В чем причина не-Собора?

В лени и отсутствии честности. Геополитика и чьи-то интриги тут не при чем.

Просто всему «мировому православию» не хватает интеллектуальной честности, честной рефлексии о себе самом.

Фото ИТАР-ТАСС/ Павел Смертин
Фото ИТАР-ТАСС/ Павел Смертин

Высоко-елейные штампованные слова заполняют то пространство в черепе, которое призвано думать, а не заполняться византийской позолоченной ватой.

Слишком много было и есть ритуальных лжесвидетельств о себе самих, о величии и святости своего статуса и служения и о неизменной верности Древним Истокам.

Каждый священник вынужден давать присягу верности уставам и канонам, о которых он при хотя бы малейшем знакомстве с ними знает, что исполнить их в их полноте не собирается ни он, ни его начальники. Каждый проповедник убеждает слушателей, что мы храним апостольские предания и установления, веками ни йоты в них не меняя, ничего не добавляя, не развивая и своим умом их не перетолковывая.

В результате, когда церковный руководитель оказывается в ситуации действительного и серьезного выбора, он впадает в ступор. Его учили только послушаться, копировать и подражать. Его никто не учил культуре самостоятельной мысли и отстаиванию своего выбора и решения в честной и равноправной дискуссии. Если и учили — то вне церковных стен, в светском университете. Но приняв церковный сан и власть, он быстро понял, что легче сказать «я вам не благословляю возражать», чем придумывать сложные аргументы и обоснования.

Убедить людей уйти с развилки по выбранной именно тобой дороге можно трояко: 1) силой аргументации, 2) силой власти, 3) силой личного примера.

Силу аргументации наши архиереи растеряли. Все 50 лет подготовки Великого Собора они дружно шепчут друг другу: «мы лично не против, но народ нас не поймет-с, бо есть невежда в Законе».

Сила власти удалилась с православных пределов с исчезновением Единой Империи, охватывающей все патриархии. С той поры местный царек может «навести порядок» в одной из поместных церквей, но не может понудить к согласию зарубежных не-подданных. В IV—V веках православные епископы на радостях так много церковных полномочий подарили якобы покаявшейся Империи, что после ее исчезновения выяснилось, что сама по себе церковь не умеет решать свои глобальные проблемы, растеряла эти навыки. Как у лежачего больного атрофируются мышцы, так и у православной церкви атрофировалось умение самостоятельно решать свои проблемы без императора и его полиции.

Византийский принцип симфонии означал, что достаточно лишь одного человека убедить в том, что православие есть вот это. Этим человеком был царь. Дальше это уже его сила понуждала народ соглашаться с имперской верой. Или уходить за кордон (благо границы были вполне проницаемы).

Сегодня такого мирового православного правительства нет. А национальные правительства (даже если они не мусульманские) по большей части говорят: в ваши церковные проблемы мы вмешиваться не будем.

Остается сила личного примера. И вот тут опять же налицо огромный дефицит. Люди не чувствуют в своих верховных пастырях людей, настолько растворенных в Традиции, чтобы стать Ее распорядителями. Святые Алексий и Сергий могли позволить себе поменять весь Типикон — и избежать раскола и дискуссий. А вот уже несвятому святейшему Никону не сошли с рук и малейшие подвижки.

Католики тоже были в такой же ситуации. Но в их вере статус римского понтифика не зависит от его личной симпатичности. Он решил — значит, так надо, это и есть голос Церкви и Бога. Именно с принятием догмата о папской непогрешимости в середине XIX столетия католический мир стал управляемо и прогнозируемо изменчив. Провозглашение безапелляционной диктатуры было всего лишь средством для проведения реформ.

У нас не так. Народ стерпит реформы лишь от того, кто своей жизнью и лицом явит, что православие его самого реформировало до мозга костей, начисто вытравив из него «ветхого человека».

Вновь скажу: именно в этом причина не-Собора. «Человека не имам».

А не будучи собранием таких лично духовно-авторитетных пастырей, Собор ничего изменить не может.

Но Собор не нужен для фиксации статус-кво. Мол, до XXI века как-то доскрипели, и дальше по милости Божией похромаем. Собор, которому после многовекового молчания нечего сказать и который не решается ничего решить, станет посмешищем.

А если Собор все же решит изменить что-то, кроме расположения скамеек в своем собственном зале (это называется «диптих»), то как убедить весь православный мир в «духовности» этих перемен. Вроде бы наши отцы и без них жили и спасались?

Оттого предстоятели шли на собор с ощущением собственной немощи. Каждый из них чувствовал, что сколь бы разумны ни были назревшие перемены, они хоть и помогут каким-то людям решить их проблемы (например, разрешив венчать межконфессиональные браки), но самим предстоятелям они проблем лишь добавят.

А если собор не решается на реформы, если он собирается лишь для того, чтобы самому себе поставить оценку «отлично», если он превращается в бессодержательную фотосессию, то зачем и кому он нужен?

Никому? Ответ неверный.

Оказывается, и в таком состоянии Собор нужен. Правда, лишь одному человеку — Вселенскому Патриарху. Ему важна фотография, на которой он в центре и над всеми. И эта его потребность стала настолько очевидной, что предстоятели других церквей стали массово отказываться от того, чтобы служить фоном для его сэлфи.

Вселенскому Патриарху по большому счету не нужны никакие решения этого собора. Ему нужен формат и прецедент. Ранее лишь императоры созывали Вселенские Соборы. Теперь же это сделал он. Значит, возможен и сейчас всемирный православный парламент. А кто будет его неизменным, неизбираемым и несмещаемым спикером — уже известно.

Итак, чукотскому епископу Диомиду заткнули рот, но по сути не ответили. Преосвященные владыки покрикивают на своих монахов, но не ведут с ними серьезных богословских бесед по спорным вопросам. А те твердят одно: апостольские правила запрещают молиться с еретиками…

В академиях профессора еще могут предложить студентам подумать над смыслом слова «ересь». Это слово авторы апостольских правил в третьем веке (несмотря на свое более архаичное название, этот текст все же не из апостольского века, а из третьего столетия христианской истории) вспомянули, глядя на современных им гностиков. У гностиков общего с христианской ортодоксией было лишь 10 процентов взглядов. Но 99 процентов тезисов католиков едины с нашей ортодоксией. Точно ли Отцы третьего века, если бы знали об одном проценте католического «своеобразия», обозначили бы его тем же словом, что и гностиков, и призвали бы к такому же карантину?

Известно, что чем позже некая ересь (конфессия) отрывается от православия, тем больше православия она в себе самой уносит. Ибо в веках содержание православной веры все же потихоньку кристаллизуется, и проблемные поля дискуссий меняются. Так, чем позже некая группа носителей языка попадет в изоляцию от основной популяции, тем более позднее состояние некогда общего языка она консервирует в себе.

Староверы-липоване в конце XVII века унесли с собой в Румынию современный им язык и обряды. Недавно лингвисты опознали «реликтовый диалект русского в поселке Нинильчик на Аляске, основанном русскими колонистами в XIX веке. Оказалось, что население поселка на протяжении почти 170 лет находилось в полной изоляции от русского языка, в результате чего их речь «законсервировалась». Более 70 % слов нинильчикского диалекта — обычные русские слова. Некоторые русские слова в Нинильчике сохранились с измененным значением: «десна» («челюсть»), «башка» («череп»), «крупа» («рис»). Сохранились и слова, встречавшиеся в русском языке XIX века: «струш» («рубанок»), «вишка» («второй этаж»), «чухня» («финн»), «чихотка» («туберкулез»). Есть слова, встречающиеся в других русских диалектах: «шикша» («ягода водяника»), «пучка» («дикий сельдерей»)».

Германцы же обособились от некогда общего нашего славяно-готского союза много раньше — и общих слов у нас много меньше (и то больше готских слов осталось у славян, чем наоборот, славянских корней — в немецкой речи).

В академиях об этом порой говорят. Но на более низких ступенях церковного образования и проповеди — нет. Вообще церковную проповедь и публицистику принято стилизовать под наименее образованного слушателя. «Прихожане не поймут!» Это равнение на замыкающего приводит к потерям иных социокультурных страт и к разрыву между мировоззрением церковных элит и «простого народа». Епископ или Патриарх, который обнажит этот разрыв, рискует стать виновником раскола.

Оно ему надо? Нет! Государство ему сегодня не поможет. Аргументы у него и его окружения есть — но чтобы их понять, нужен определенный культурно-научный уровень. Понятно, что даже самую верную современную физическую теорию нельзя доказательно изложить человеку без начатков естественно-научного образования и мышления. Вот так же и научное богословие бывает бессильно в аудитории, где главный и единственный аргумент — «старцы предсказали».

…И, должен сказать, время правления патриарха Кирилла пока отнюдь не поспособствовало преодолению этого разрыва. Если составить списки церковных деятелей, к которым он применил свою административную власть, то окажется, что больше всего окриков и увольнений пришлось как раз на и без того узкую прослойку популяризаторов-коммуникаторов — людей, которые пробовали переводить высокое научное богословие на язык обычной церковной жизни. Осужден профессор Осипов, запрещены публикации проф. Георгию Митрофанову и игумену Петру Мещеринову, уволен Сергей Чапнин; удален с церковных площадок проф. Андрей Зубов; моя история тоже, наверно, памятна читателям этого текста. Зато второе дыхание обрели резко-консервативные издания и сайты.

Собор задохнулся от нежелания сказать и знать экклезиологическую правду. Монофизитское представление о вечно-святой и вечно правой Церкви не позволяет признавать ее земные эволюции и искажения (за пределами научных церковно-исторических исследований).

Да, Церковь в своей истории меняется. Да, не всегда в лучшую сторону. Да, каноны это только икона Церкви, мечта Церкви о себе самой, но никогда не реальность ее жизни и не программа ее повседневности. Да, сиюминутный культурный и политический контекст присутствовал и при принятии древних церковных решений. Презумпция всегдашней пригодности древних постановлений парализует современную жизнь Церкви.

Поначалу темы, предложенные к соборному рассмотрению, были очень серьезны. В 1961 году Первое Всеправославное совещание на острове Родос предложило 120 тем. И варианты их решения — тоже были серьезны.

См.:

Митрополит Никодим и всеправославное единство. СПб., 2008.

Скобей Г. На пути к Святому и Великому Собору Восточной Православной Церкви // ЖМП 1972, № 4.

Патриарх Сербский Павел. Пост в Православной Церкви.

Но довольно быстро началось усыхание как темника Собора, так и немногих оставшихся проектов его определений (см. Г.Н. Скобей. Межправославное сотрудничество в подготовке Святого и Великого Собора Восточной Православной Церкви // «Церковь и время» (№ 2, 2002 г.).

Уходили или лишались содержания темы, важные для прихожан, и оставались лишь темы, важные для патриархов, выясняющих отношения между собой.

И хотя тема о постах осталась в повестке дня, но задолго до публикации проекта соответствующего постановления стало понятно, что для мирян, вынужденных поститься по монашескому уставу, ничего не изменится. Это стало ясно из игнорирования этой темы официальной церковной периодикой и гомилетикой. Ведь если перемены запланированы — к ним надо готовить. Людям надо разъяснять, почему такие перемены возможны. Даже книга проф. И. Мансветова «О постах Православной Восточной Церкви» (1886) не была переиздана. Подготовки к событию нет — значит, и событие не планируется.

Срыв Собора — это грандиозное фиаско «Церкви учащей». Она отказалась от труда подтягивания прихожан до своего уровня понимания и знания церковной истории и традиции.

Собор сам себя аннулировал тогда, когда отказался издавать современный свод канонического права с обоснованием своего права на это деяние. Многие трудности церковной жизни возникли именно из-за невозможности применить буквальное понимание некоторых канонов и уставных требований к жизни людей. Причем практика показывает, что давление на людей во имя этих канонов приводит к разрушению семей и уходу людей из Церкви.

Снять это напряжение путем изменения людей и понуждения их к святости — нереально.

Необходимость ввергать множество людей в режим фрустрации тоже сомнительна. Слишком много за века накопилось «преданий старцев» — авторитетных и запрещающих правил. Снять это избыточное давление многовековых накоплений можно лишь, честно сказав с вершины церковной власти: «переборщили».

Но каноны в ежедневных проповедях и ставленнических присягах объявляются неизменными и нередактируемыми, а Великий Собор отказался канонически обосновывать свою собственную полномочность в пересмотре канонов и уставов. Это означает, что любое его решение немедленно будет обстреливаться цитатами из тех самых канонов. Поиски неуязвимых с этой точки зрения решений привели к отказу от решений. Чтобы удовлетворить всех, «не порождать народных нестроений и расколов», решили ограничиться повторением уже знакомого прихожанам набора фраз.

И вот уже синод Антиохийской церкви предлагает отложить Собор, поскольку «Вопрос о Церковном календаре и единой дате празднования Пасхи снят с повестки дня Великого Собора, несмотря на его актуальность для православной паствы Антиохийской Церкви, ожидающей от полноты Православной Церкви пастырской позиции по этой проблеме».

Большинство приходов Антиохийской церкви после бесконечных войн в Ливане и вообще на Ближнем Востоке рассеяны по странам Запада. (Даже патриарх Кирилл во время своей американской поездки в феврале 2016 года в бразильском Сан-Паулу служил не в русском храме, а в огромном антиохийском кафедральном соборе). Поэтому это, пожалуй, самый «либеральный» из православных патриархатов. То есть для Антиохии Собор был интересен именно возможностью перемен. А их не будет. Тогда зачем собираться?

Публикация проектов соборных решений в январе 2016 года показала, что серьезных решений не будет. А раз так, то для Церквей стали очевидны две вещи:

1. Раз от серьезных дискуссий ушли, то давайте поговорим о мелочах: о регламенте, бюджете и расстановке кресел (мотив отказа Болгарской Церкви);

2. Так стоит ли из-за недо-решений обострять дискуссии с фундаменталистами внутри каждой из Церквей и давать повод для критики патриархов?

В нынешнем виде такое нерешительное и нерешающее собрание нужно лишь Вселенскому Патриарху. И, пожалуй, грекам, живущим с фантомной болью о Византийской Империи. Как говорил протоиерей Александр Шмеман, греки, кажется, до сих пор не в курсе, что Константинополь уже пал. Но если Византийскую Империю нельзя восстановить в реальности, то можно попробовать ее восстановить в церковном «виртуале-ритуале».

Если на Собор не приедут славяне (русские, украинцы, болгары, сербы), грузины и арабы (Антиохийский Патриархат), то в нем останутся лишь ромеи: греки и румыны (они тоже именуют себя римлянами). Ничего страшного: это как раз будет близко к границам Византии. Греческое национальное чувство будет вполне удовлетворено: варвары, мол, опять показали свое варварство и неумение ценить наше культурное и духовное эллинство. Зачем решения, если есть демонстрация? Есть фото наглядного торжества великой идеи всеэллинского единства. Сэлфи удалось на славу. Расходимся.

«Наши предшественники, кто определяли тематику Собора, по праву рассудили: если Православная Церковь не упорядочит все свои внутренние проблемы, она не сможет обратиться к миру с истинной и подлинной проповедью» — сказал патриарх Варфоломей в 2014 году.

Таки не упорядочили. И что там с правом «обратиться к миру с истинной и подлинной проповедью»?

«Наша же задача — явить единство Церкви по вопросам, волнующим православный мир. Всеправославный Собор должен стать местом, где Дух Святой являет Свое присутствие в церковном единомыслии, где невозможно тираническое подчинение меньшинства воле большинства» (патриарх Кирилл там же). Не явили. Не явил.

В итоге Собор, который замышлялся как пиар-картинка «Торжество Православия», стал срамнейшей демонстрацией нашей наготы: ни единства, ни богословского содержания, ни мужества видеть проблемы, признавать их и решать. Это не вопрос дипломатии и публицистики.

Срыв Всеправославного Собора это вопрос богословского уровня. Кто мы?

Цитата из Регламента Собора: «Святой и Великий Собор по благодати Святой Троицы является авторитетным выражением канонического предания и устойчивой церковной практики в отношении функционирования соборной системы в Единой, Святой, Соборной и Апостольской Церкви». Даже не знаю, какой смайлик тут ставить. Но Святая Троица явно не захотела следовать этому Регламенту.

Всеправославный собор Крит 2016

Залишити відповідь