Публикуем полный текст выступления Сергея Чапнина в Московском центре Карнеги 9 декабря 2015 года. После этого доклада Сергей Валерьевич был уволен с должности ответственного редактора “Журнала Московской Патриархии”.
К 2015 году Русская Православная Церковь в целом оказалась в ситуации нового молчания. В публичном пространстве звучит фактически только один голос – это голос Патриарха Кирилла. Все остальные преимущественно молчат, не позволяют себе развернутых высказываний – только краткие комментарии по отдельным, всегда очень конкретным поводам.
Это, безусловно, новый стиль. Он ярко иллюстрирует растущее значение иерархической доминанты в жизни Церкви. Точнее, понимание иерархии как единоначалия в лице патриарха.
Молодой епископат – а это почти две сотни сравнительно молодых людей, рукоположенных при патриархе Кирилле, – остается темной лошадкой. За 5-6 лет своего существования он еще ничего не сказал. Возникает вопрос: почему молодой епископат не говорит – не хочет, или не умеет, или боится? Это молчание – пауза накануне больших перемен или стремление уйти из публичного пространства? По состоянию на конец 2015 года эти вопросы остаются открытыми.
Конечно, есть и исключения. Если говорить о церковном истеблишменте, то здесь исключение составляют, пожалуй, только протоиереи Всеволод Чаплин и – всё в меньшей степени – Димитрий Смирнов. Но и они высказываются по-постмодернистски фрагментарно, даже их позицию приходится реконструировать. В публичном пространстве громче всего звучат не высказывания по существу, а отдельные эпатажные реплики.
И, похоже, многих это устраивает. Чаплин продолжает высказываться, начальство продолжает терпеть. Недоумение у православных (в том числе священников и епископов) растет. А в обществе растет раздражение по отношению к Православной Церкви: ну куда эти попы опять лезут? Отношения Церкви и, в частности, современной культуры приобретают всё более карикатурный характер.
Из тех, кто находится вне патриархийного истеблишмента, звучат довольно разные голоса: протодиакона Андрея Кураева, протоиерея Алексия Уминского, Андрея Десницкого – библеиста, неожиданно увлекшегося публицистикой.
На каком-то отдельном языке, обращаясь к своей довольно замкнутой аудитории, говорят условные «правые» – священники Александр Шумский и Сергей Карамышев, Анатолий Степанов и другие.
Их логические схемы и риторические фигуры – иллюстрируют главным образом верноподданнические чувства к президенту:
Владимиру Путину приходится подкармливать пираний, чтобы они не опрокинули государственную лодку в самый судьбоносный и ответственный момент нашей истории. Но Владимир Владимирович хороший рыбак, и я уверен, что он найдет управу и на этих страшных многочисленных либеральных рыб. Надо набраться терпения и усилить молитву за нашего Президента.
Шумский, «Путин, аллигаторы и пираньи»
Особняком стоят афонские и прочие старцы. Их голоса сейчас тоже достаточно регулярно можно услышать в СМИ, но серьезного резонанса они не вызывают. Правда, в последние недели 2015 года, после того как Турция сбила российский бомбардировщик, многие вспомнили слова Паисия Святогорца:
Помысел мне говорит, что произойдут многие события: русские займут Турцию, Турция же исчезнет с карты, потому что 1/3 турок станет христианами, 1/3 погибнет и 1/3 направятся в Месопотамию… В Константинополе произойдет великая война между русскими и европейцами, и прольется много крови. Греция не будет играть первенствующую роль в этой войне, но ей отдадут Константинополь, не потому, что перед нами будут благоговеть русские, но потому, что не найдется лучшего решения, и договорятся совместно с Грецией, причем на них будут давить трудные обстоятельства.
* * *
В условиях, когда ни программы действий, ни целостного видения Церкви ни у кого в самой Церкви нет – многие реакции ситуативны, стратегии не просматривается, исследователю неминуемо приходится обращаться к отдельным высказываниям. И на этой основе описывать тот набор идей, которые сегодня представители Церкви и те, кто прямо апеллирует к православной традиции и православных ценностям, транслируют в публичное пространство.
Отмечу, что официальные церковные документы работают плохо, за редким исключением все они носят формальный, я бы даже сказал технический характер. Однако и из этих документов, например, журналов Священного Синода и определений Архиерейских соборов, можно реконструировать – хоть и фрагментарно – основные направления развития Церкви прежде всего в церковно-практической области.
Проповедь как форма актуального, содержательного высказывания практически исчезла. В ней крайне мало богословия, аскетики и даже желания поделиться духовным опытом – в большинстве случаев немного истории плюс бесконечное морализаторство.
Именно поэтому наиболее очевидным материалом для анализа становятся публичные высказывания и действия как церковных лидеров мнений – православных активистов, священников, епископов и старцев, так и государственных чиновников, чьи высказывания порой прямо соотносятся с церковной культурой в широком смысле слова.
Организаторы семинара попросили меня сформулировать свое отношение к проблеме идеологического многообразия Русской Православной Церкви. Если говорить теоретически, то да – можно представить определенный спектр различных течений и групп, позиция которых определяется их ответами на два вопроса:
а) какой должна быть модель устроения церковной жизни?
б) какой должна быть модель взаимодействия Церкви, общества и государства?
Однако недостаточно поставить этот вопрос и дать на него ответ. Необходимо свой ответ дать публично и действовать соответствующим образом. Поэтому переходя от теории к практике, я должен признать: нет, в сегодня в Русской Церкви нет идеологического многообразия. Или даже так: оно сегодня исключительно кажущееся, мнимое.
Тем не менее, ответы на вопросы, поставленные выше, в целом известны, и они определяют два основных течения, которые реально существуют в Церкви. И центральным оказался не вопрос о церковной жизни, а об отношении к государству.
Собственно, и на первый вопрос и на второй существуют всего по два ответа.
В отношении церковной жизни развилка выглядит так:
Первый ответ: в церковной жизни в целом всё хорошо, перемены не должны затрагивать тех основ и принципов, которые унаследованы от синодального периода и церковных практик советского времени.
Второй ответ: жизнь человека в ХХ-XХI веке радикально изменилась, если в церковной жизни не будет перемен, которые отвечают на вызовы времени, маргинализация Церкви неминуема, нужны серьезные реформы.
В отношении с государством и обществом развилка выглядит иначе:
Первый ответ: естественное состояние Православной Церкви – быть в тесных отношениях с государством, не сливаться с ним, но всегда быть рядом; Русская Православная Церковь – всегда была и будет «Церковью империи» (какой именно – православной, советской или постсоветской – не так важно) и этот статус ко многому обязывает.
Второй ответ: Церковь прежде всего призвана развивать отношения с гражданском обществом, понимать его, заботиться о человеке, сама Церковь должна стать авторитетным институтом гражданского общества, а в отношениях с государством как минимум «держать дистанцию», не отождествляться с ним, не брать у него слишком много денег, не обслуживать его идеологические потребности.
Формат моего выступления не позволяет проиллюстрировать все возможные варианты, поэтому в качестве иллюстрации предлагаю обзор некоторых событий и высказываний со стороны так называемых «правых», т.е. тех, кто выбирает первый вариант ответа на оба вопроса, и небольшой комментарий к ним. Для удобства я выбрал события, хронологически ограниченные 2015 годом, которые у многих из нас еще на слуху.
Протоиерей Всеволод Чаплин и «священная война»
В дни первых бомбовых ударов России по позициям ИГИЛ в Сирии мировые СМИ обошла новость о том, что Русская Православная Церковь назвала участие России в боевых действиях в Сирии «священной войной».
СМИ неточно процитировали слова прот. Всеволода Чаплина, который сказал буквально следующее:
Борьба с терроризмом, за справедливый мир, за достоинство людей, которые испытывают вызов террора, – это очень нравственная, это, если хотите, священная борьба, и сегодня наша страна является, наверно, самой активной в мире силой, которая противостоит террору.
Акцент прот. Всеволодом поставлен немного иначе, но надо сказать, что эта ошибка СМИ возникла не на пустом месте. Прот. Всеволод любит говорить о священной войне. И в последние годы он, говоря на самые разные темы, использовал тремин “священная война”.
Так, 2 июня, выступая в Общественной палате, о. Всеволод призвал объявить «священную войну» всем медицинским учреждениям, где делают аборты:
Очень важно, чтобы общественность, которая занимается сохранением жизни, объявила сегодня священную войну тем учреждениям, которые, будучи частными, не исполняют общегосударственных и обязательных, для частных учреждений в том числе, норм, касающихся производства абортов.
Другими словами, он признает, что возможно не только моральное, но и «божественное» оправдание насилия в жизни современного общества.
Месяцем позже , 4 июля, выступая на телеканале «Союз» в связи с 70-летием победы в Великой Отечественной войне, о. Всеволод и ее назвал священной:
Бог был с нашим народом, Он его вел в этой священной войне. Не нужно сегодня стесняться и стыдиться об этом свидетельствовать вновь и вновь.
Можно утверждать, что отец Всеволод развивает новую для христианства концепцию «священной войны», которая носит тотальный характер и проецируется и в личную, и в общественную жизнь, и в историю. Какое отношение имеет эта концепция к православной традиции и шире – к христианству, – это предмет отдельного исследования.
Далее я предлагаю проследить, как его – казалось бы очень авторскую – концепцию подхватывают, интерпретируют и развивают в самых разных сферах – от церковно-государственных отношений и общественно-политических акций до молодежной работы.
Александр Проханов. «Корпоративная икона» Сталина
В 2015 году к 70-летию победы Изборский клуб – заказал большую икону. Александр Проханов, председатель клуба и «автор идеи» этой иконы, утверждает, что это вполне традиционная с православной точки зрения икона Божьей Матери «Державная». Однако Богоматерь занимает не больше трети иконы, а две трети – это с точки зрения композиции «собор святых» – около 50 «маршалов победы» во главе с Жуковым и в центре в белом кителе генералиссимус Сталин. Все они без нимбов, но не исключаю, что это только пока.
Я бы назвал это «плакатом на религиозную тему», но сам Проханов с гордостью называет это нечто «корпоративной иконой» Изборского клуба. Более того, Проханов утверждает, что икону освятили в Свенском монастыре в Брянске.
Действительно, такую иконографию вполне можно признать корректной визуализацией слов прот. Всеволода Чаплина о том, что Бог вел народ в Великой Отечественной войне. Это водительство осуществлялось через военноначальников и верховного правителя. Однако примечательно, что – несмотря на то, что композиция иконы вполне традиционная для собора святых – тем не менее никогда в истории Церкви не возникал образ «собора святых воинов».
Сам Проханов лукавит, утверждая, что Сталин на иконе изображен просто как исторический персонаж. Хорошо известны его высказывания о «святости» Сталина:
На мой взгляд, Сталин замолил свой грех, одержав победу. Победа – это искупление всех грехов. А если, на твой взгляд, он грешник и не замолил свои грехи, то тогда бы он должен был эту войну проиграть.
И далее еще более откровенно:
Герои Великой Отечественной войны – Матросов, Таллалихин, Космодемьянская, 28 панфиловцев, Карбышев, Чайкина, «Молодая гвардия» – это все святые. Святые не просто красной эры, а святые в полном смысле этого слова. Потому что война, на которой они мученически погибли, это Христова война. Это война за сохранение райских смыслов, против ада, который вышел из подполья. И Победа в Великой Отечественной войне – это не просто геополитическая военная победа, это христианская победа, это победа рая над адом.
Примечательно, что в состав Изборского клуба входят и те, кто декларирует свою принадлежность к Русской Православной Церкви. Но никто из них, включая епископа Тихона (Шевкунова) не только не вышел из клуба после как минимум провокационных заявлений Проханова, но даже не выступил с критикой. Тем не менее две митрополии – Белгородская и Саратовская все-таки решились выпустить достаточно жесткие официальные заявления, в которых отказались признавать это изображение иконой и осудили тех священников, которые совершали перед ней молебен.
Мединский – советский «пантеон святых»
Примечательно, что попытки прямого сопряжения культа героев войны с традицией православной святости предпринимает не только экстравагантный публицист, но и государственный чиновник класса «А» – министр культуры Владимир Мединский.
Пренебрегая православным пониманием терминов подвига и подвижничества, он практически буквально повторяет слова Проханова в интервью «Российской газете»:
К эпическим советским героям – и к молодогвардейцам, и к панфиловцам, и к Зое – надо относиться, как в церкви относятся к канонизированным святым. Это моя человеческая и гражданская позиция.
И снова официальные представители Церкви промолчали.
Полагаю, приведенные цитаты Чаплина, Проханова и Мединского являются очевидным подтверждением двух важных тенденцией:
1) в государстве и обществе сохраняются и даже растут симпатии к советскому и ностальгия по сильной стране – империи. Православная Церковь сегодня мыслит себя именно как «Церковь империи» и поэтому не уклоняется от выражения своих симпатий к советскому;
2) формируется новая гибридная религиозность. Церковная риторика настолько хороша, столько в ней пафоса и романтики, что церковными словами каждому хочется разукрасить свою речь. «Священное», «святые» – эти слова можно использовать, напрочь забыв о Боге, вкладывая в них совершенно «земное», идеологическое содержание. Я называю это постсоветской гражданской религией, инкорпорировавшей и православные традиции, и ностальгию по советскому прошлому и мечту о сильной империи.
Энтео: ненависть и молодежная работа (оскорбленные чувства верующих)
Однако вернемся к «божественному оправданию» насилия и посмотрим, как готовность прот. Всеволода Чаплина не только допустить, но и оправдать насилие используется в молодежной работе. Насилие – порвать на прохожем майку, сорвать спектакль, устроить погром на выставке – стало визитной карточкой движения «Божья воля» и его лидера Дмитрия Цорионова (Энтео).
Эти хулиганские выходки Энтео и его единомышленников вскрыли серьезную проблему в самой Русской Церкви. Они проявили, сделали явной и очевидной внутреннюю проблему Русской Церкви, которая разделила церковных людей на два лагеря – это отношение к силе и насилию. Оказывается, что есть немало православных, которые симпатизируют насильственным действиям не только во имя политических или экономических целей, но и в том, что мы называем свидетельством о Христе, в проповеди. Насилие оказалось для значительной группы и священников, и мирян очень притягательным и квалифицируется как христианский поступок.
Громкая хулиганская акция в Манеже привела к тому, что «православные активисты» вместо того, чтобы быть осужденным церковным общественным мнением – и может быть даже церковным судом, – стали фактически героями. Теперь они определяют тренды в церковной среде. Цорионов сумел навязать риторику «оскорбленных чувств» значительной части Церкви. В частности, Цорионов оказался законодателем мод в отношении современного искусства – демонизируя его целиком и полностью.
Сумеет ли Церковь избавиться о этой подмены и увидеть дух, глубоко чуждый Евангелию? «Молодежная работа» Цорионова – это проповедь насилия, эгоизма и самолюбования, лишь слегка прикрытая красивыми словами о миссии, христианских ценностях и т.п.
Возвращаясь к началу доклада, отмечу, что на мой взгляд, основной характеристикой так называемых «правых» является склонность к насилию и к оправданию насилия. Станет ли это характерной чертой современного Православия – вопрос открытый.
Соблазн велик.
Источник публикации доклада: сайт Сергея Чапнина
Доклад на столь провокативную тему, естественно, вызвал у аудитории множество вопросов. Публикуем выдержки из дискуссии и обсуждения.
Константин Эггерт, обозреватель радиостанции «Коммерсант FM»: В правление патриарха Алексия был взлет фундаменталистов во главе с епископом Диомидом. Где сейчас это фундаменталистское крыло?
С. Ч.: Мы живем в другую эпоху. Диомид — это пена на волне церковного возрождения. Сейчас фундаменталисты-романтики вроде Диомида никому не интересны.
К.Э.: Но где же группа поддержки — ушли в подполье, затаились?
С.Ч.: Те люди искали врага, когда им сказали, что враг Европа, Америка, поиск врага во внешнем мире оказался настолько увлекательным, что они полностью слились с мейнстримом.
Александр Верховский, директор Информационно-аналитического центра «СОВА»: Каков масштаб слоев, поддерживающих политическую религию? Может быть, эти люди тоже достаточно маргинальны?
С.Ч.: Поскольку мы не видим каких-то групп, массовых акций, то судить очень трудно. Мы находимся в ситуации нового молчания, можем говорить о каких-то новых тенденциях, но степень их массовости определить не можем.
Борис Колымагин, литературный критик: Что такое православный читатель?
С.Ч.: Церкви как целого не существует, существуют разные субкультуры. Шумский обращается к своей аудитории — это примерно 40-60 тысяч, отец Дмитрий Смирнов — к своей. Люди «со стороны» могут даже не знать их имен. Самое интересное происходит даже не внутри собственно церковных групп, а в пограничных областях. По подсчетам социологов, которым я доверяю, примерно 36% людей находятся в поисках христианского мировоззрения, но им предлагают архаичные модели.
Виктор Хруль, доцент кафедры социологии массовых коммуникаций факультета журналистики МГУ: Неужели у церкви нет инструментов, чтобы оценить масштабы «партии войны»? Или новое молчание — удобный способ оставаться в стороне, чтобы в нужный момент подхватить верное направление?
С.Ч.: Ситуация молчания искусственная, и когда-нибудь она закончится, однако сейчас молчание сознательное. Думаю, голос, который прозвучит, будет не из церковной среды, а где-то рядом.
Роман Лункин, ведущий научный сотрудник Центра по изучению проблем религии и общества: Что касается источников идеологии насилия — православная среда усиливает те настроения, которые есть, или провоцирует новые? Может быть, не случайно у нас одна за другой проходят выставки про Романовых, про советское прошлое?
С.Ч.: В своих публичных действиях церковь не свободна и очень зависит от настроений общества.
Михаил Шахов, профессор, член экспертного совета Комитета Госдумы по делам общественных объединений и религиозных организаций: Есть ли в церкви общественное мнение, с которым патриарх и священноначалие вынуждены считаться — например, о подлинности мощей. Поведение церкви объясняется тем, что она вынуждена считаться с общественным мнением или есть другие мотивы?
С.Ч.: Интересный вопрос. Казалось бы, если вы не верите в подлинность мощей, то создайте свою версию событий. Но позиция совершенно иррациональная: своей версии у нас нет, но вашей мы не верим. Это пример самого глубокого противостояния церкви и науки, который мы сегодня можем наблюдать: мы не хотим видеть реальность, мы хотим куда-нибудь спрятаться.
Александр Верховский: В начале 2000-х в церковной среде разрабатывались понятия «православной цивилизации», «русского мира», но так получилось, что церковь не смогла воспользоваться плодами своих трудов — пользуется государство и сильно недоплачивает церкви. Можно ли предположить, что попытки создания гражданской религии объясняются стремлением предложить себя как опору, без которой нельзя обойтись?
С.Ч.: Все должно быть сконструировано так, чтобы этим можно было пользоваться — государству все требуется под очень конкретные задачи. Если этим задачам не отвечать, то пользоваться невозможно. Думаю, Господь Бог таким образом церковь хранит.
О. Иннокентий Павлов, священник на пенсии: В природе православия политическая сервильность на первом месте. Говорят те, кому велено говорить, однако не всегда все попадают в поле зрения СМИ. Возьмем, например, митрополита Кемеровского Аристарха — уж такая сервильность, что Кисилев отдыхает. В пропагандистском оркестре у церкви определенная роль — она вступает по звону колокольчика.
Роман Лункин: На мой взгляд, можно говорить о настоящей социальной революции в регионах, приходы очень активно работают, и их деятельность все более заметна в обществе. В Красноярской епархии, например, братство «Святое дело» просто творит чудеса, оно сложилось еще при старом митрополите.
С.Ч.: Главная проблема молодого епископата — они совершенно не знают церковной жизни, они же из монахов в большинстве своем и не понимают проблем женатого духовенства. Социальные функции — это действительно то, с чем более-менее справляются.
Алексей Малашенко: Но там, где есть социализация, есть и обмирщение. Как избежать в этом случае политизации и «игиловщины»?
С.Ч.: По всей стране есть приходы с фигурой умолчания на месте патриотизма в стиле Первого канала — в приходе все зависит от позиции настоятеля.
Сергей Филатов, религиовед, руководитель исследовательского проекта «Энциклопедия современной религиозной жизни России»: Не согласен с главным тезисом докладчика: на мой взгляд, церковь сейчас является основной противодействующей силой советской реставрации, создает другой идейный полюс, хотя почти никакого либерализма в обществе не осталось. Те случаи реакции спикеров церкви на какие-то события, о которых говорил Сергей, возможно, тоже работают на выхолащивание советских стереотипов, а не на их возрождение. Идеология насилия, свойственная государственному православию, всегда шла от государства. Церковь молчит, потому что не любит противоречить власти, но она поддерживает ее столь неактивно, что можно считать, что и не поддерживает. Приходам трудно навязать одну политическую доктрину, да, большинству свойствен такой ленивый патриотизм, но православная жизнь укрепляется в партикуляризме и провинциализме. Когда священники проникнутся ценностями и интересами народа, православие станет гораздо более демократичным.
С.Ч.: Взаимопроникновение советского и православного вполне естественно, поскольку советское — единственная живая традиция. Носителей живой православной традиции в современном мире практически не осталось. Исходя из этой доминанты, меняется церковное управление, риторика, приходская жизнь — мы стоим у порога новой эпохи.
Алексей Малашенко: Мы немного ушли от темы доклада: война и насилие, герои и святые. Подытоживая, замечу, что советизм — это такая мимикрия, взаимное подстраивание. Государству церковь нужна, и чем дальше, тем больше будет нужна. Ничего нового, в сущности, не происходит, поведение церкви соответствует русской церковной политической культуре.
Источник публикации дискуссии: СОВА-центр