Христос в больничной палате

*

Мы, родители, узнаем об этом в кабинете заведующего отделением детской гематологии. Наш ребенок лег сюда на обследование два или три дня назад…

— У вашего сына (вашей дочки) — лейкоз.

Сознание далеко не сразу вмещает в себя весь ужас услышанного. Сначала просто, почти равнодушно, впитываем информацию: лейкоз… он же — лейкемия, он же — рак крови… лечение продлится 8-9 месяцев… маму положат тоже… жесткая полихимиотерапия… курс облучения… результаты сопоставимы с европейскими… 75 процентов выживания…

Так проблема теодицеи, бывшая для тебя, в лучшем случае, темой отвлеченных богословских бесед, оказывается фактом биографии — твоей и твоего ребенка.

*

Вопрос «за что?» не дает покоя, рвется наружу. Неужели это — наказание? Да разве же мы заслужили такое? Почему — именно мой ребенок?.. Но в минуту затишья сердце вдруг подсказывает верный ответ. И он невесел: за что — есть всегда. Грехи черным шлейфом облепили и нас, и даже наших малышей. Кладем руку на сердце и осознаем: если бы за каждый наш грех Господь воздавал по справедливости — нас ждало бы нечто гораздо худшее, несравненно более ужасное. Но Бог вновь и вновь прощает нас, склоняющихся перед Ним в раскаянии. Значит, болезнь ребенка — не есть непосредственное наказание за наши грехи? «Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех, живущих в Иерусалиме?..»

Тогда на смену первому приходит вопрос: почему? Как так вышло, откуда она берется эта болезнь?.. Ответ — тоже не в отвлеченном морализаторстве, он прост и примитивен. Откуда? Из чернобыльских изотопов, разлетевшихся по Украине, когда наши дети еще не были зачаты. Из воды, которую мы пьем вместе со всем, что в нее слито. Из выхлопных газов, асбестовых стройматериалов, озоновых дыр… Все вместе мы успешно разрушаем мир, называя это прогрессом — и платим за этот прогресс здоровьем и жизнями собственных детей. Грехи друг друга ударяют по нам, разрушая и убивая.

Но этого ответа нам мало. Да, мы поняли причины, но что же Господь не укрыл мое чадо от этого кошмара? Ведь Он — Всемогущий, что же Ему стоило?!..

Так мы мучительно дозреваем до третьего вопроса: для чего? Задать его гораздо страшнее, чем первые два. Но лишь он пробивает тупик детского страдания и наполняет его не постижимым до конца, но реальным смыслом. У нашей жизни вновь появляется цель. Пусть нам не постигнуть того, как и почему приходит в мир страдание и боль. Но мы знаем: Господь разделил их с нами, более того — Своей крестной жертвой придал им глубочайший смысл. Нет спасения вне Креста. И когда он вручен нам — главное, не упасть под его тяжестью или не свернуть в сторону, под уклон, где идти полегче…

Путь чудовищен. И мысль, которая вдруг вспыхивает в голове, кажется столь страшной, неправильной, даже постыдной, что мы упрямо гоним ее прочь. Но она возвращается снова и снова: «Если это — не наказание, то что же это? Неужели… — дар?»

…Наверное, ни я, ни жена так и не решились бы произнести это вслух (хотя, как оказалось, думали об этом оба) — если бы то же самое не сказал нам наш восьмилетний сын, облысевший и измученный после первого двухмесячного курса химиотерапии.

Так Господь открывается нам в бездне и мраке. И мы уже не жалеем, что оказались здесь. Закусываем губы — и идем вперед. Нам еще так далеко до выздоровления… Главное — идти. Потому что Бог — и есть путь.

*

В стране, столь долго бывшей нашей Родиной, сделавшей безбожие своим идолом, сформировались уродливые, карикатурные принципы безбожной гуманности. Человеку, чья жизнь в опасности, не сообщают об этом, а напротив — тщательнейшим образом скрывают его болезнь! Казалось бы, порочность такой лжи очевидна: она не дает шанса мобилизовать силы на выздоровление (вспомним рак 4-й степени, который еще в 60-е годы сумел силой воли победить А. Солженицын). Да и смерть — это такое событие в жизни, к которому надо успеть приготовиться…

Однако — как рассказать о тяжелой, онкологической болезни ребенку? Невероятно сурова эта правда… Но без нее не обойтись.

Не раз мы наблюдали в отделении такую сцену. Родители категорически отказываются сообщить ребенку его истинное заболевание. Так что же, их чадо пребывает в счастливом неведении? Вовсе нет. Из обрывков разговоров взрослых, из того, чем больны дети рядом с ними, маленькие пациенты быстро понимают, чем на самом деле больны они сами. И срабатывает железная логика: «Другие знают, что у них рак, и не горюют, потому что их вылечат. А от меня скрывают мою болезнь, — значит, мне хуже всех, меня нельзя вылечить. Я скоро умру». Такой ребенок прекращает бороться и впадает в депрессию. И хорошо, если родители соглашаются с уговорами врачей и решаются на серьезный и правдивый разговор с сыном или дочкой. На следующий же день ребенка не узнать. Он радуется жизни и полон решимости за нее бороться.

Вам кажется это парадоксом? Что вы, ничуть. Наша честность — залог доверия между нами, взрослыми, и ребенком, доверия вплоть до последней черты. Это залог любви. Во лжи, пусть порождаемой из самых прекрасных побуждений, никогда не прорастет ни надежда, ни вера. Ведь Бог, Которому мы верим, есть Истина.

*

Бог виднее отсюда. Нам было проще не замечать Его в мешанине повседневных дел. Здесь — слишком хорошо чувствуешь Его присутствие. Не на небесном троне — на Кресте…

У каждой семьи, ребенка, мамы свой срок для этой встречи. Торопить в наших условиях — безнадежно. Попытки «порассказывать» о Христе словно уходят в вату. Не воспринимаются от тех, кто пришел оттуда, из внешнего мира, от благополучных и здоровых.

Кто-то сказал: «Я не имею права проповедовать тем, о ком проявляю заботу… Получается, что я торгую верой: оказываю больному помощь, и он чувствует себя обязанным помолиться, как я того хочу… Поэтому, пока меня не спросят о Христе, я молчу о Нем. Я просто изо всех сил стараюсь, чтобы через меня хоть немного светил другим Его свет».

В самом деле, почему мы всегда стремимся начать рассказывать о Боге?.. Сказано ведь: «не многие делайтесь учителями» (Иак. 3:1). И еще сказано: «Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Мф. 5:16).

Основная проповедь нашим детям — это не читать с ними Библию и не заучивать заповеди. Это — жить вместе с ними, деля боль, приходя на помощь, вместе радуясь победам. Бескорыстно быть рядом. Как рядом — Бог, сказавший о Себе, что Он есть Жизнь.

*

Но бывают ситуации, когда врачи помочь уже не могут. Умирание… Как вести себя с детьми в этом состоянии, как говорить с ними?.. Страшно это — находиться рядом. Но оставить их умирать в одиночестве — немыслимо подло. Как сказать им о нашей надежде, напомнить о Божьем Свете, чтобы это не прозвучало фальшиво?.. Разве их состояние — это не полное отчаяние от того, что так рано приходится прекращать жить?

Я спросил об этом священника, отца Владимира, которому не раз приходилось беседовать с детьми, уходящими из жизни. Как воспринимают они свой уход, насколько осознают, что им предстоит предстать перед Богом?

— Вы знаете, — чуть растерянно говорит о. Владимир, — дети совсем иначе чувствуют смерть, много лучше нас, взрослых, ощущают, что это — переход в другой мир. Они по-детски считают — и правильно считают! — что это не очень страшно. Им, скорее, не хочется, жалко расставаться с родителями, друзьями, но ужаса перед уходом у них нет.

Сашке было 4 года. Болезнь зашла слишком далеко, чтобы ему можно было помочь. В последние дни родители забрали мальчика из больницы — в родные стены. Приехав домой, Саша вдруг попросил: «А пойдем завтра в церковь?» Это притом, что его родители были православными скорее по традиции, чем по убеждениям, и в храме с детьми бывали нечасто.

В день смерти, утром, у Сашки болели ноги, он плакал. Потом успокоился, встал с кровати и спокойно попрощался со всеми: «Я пойду, вы же знаете…» Снова лег — и тихо ушел…

Сережа в свои 13 лет тоже все прекрасно понимал… Врачи смогли продлить ему жизнь на один год, и это был год, полный тяжелых страданий. Может, ни к чему было их продлевать? Но видели бы вы, какое желание жить светилось у него в глазах! Потом в них стало собираться все больше и больше тоски. Но всякий раз, когда кто-то заходил в палату, он благодарил взглядом — за то, что его не оставили, не бросили, что он не один, что за него сражаются. За день до смерти Сережа попросил, чтобы приехал священник. Беседовал с отцом Владимиром наедине. А уже покидая этот мир, последний раз придя в сознание, он пытался утешить плачущую маму — сказал ей, что у него ничего не болит…

Что можем мы дать этим детям? Дай нам Бог самим чему-то научиться от них! Они ждут, чтобы мы просто — были с ними рядом. Будем готовы подать «утку» или почитать книжку, ответить на заданный вопрос, поддержать не словами о вере — а живой верой, искренней и бескорыстной любовью. Дальнейшее уже без нас совершит Тот, Кто Своим страданием открыл нам вечность. Кто Сам — ведущая в вечность Дверь.

*

Человеку «со стороны» бывает очень непросто понять: девять месяцев, проводимые в отделении — это не выброшенное из жизни время, а полноценная жизнь. «Мамки» готовят на кухне «дополнительное питание», вечерами подолгу общаются, делают одна другой прически… Дети, «отключившись» от капельниц, рвутся в игровую комнату. Порой их активность превышает допустимую, и приходится ее сдерживать. Что там за воинственные крики в коридоре? Мальчишки-«лейкозники», заканчивающие лечение, сколотили «банду» казаков-разбойников из тех, кто только начинает терапию и кому лучше вообще в коридоре не показываться. Перепуганные мамы «новобранцев» выговаривают атаманам, не замечая парадоксальности своих слов:

— Не все же такие здоровые, как вы!..

Главная особенность жизни здесь — это время, словно растянувшееся во много раз. Время ребенка, лежащего под капельницей. Время мамы, сидящей у кровати беспокойно дремлющего сына или дочки (а все показатели крови — третий день на «нулях», и чем он живет — непонятно). В этом времени, в тишине и одиночестве, наваливающихся невыносимым грузом, вдруг начинаешь ощущать Присутствие. И, может быть впервые, обращаешься к Нему со словами молитвы.

— Сам по себе ребенок ведь ничего против Церкви и Бога не имеет, — говорит о. Владимир, — если, конечно, родители активно не препятствовали этому. Тем более, ребенок, находящийся в таком состоянии. И не только больным детям нужно обращение к Господу — их родителей тоже переполняет потребность очистить душу и сердце перед Христом.

В редкой палате на тумбочке нет небольшой иконы. И если в первое время образок стоит на одном и том же месте, то после можно заметить: его положение немного меняется. Значит, брали в руки, думали, обращались, глядя на изображение, к Первообразу.

И бывает, что вечером «мамки» собираются в столовой не поболтать «за жизнь» — а вместе помолиться. А ребенок, перед тем, как заснуть, долго смотрит на свой нательный крестик, а потом крепко зажимает его в руке.

Лишь научившись замечать эти мимолетные внешние знаки, понимаешь, насколько в стенах отделения жива Вера.

*

Повторюсь: это начало жизни в Боге старательно охраняется и детьми, и мамами, и врачами от посторонних глаз, от вмешательства внешнего мира. Скорее, они готовы раскрыть свою внутреннюю жизнь нам — родителям, чьи дети уже закончили лечение и живут дома (а мы продолжаем проведывать все новых пациентов детской гематологии). Надо ли говорить, какую ответственность они, сами о том не зная, на нас этим возлагают?

Только, когда вопросы заданы, когда нас позвали, чтобы вместе обратиться к Богу в молитве, когда маленькие пациенты и их родители поняли, что они и есть Церковь, — лишь тогда настает время для словесной проповеди. Ведь в своем стремлении к Богу нужно не промахнуться, не пройти случайно мимо Христа.

Самое главное — не сбиться на слащавый шаблон, на сказочку или на «общие слова». Эти дети способны воспринять самое глубинное: тайну пролитой за нас Крови (они, с капельницами в исколотых венах, вообще знают о крови много больше, чем кто другой), тайну Жертвы. Тайну того, что смерти нет. Тайну того, что все в руках Божьих, и не надо, ни в каких случаях нельзя падать духом.

Праздники — лучшие дни, чтобы учиться радости о Господе (разве не для того они и установлены Богом?). На Рождественские, Пасхальные представления выходят из палат все, кто хоть как-то может ходить: некоторые — вместе с капельницами, в масках (не карнавальных, а марлевых). «Лежачие» знают: к ним обязательно зайдут, поздравят, принесут подарок, напомнят — они не одни!

…Наступал год 2000-й от рождения Младенца Христа. А с телеэкранов и поздравительных открыток на нас ощеривались драконьи морды… Мы решили ответить на это в своем представлении.

Ангел уже принес пастухам Благую Весть, прозвучала знаменитая «Тихая ночь…» И вдруг в игровую комнату ворвался огромный дракон. Голова его была намалевана на большущем воздушном шарике, а бумажное туловище волочилось сзади на несколько метров. Дракон заявил права на этот год, заявил, что все, здесь собравшиеся — принадлежат ему, а не Младенцу:

— Люди объявили этот год моим!.. Они забыли о Младенце, они празднуют в честь Меня! Я победил!

— Нет! — восклицает Ангел. — Пришел час твоего поражения, не победы!

— Кто подобен мне? И кто может сразиться со мной?!..

— Они! — Ангел показывает на сидящих детей.

— Эти?.. — Дракон хохочет. — Они же маленькие! Слабые! Больные!

— Да, это они — малые и немощные, которым, силой родившегося Младенца, предстоит победить силы мира сего. Очень маленькое, очень слабое — стадо Христово. И тебе — не одолеть их!

И один из малышей, сжав в руке (которая вся в синяках от внутривенных катетеров) полученный от Ангела меч, поражает дракона прямо в лопающуюся голову.

…Потому что есть победа, одержав которую, уже ничего не боишься. Даже страшной болезни. Ведь Христос принес в мир еще один великий дар. Это — Надежда.

*

И вот наступает время для самого главного. Для того, чего не заменит ни одна проповедь, никакой рассказ. Время живой жизни Церкви. Ребенок приходит к личной Встрече со Христом. Евхаристия, причащение Тела и Крови Спасителя.

Священник приезжает в отделение. Все «ходячие» дети собираются в одной из палат (становящейся вдруг очень тесной), и их мамы — тоже. По одному подходят к батюшке в уголок, исповедуются. Затем священник берет в руки Чашу…

Нет больше ни врача, ни пациента, ни «мамки»… Но все и во всем — Христос.

В тишине, под видом хлеба и вина, совершается Встреча. И в ней находят наивысшее завершение и бессонные ночи врачей, и усталость мам, по очереди дежурящих у постели малыша, чьим родителям пришлось на время уехать домой, и добрые руки медсестер, с первой попытки попадающих в самые тонкие вены, и глаза 5-летней Катьки, с трудом встающей с постели, чтобы подойти и сказать только что поступившей вместе с ребенком и плачущей «мамке»: «Тетенька, не плачьте, все будет хорошо!»…

Потому что Бог, которого мы встречаем здесь, в больнице, — поистине, есть Любовь.

Цей запис має 2 коментар(-ів)

  1. Иулия

    Спаси Господи! Побольше бы таких статей!

  2. Алена

    Спасибо большое за статью. Очень нужно чтобы как можно больше людей могли прочитать её.
    Я некоторое время работала в общественной организации и сталкивалась с детьми с синдромом Дауна. Это изменило мое видение на таких детей. Эти дети живут только из-за своей веры, пусть даже мы не понимаем их. Они все индивидуальны и гениальны. Но когда мы искали помощи у религиозных общин, помогать этим детям, то только одна организация согласилась помочь нам. К сожалению, не православная. Но я уверена, что о таких детях надобно говорить больше.

Залишити відповідь