблема, отвлекающая молящихся от самого главного — осмысленного участия в литургии. Не надо из себя представлять более серьезных подвижников, чем афонские монахи. А на Афоне есть сидения для каждого монаха — стасидии — это стул с высокими подлокотниками. В нем можно сидеть, стоять и «висеть» на локтях. Почему мы не жалеем народ?
В поселке Власиха в храме св. прп. Илии Муромца в цокольной части был устроен крестильный храм, который одновременно служит местом пребывания матерей с младенцами. Туда выведен монитор, по которому семейства могут наблюдать за ходом службы и подниматься в основной храм точно к Причастию. Там же есть комнаты отдыха для наиболее слабых членов Церкви. Можно слышать, что такое утомительное стояние и боль в спине должны пониматься как некая наша жертва Богу. Но когда вызывают скорую помощь на праздничную службу для очередного прихожанина-сердечника — это совсем не дело так мучить людей нашей косностью и нежеланием думать.
Проблемы современного функционирования
Последнее время обозначилась новая проблема, также ждущая своего архитектурного и богословского решения. Участки, выделяемые под строительство новых храмов в больших городах, стали катастрофически маленькими для того, чтобы там можно было решить вопрос полнокровной приходской жизни. Если раньше храмовый комплекс обычно вольготно раскидывался на земле, находя место и для воскресной школы, и для складов с котельной, и для гаража, то теперь необходимо искать решения размещения всех этих объемов не по горизонтали на плоскости, а по вертикали в одном объеме с храмом. Можно было бы все это как-то компоновать, рассчитывая только на профессионализм архитектора, но хотелось бы иметь и богословский образ такого сложного сооружения. Этот новый требуемый набор помещений, или, по сути дела, монастырь в одном объеме не решается в старых архитектурных формах. Поиск в этом направлении был начат, например, в Петербурге на Карповке, в церкви, устроенной св. прав. Иоанном Кронштадским. Храм двенадцати апостолов — по сути дела, просто многоэтажный дом, украшенный куполами. И вместе с тем нет, ощущения диссонанса между гражданским фасадом и храмовым завершением. Архитектор Никонов и Святой Иоанн хорошо решили задачу, если бы не одна проблема — церковь находится на третьем этаже. Но для первого шага это очень неплохо.
На заре перестройки среди церковных архитекторов возникали споры о виде храма для современных новостроек. Были две концепции: один вместительный храм на несколько тысяч человек или серия небольших уютных церквей, разбросанных между серийными домами. Жизнь поставила точку в споре очень просто. Нет свободной земли для множества храмов. На повестке для многофункциональный храмовый комплекс. Таких прецедентов еще не было в истории русской архитектуры. Эта задача требует новых решений.
От редакции: Подобная задача, на наш взгляд, успешно решается Христорождественским приходом РПЦ в Мадриде, который строит многоуровневый храмовый комплекс на небольшом участке земли. Комплекс включает в себя, помимо собственно храма, два подземных уровня для приходской школы и парковки, трапезную, библиотеку, рабочие кабинеты, жилые апартаменты для семьи настоятеля и гостей, а также колокольню:
Уже совершенно очевидно, что старые формы не вмещают нового содержания. Невозможно реализовать жизнь современного городского прихода в образцах тысячелетней давности. Упрямство и бескомпромиссное желание цитировать старые образцы — тупиковый путь, упирающийся в стену. Если мы ничего не изменим, то проблемы будут нарастать как снежный ком.
Итоги
Таким образом, мы видим реальные проблемы, накопившиеся в храмоздательстве. Именно они должны стать мотивом для разработки архитектуры будущего нашей Церкви. Эти реальные проблемы связаны с проблемами теоретического, эстетического и функционального порядка. Осмысление и уяснение канона необходимо как для понимания зарождения и становления нашей национальной храмовой архитектуры, так и для понимания верного и правильного пути будущего развития. В русской церковной архитектуре всегда имели место два направления: традиционное и новаторское. И в дальнейшем эти две ветви сохранятся. Совершенно противоестественным является их автономное существование. Музеефикация и слепое копирование свидетельствует о непонимании и невхождении автора в суть русской православной культуры. Голое модернистское новаторство — о нежелании находиться в историческом и культурном контексте нашей страны и Церкви.
Мы можем продолжать делать вид, что что-то знаем. Мы можем даже настаивать и капризничать, но нужно быть честным хотя бы с самим собой. И особенно перед Богом. На сегодня мы имеем не богословие храма, а традицию, пришедшую в в конфликт с традицией и условиями жизни православных в сегодняшней России. Наша пассивность сегодня — это залог всё нарастающих проблем в будущем. Мы ведь живем в стране, которая нам является родным домом. Это нехорошо, что мы не чувствием себя ответственными за будущее в своем доме.
Автор Константин Камышанов – священник и архитектор.
Публикация взята с сайта: http://www.art-sobor.ru/archives/5221. Отредактировано редакцией “Киевской Руси”.