Вот, почему для того, чтобы проблема стала обсуждаемой, должна произойти страшная беда? Доклад прот. Федора Бородина о семейных проблемах духовенства, сделанный на пастырском семинаре, всколыхнул чуток православный сегмент интернета, и не успели разойтись последние круги, как, словно иллюстрация к его словам – страшная весть об убийстве священником своей жены…
И погнало волну в соцсетях на тему «как страшно жить в Православии». Прям-так скажем, оно – питательная среда для всякого рода насилия, в особенности семейного, а потому (это и вовсе было для меня сюрпризом) в семьях духовенства эта проблема актуальней, чем в каком-либо ином слое общества… Эвона как!
С удивлением прочитал, что, оказывается, всему виной принятая в Православии установка на терпение скорбей. Дескать, из-за этого многие не в состоянии отличить брак как прочную семью и брак как (цитирую) «союз двух людей, которые во что бы то ни стало должны жить вместе (даже если отношения себя изжили и люди друг друга еле терпят)». Разумеется, отсюда вывод, что брак второго типа нет смысла спасать, сохранять, ибо нечего… И многое в том же духе. Патриархальной семье тоже досталось.
Что же нас так из крайности-то в крайность кидает?..
Благое иго
Давайте разбираться. Мы христиане? Если да, то чем для нас являются заповеди Евангелия? Что это: выгодные предложения, мудрые советы, красивые, возвышенные слова об идеалах, к которым надо стремиться – что? Или все же Евангелие – Откровение о нашем спасении, включающее как то, что для этого совершил Господь наш Иисус Христос, так и то, что нам необходимо совершить, какими стать для приобщения к Его делу? Заповеди – это указатели пути в Царство Небесное, то самое «благое иго» Христово. «Ярмо Мое удобно», если буквально перевести с греческого слова ζυγός μου χρηστὸς <зигос Му христос> (Мф. 11:30), т.е. оно каждому по шее: нет в заповедях Евангелия ничего невыносимого, кому-то неподходящего в силу его индивидуальных особенностей. Как пишет прп. Анастасий Синаит, «ясно, что и старику, и немощному возможно соблюсти закон Его. Ведь Он не предписал нам ни [сохранения] девства, ни удаления от всего мирского, ни воздержания от мяса и вина, но [заповедовал только] любить Бога и ближнего, не быть злопамятным, не осуждать [других], [стяжать] смиренномудрие, сочувствовать [людям] по мере [своих] сил, молиться в сердце [своем], терпеливо переносить скорби, быть кротким и мирным. А все это может делать и немощный, и старый, и лежащий на одре [болезни], и сочетавшийся в этом мире с женой».
Господь совершил спасение мира Своей крестной жертвой и воскресением. В Нем, Богочеловеке, обожена человеческая природа, в Нем искуплено и спасено все человечество – именно в Нем, а не автоматически во всех, вне зависимости от личного выбора.
Свобода воли – неотъемлемая черта образа Божия в нас, и поэтому искупительным подвигом Спасителя каждый человек поставлен перед выбором, хочет ли он приобщиться этому новому состоянию или остаться в падшем, погибельном, в котором каждый рождается естественным образом. Если же хочет спастись, то призывается соединиться со Христом, «родившись свыше» (Ин. 3:3–7) в таинстве Крещения, и пройти по жизни крестным путем Его заповедей, терпеливо проявляя решимость быть с Ним.
Именно так: в Крещении единение с Ним только начинается, но вся дальнейшая жизнь – это постоянный выбор, сплошное волевое усилие ради сохранения себя во Христе. В подражании Единородному Сыну Божиему нами выражается воля стать чадами Божиими по благодати. Но не в каком-то выборочном, а в целостном и последовательном подражании, что и называется «несением креста»: в полную меру своих сил с Божией помощью, не посягая на недоступное (чудотворения нам не заповедуются), но и не лукавя, преувеличивая свою немощность. В греческом тексте Евангелия от Луки этот смысловой нюанс подчеркнут, но, к сожалению, смазан в русском переводе: Если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Лк. 9: 23). В греческом оригинале сказано не только «ἀράτω τὸν σταυρὸν αὐτοῦ» <арато тон ставрон авту> (возьми крест твой), но еще добавлено «καθ’ ἡμέραν» <каф имеран> (день за днем, ежедневно), т.е. бери, поднимай его, принимай и неси всегда, постоянно, во всех обстоятельствах, в какой бы роли ты ни оказывался: не по выходным только, а повседневно. Каждый день, а не то, что сегодня передохну от бремени Его заповедей, завтра снова побуду христианином, потом отпуск… Нет, именно так: 24/7 до самого конца земной жизни осуществляя свой свободный выбор. Ну, а если угораздит соскользнуть с этого пути, покатиться куда-то – не отчаиваться, но выкарабкиваться с Божией помощью и продолжать идти Его путем. Однако надо понимать (и отличать), что это совершенно разные вещи: одно дело – сваливаться по немощи или сбиваться с пути, осознавая это как падение и заблуждение, и пытаясь выбраться обратно, и совсем другое – произвольно уклоняться от крестоношения вслед Христу, избирательно подходя к исполнению заповедей: это мне подходит, до этого я еще не дорос, это неважно, а это и вовсе фигура речи, да еще с таким видом, что это и есть Его путь, подменяя, таким образом, данный Им крест на искусную бутафорскую подделку.
Это страшное слово «нерасторжимость»
А теперь вернемся к заповеди о нерасторжимости брака. О ней в двух Евангелиях – от Матфея и от Луки: …Кто разводится с женою своею, кроме вины любодеяния, тот подает ей повод прелюбодействовать; и кто женится на разведенной, тот прелюбодействует (Мф. 5:32; см. также: Мф. 19:9 и Мк. 10:2–11). Всякий, разводящийся с женою своею и женящийся на другой, прелюбодействует, и всякий, женящийся на разведенной с мужем, прелюбодействует (Лк. 16:18).
На что тут следует обратить особое внимание? Во-первых, на категоричный характер сказанного. Единственное основание для развода – прелюбодеяние второй половины, да и об этом сказано только у Матфея. Во-вторых, формально расторгнутый брак пред Богом остается все равно действительным, а потому сексуальная близость разведенного(-ой) с кем-либо, или кого-либо с разведенным(-ой) даже в формально законном браке будет прелюбодеянием. Более того, разводящийся, даже и не вступающий ни с кем в интимные отношения, виновен уже в том, что толкает «освобожденную» им вторую половину на грех. В-третьих, и на это стоит обратить особое внимание тем, кто остро переживает по поводу мужского шовинизма, якобы насаждаемого христианством, в первую очередь, Христос обращается к мужчинам.
Когда, отвечая на вопрос фарисеев об уважительных причинах развода, Господь в Евангелии от Матфея второй раз говорит об этом (Мф. 19:3–12), Он аргументирует, ссылаясь на Божественное Откровение о сотворении человека: …Не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает (Мф. 19:4–6). И когда Его оппоненты пытаются тоже аргументировать от Писания, ссылаясь на Моисея, Господь объясняет: Моисей по жестокосердию вашему позволил вам разводиться с женами вашими, а сначала не было так (Мф. 19:8). По жестокосердию, в первую очередь, мужчин, чтобы, опять же, максимально оградить женщин от истязаний и опасности, иначе муж, любой ценой стремящийся от избавиться от своей жены, просто сживет ее со свету.
Однако проповедь Христа обращена к тем, кто хочет жить по Новому Завету, кто желает быть чадами Божиими. Поэтому и критерий нормы задается идеальный: сначала (т.е. сразу по сотворении, до грехопадения) не было так.
«Заметь, – говорит свт. Иоанн Златоуст, – что Он утверждает Свои слова не только тем, что Бог сотворил мужа и жену, но и заповедью, которую Он произнес после их сотворения; Он не сказал, что Бог только сотворил одного мужчину и одну женщину, но и то, что велел им – одному и одной – между собою соединиться. А если бы Бог хотел, чтоб жену оставляли и брали другую, то сотворил бы одного мужчину, и многих женщин. Итак, как образом творения, так и определением закона Иисус Христос показал, что муж с женою должны соединиться навсегда, и никогда не разлучаться».
Из общего контекста Его проповеди следует, что все сказанное так же относится и к женщинам, но основной «месседж» – именно мужчинам. «Закрепощая» в браке, в первую очередь, мужчину, Господь, таким образом, вступается за женщину, как за наиболее социально уязвимую сторону, которая после развода (развестись мужу с женой было легко) могла оказаться беспомощной и беззащитной. Он как бы так говорит (обоим супругам, но мужьям, в первую очередь): «Вы сочетались в плоть едину. Твоя вторая половина не расторгла вашего единства прелюбодеянием? Так и ты не дерзай расторгать его разводом».
И реакция апостолов на слова о прелюбодеянии как единственном основании для развода, подтверждает, что прозвучали они в первую очередь для мужчин, как их бремя, их долг: …Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться (Мф. 19:10).
Однако брак абсолютно нерасторжим только в Римско-Католической Церкви. Там развода просто нет. От слова «совсем». Даже на основании прелюбодеяния. Возможно разлучение, но не развод. Прекращается он лишь в случае смерти одного из супругов. Эта тема была саркастично осмыслена в оскароносном фильме Пьетро Джерми «Развод по-итальянски». Православное брачное право более гибко, и отнюдь не в ущерб Евангелию.
Важно понять, что «уступки» православного канонического права – не дань человеческой немощи, избыточно компенсированной императорским авторитетом и властью, но плод все той же заповеди о любви Пастыря к Своим болящим овцам, вечно норовящим где-то не там застрять. Господь, комментируя ветхозаветное позволение разводиться, сказал, что людям оно дано было «по жестокосердию» (Мф. 19:8), т.е. во избежание худшего. Так вот каноны в Церкви Христовой рождаются тоже «по жестокосердию». Однако создаются они как ограда любви, в ней же их смысл, через нее и толкуются, и применяются (во всяком случае, должны).
Отсюда и строгость православных канонов, отсюда же и гибкость, исходящая из положения, что «возможен развод и в случаях, влияющих на брачный союз так же разрушительно (здесь и далее выделено нами. – И.П.), как и прелюбодеяние», а поскольку брак прекращается со смертью одного из супругов, «Церковь сочла допустимым ряд поводов к бракорасторжению, которые могут быть уподоблены естественной смерти одного из супругов, прекращающей брак» (о канонических основаниях для развода и о связанной с ними проблематике см.: «Прошу признать развод и благословить на венчание»).
Поводы и основания
Необходимо понимать, что одно дело – расторжение брака на почве угрозы жизни и здоровью и совсем другое – на почве несовместимости недостатков (а не характеров, как принято говорить). Проблему семейного насилия не стоит сводить к физическому аспекту. По моему глубокому убеждению, на воспитании детей не столь пагубно отражаются «итальянские сцены» между родителями, сколько систематическое одностороннее унижение одного супруга другим.
Конфликты, разборки на равных, порой переходящие «от слов к делу» – это плохо, фу! – но тут есть какой-то паритет, нет подлого унижения слабого сильным или предательской спекуляции на добрых чувствах; есть грубость, жестокость, да, но нет втаптывания в грязь обессилевшего противника, нет психологического подавления, нет шантажа (а вот обижусь, и всем будет так стыдно, что мало не покажется!). Конфликт – зло. Но ложный пацифизм – худшее зло. Не надо путать миротворчество с «пагубным единомыслием» (свт. Григорий Богослов). И не следует сводить представление о конфликте к ссоре, открытому столкновению.
Отсутствие в семье скандалов – не признак мира и благополучия. Это может быть еще признаком психологического подавления одним из супругов другого (и тут непринципиально, какой рычаг используется: страх физической расправы или морального унижения, страдания детей, угроза материальных лишений, позора перед людьми, лишение сексуальной близости, боязнь одиночества – сломить волю и подавить личность можно самыми разными способами). Особенно омерзительно, распространенное среди лиц, претендующих на соответствие неким возвышенным стандартам, «гламурное» насилие, бархатное, под шубой мягкой либеральности, а то и смиренного самопожертвования – это зло иного качества, особого, в силу своего сатанинского лукавства.
Причем формальное воцерковление не только не гарантирует от семейного насилия, но, как раз напротив, если оно именно поверхностно, а то и лицемерно, то результаты осознания мужем всех выгод положения главы «домашней церкви» могут быть чудовищные. Он же теперь не какой-то там гражданский муж. Теперь он жене – вместо Бога! Да-да, я в курсе, Апостол не призывает повиноваться мужу вместо Бога, а как Господу (Еф. 5:22), что предполагает повиновение мужу, пока его требования не вступают в противоречие с волей Божией, с Его заповедями. Только муж описываемого типа или не в курсе этих тонкостей, или сознательно их игнорирует. Он во время венчания пропустит мимо ушей слова каждый из вас да любит свою жену, как самого себя, зато с удовлетворением кивнет, услышав: …а жена да боится своего мужа (Еф. 5:33). А запутать среднестатистическую религиозную женщину особого труда не составит для циничного манипулятора.
Это еще что. Он ведь раньше не знал, что может требовать от жены интима, спекулируя на ее вере. А теперь знает, что «жена не властна над своим телом, но муж» (1 Кор. 7:4), а стало быть, она обязана удовлетворять его потребности вне зависимости от того, ласков он с ней или груб, заботится ли о том, чтобы ей с ним хорошо было, или совершенно наплевательски относится к ее состоянию. Само собой, что это снова его извращенное толкование Писания, но попробуй докажи!..
Так тоже бывает, потому что если человек со словом Божиим знакомится, но не расположен меняться нравственно по образу Христову, получается то, о чем предостерегал Господь, говоря: Не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас (Мф. 7:6).
Вообще же, стоит обратить внимание, что, справедливо усматривая в посягательстве на жизнь и здоровье основание для развода, мы рискуем все свести к физическому аспекту. Подразумевая биологическую жизнь и физическое здоровье, но не упоминая при этом об угрозе духовному здоровью, мы как бы опровергаем фундаментальное положение христианской антропологии о приоритете духовного над душевным, а душевного над телесным.
Получается, что опасность пострадать физически – повод к разводу, а опасность остаться душевным калекой (особенно это касается детей) и духовно погибнуть – это так, «абстракция» (излюбленное слово невежественных и циничных людей для обозначения чего-то, по их мнению, отвлеченного от реальной жизни)? Что мне советовать матери, которая не знает, как противостоять мужу, видящему свой родительский долг в том, чтобы научить сына заниматься онанизмом (сравнительно невинный пример из жизни)? И если она, ради того, чтобы оградить сына от «лучших побуждений» отца, решит развестись, я, отговаривая ее, должен аргументировать тем, что от онанизма еще никто не умирал? А если вторая половина считает приемлемым наряду с хождением в храм бегать по всяким бабкам-дедкам, колдунам да экстрасенсам, да еще таскает туда ребенка, или в дом тащит всякую дрянь, хотя бы даже на уровне оккультной литературы – в этом тоже нет ни отпадения от Православия, ни угрозы жизни и здоровью, а стало быть, и нет повода к разводу?
«На волю птичку выпускаю»…
Произошедшая в семье подмосковного священника беда вызвала ряд публикаций, в которых объясняется, что терпеть семейное насилие не следует, даются практические советы, как распознавать лицо, склонное к насилию, как и на каком этапе уже реагировать, как спасаться из этого кошмара. Очень много умного и практически полезного.
Но, как всегда это бывает в благородном порыве чувств, местами авторы увлекаются и дают советы весьма далекие от христианского понимания брака. Все-таки, когда священник говорит, что расторгнуть несчастливый брак не только можно, а нужно, у многих православных читателей, испытавших на себе многолетние тяготы «борьбы за спасение православной семьи», вырывается сдавленный крик, напоминающий известный анекдот: «Ой, а что, так тоже можно было?!..»
Например, такое высказывание одного из авторов: «Бог нас призвал быть счастливыми людьми. Он дарует нам все возможности, чтобы мы были радостными и счастливыми сами, делали счастливыми своих близких. Если по какой-то причине не получается, то нужно освободить и себя, и другого от зависимости, дать возможность ему найти иные, здоровые отношения и самому использовать этот шанс. <…> Если брак распался де-факто, то глупо удерживать его де-юре. Это и есть извращённое понимание брака. Христианский брак – это любовь двух людей. Если любви нет, нет и брака».
Очень трудно возражать тому, в ком чувствуешь родственную душу, с кем внутренне согласен в основном, но вот эта «капля дегтя»!..
Во-первых, в Божественном Откровении нет ни слова о призвании человека к счастью. Думаю, не стоит причислять В.Г. Короленко (автора фразы «человек создан для счастья, как птица для полета») к лику боговдохновенных авторов. Я только за, чтобы мы все были счастливы, но давайте не будем выдавать естественное стремление к счастью за призвание свыше. Счастье – понятие относительное и субъективное. А призван человек не к счастью, но к блаженству, которое сильнее счастья, прочнее; блаженство, в отличие от счастья, реально, объективно, абсолютно и вечно, потому что это – причастность благости Божией. И путь к нему лежит через превратности временной жизни. В том числе и через несчастья – крупные и мелкие, разовые или перманентные – это уж как Бог попустит и на что напросишься. И, опять же, одно дело – для чего Господь сотворил человека (в лице наших прародителей), и совсем другое – то, на что человек (в их же лице), согрешив, а затем, изворачиваясь, лукавя и ропща, себя обрек; то, каким образом он (в лице каждого из нас по-своему), вынуждает Бога приводить его к тому самому блаженству, которое уготовано ему от сложения мира (Мф. 25:34).
Другое дело, что стремление сделать счастливыми всех вокруг, в первую очередь, самых близких – естественно и богоугодно. Вопрос, какой ценой. Ценой пренебрежения заповедью? Только потому, что «не получается делать друг друга счастливыми»? Но Господь заповедуя не разводиться, не сделал оговорки о счастье… Он упомянул только о прелюбодеянии как разрыве брачных уз, а потому основании для развода. Всё.
Что это за призывы «освободить и себя, и другого от зависимости» и т.п.?.. А как же крестоношение ради заповеди? Заметьте, речь не идет о браке, в котором кто-то подвергается насилию, а просто, ну… не получается быть счастливыми! Милосердный порыв автора, безусловно, прекрасен. Его негодование против насилия и желание, чтобы все были счастливы, заслуживают уважения, но, как же с заповедью-то быть? Ведь заповеди – это фундамент христианской жизни, а нам предлагается игнорировать, как минимум, одну из них. Нет, не то, чтобы автор против этой заповеди… Он ее, судя по всему, за заповедь не считает. Так, одно из правил, которые подтверждаются исключениями. Но это не так (см. выше).
Во-вторых, еще одно утверждение против которого не хочется возражать, а надо: «Христианский брак – это любовь двух людей. Если любви нет, нет и брака». О какой любви речь? Я так понимаю, что о естественной. Но Господь заповедует не ее, а любовь духовную, свободную. Естественную заповедовать невозможно, она стихийна, потому и «сердцу не прикажешь». Духовная любовь к Богу и ближнему свободна, зависит от нашего произволения, потому и заповедуется. Брак христианский держится в первую очередь ею. Жить в браке, когда выветрилась эротическая любовь (если это вообще была любовь), можно, если полюбить вторую половину, как ближнего.
Св. прав. Алексий Мечев пишет: «Всех объять любовью может только Господь, а поэтому полюбить всех мы можем только через Христа. <…> Любовь приобретается путем работы над собой, путем насилия над собой и путем молитвы».
Странно, казалось бы, слышать, что любовь приобретается «путем насилия над собой». Но об этом свидетельствует весь аскетический опыт. Причина внутреннего сопротивления нашего Божественной любви не столько во внешних факторах, сколько в плотском устроении нашем, противящемся всему небесному и святому. Мы склонны тянуться к любви естественной — эротической, дружеской, родовой, но к любви духовной мы не стремимся, потому что земное в нас противится небесному, падшее — святому. Свято же лишь то, что в Боге и от Бога непосредственно исходит, потому что Бог — свят.
Как-то помню, давным-давно, задолго до моего рукоположения, спорили мы с одним хорошим человеком о его не в меру близких отношениях с женой моего друга. Там уже все шло к оформлению разводов и нового брака. Так получилось, что я случайно узнал об этом и нахально встрял в их роман. Дело кончилось в итоге тем, что жена с мужем помирились. Так вот, человек этот (мы с ним тоже подружились) мне доказывал, что раз Бог есть любовь и заповедовал нам любить, а они любят друг друга, то не следует мне внушать его возлюбленной необходимость вернуться к мужу. Он много и красиво рассуждал. Много правильного говорил. Только одно упустил из внимания: Господь говорил о любви к ближнему. А ближним №1 для нее был муж. Вот такой вот, не слишком с ней гармонирующий в самых разных планах, неуклюжий, резкий, местами неотесанный, но именно он, промыслом Божиим, оказался для нее самым ближним, самым нуждающимся в приложении любви во всех ее аспектах. Получалось, что, когда она шла на поводу у своей чувственной любви, тогда-то как раз и попирала богозаповеданную любовь.
Там, кстати, очень интересно потом события развернулись. На совершенно, казалось бы, выжженной земле, ее отношения с мужем восстановились. Обыкновенное чудо.
Любить, когда «любится» — просто и легко, даже если это связано с огромными жертвами. Когда же человек поступает по любви, не получая изнутри «естественных» импульсов — вот где поле для подвига любви по заповеди.