Один мой знакомый священник любит повторять, перефразируя Чехова: “Нужно по капле выдавливать из себя совка!” Как сложилось, что из всех духовных советов наиболее актуальным ему представляется именно этот?
Те, кто пришел в Церковь еще в советские годы, очень остро ощущали несовместимость своей веры с коммунистической идеологией и самим строем советской жизни, да и власть не забывала им об этом напоминать регулярно и доходчиво. Но у тех, кто крестился, “когда стало можно”, этот врожденный иммунитет оказался несколько ослабленным. Не все и не сразу начинали понимать, что христианство – не просто еще один крутой поворот генеральной линии государственной политики, не очередная идеологическая мода и даже не элемент фольклора, а нечто совсем, совсем иное.
Нередко оказывается, что воцерковление бывшего советского человека означает лишь смену вывески и перетасовку готовых оценок всех явлений (с плюса на минус и наоборот), тогда как на самом деле оно должно бы означать полное преображение внутреннего мира человека. И потому в наше время стали сбываться слова монахини Марии Скобцовой, сказанные ею в 1936 году в Париже:
“Есть одна страшная вещь, из которой переключиться не так просто: диктатура не власти, не силы, а идей, той или иной генеральной линии, вера в легко осуществимую в жизни непогрешимость. В сущности, это основное, что страшно в современной психологии советского человека. Если в Церковь, одаренную терпимостью и признанием со стороны советской власти, придут новые кадры людей, этой властью воспитанные, то придут они именно с такой психологией. Что это значит? Это значит, что сначала они, в качестве очень жадных и восприимчивых слушателей, будут изучать различные точки зрения, воспринимать проблемы, посещать богослужения и т. д. А в какую-то минуту, почувствовав себя, наконец, церковными людьми по-настоящему, по полной своей неподготовленности к антиномическому мышлению, они скажут: вот по этому вопросу существует несколько мнений – какое из них истинно? А если вот такое-то истинное, то остальные подлежат истреблению, как ложные. Они будут сначала запрашивать Церковь, легко перенося на нее привычный им признак непогрешимости. Но вскоре они станут говорить от имени Церкви, воплощая в себе этот признак непогрешимости”.
Итак, одна из основных черт “советского христианина” – нетерпимость ко всему, что расходится с его представлениями о чистоте веры. Именно с его личными представлениями, потому что мнение людей, старших по церковному положению, интересует его обычно лишь в той степени, в которой оно совпадает с его собственным. Как только он убедится, что иерархи далеко не склонны к такому же черно-белому видению мира, он не замедлит обвинить их в уклонении в ересь. Разумеется, отсюда проистекает и постоянный поиск врагов. Святая Русь, как и Советская Республика, видится ему в кольце фронтов, и самый страшный враг – всегда внутренний. Ни с сатанистами, ни с атеистами не будет он бороться и в десятую долю той силы, которую обращает против представителей иной конфессии, и уж тем более – против “уклонистов” в собственном лагере.
Еще одна характерная черта – неприятие настоящего. Советское миросозерцание было сплошным рывком из свинцовых мерзостей прошлого в светлое будущее; для обратившегося в христианство полюса поменялись – из идеального прошлого мы теперь движемся в антихристово будущее. Исторические фигуры, бывшие в советское время пугалами, становятся подчас идолами – неслучайно сегодня заходит речь даже о канонизации Распутина.
Жить настоящим, как это и подобает на самом деле христианину, кажется такому верующему бессмысленным в силу “неправильности” этого настоящего, и он предается утопическим мечтам о возвращении Средневековья в одной отдельно взятой стране или, при большей доле личного оптимизма, все же посвящает себя строительству чего-нибудь грандиозного.
Стройплощадка – еще одна верная примета советского христианина. Как и в былые годы, все начинает измеряться в кубометрах бетона, и хозяйственные хлопоты, неизбежные и тяжкие при нынешнем положении дел, порой начисто вытесняют заботы духовные. Доводилось слышать рассказ о том, как настоятель одного из храмов во время службы, пока пел хор, беседовал в алтаре по мобильнику: “Кирпичи? Почем? Нет, дорого. А вот кровельного железа возьму листов 20…”
Пассивность в духовной и социальной жизни – еще одно родимое пятно социализма. Обо всем должны позаботиться партия (или Церковь) и государство, наша задача – только вовремя жаловаться, да всегда поступать “как батюшка благословит”. Отсюда проистекает и все более возрастающая любовь к власти как таковой, особенно если эта власть берет на вооружение хоть какую-то христианскую символику. В годовщину инаугурации Путина некий молодой человек вдохновенно читал под кремлевской стеной стихи о президенте, его показали по телевизору. Завершались стихи так: “Россию славим, Путина, Христа”.
До Христа действительно дело доходит в последнюю очередь, вместо Евангелия читаются всяческие благочестивые брошюры – как и в советские времена, мало кто заглядывал в первоисточники. Не отстает от народа и власть, вешающая в многострадальном городе предвыборный плакат: “Христос поможет Владивостоку!” (очевидно, в связи с подготовкой к следующему отопительному сезону).
Однако было бы несправедливо умолчать и еще об одной, более тонкой разновидности советизма – интеллигентской. Интеллигент, как и прежде, испытывает острое искушение противопоставлять свою маленькую, такую умную и начитанную тусовку всему остальному неправильному миру и лелеять в кармане свой фирменный кукиш священноначалию. Можно было бы сказать и о конфессиональных разновидностях, потому что ни одно из нынешних христианских сообществ от советизма не свободно… но, пожалуй, хватит.
Чего же ждать в будущем? Возвращаясь к совету, приведенному в начале статьи, предложу и свое решение: совка надо не только выдавливать, но и воцерковлять. В истории христианства уже был подобный опыт: в начале IV века Римская империя из беспощадного гонителя превратилась в покровителя христиан, и Церковь пережила великое нашествие вчерашних язычников, чей образ мышления был крайне далек от церковного. Тогда она справилась со своей задачей. Ревнители строгого, неразбавленного внешними влияниями христианства изобрели монашество, а многое из языческих элементов римской культуры было преображено и воспринято Церковью. Так, синтез библейского Откровения с эллинской философией явил миру святоотеческое богословие, а римская государственность переродилась в христианскую империю, существовавшую в том или ином месте и виде вплоть до 1917 года.
Как знать – может быть, и из советского наследия получится что-нибудь путное?