Дары волхов, побывав, Москве, а затем и в северной столице, продолжили свое путешествие по просторам бывшего СССР: Киев, Минск, Крым – и снова Россия: город Волгоград.
К привезенной с Афона святыне успело приложиться свыше миллиона человек. Должен признаться, что я не вхожу в это число. Каковы причины? Во-первых, я искренне не понимаю этого ажиотажа: ведь в каждом храме если и не каждый день, то уж во всяком случае по праздникам и воскресеньям мы можем сподобиться святыни из святынь – Тела и Крови нашего Спасителя, можем соединиться с Cамим Богом. А во-вторых… А во-вторых – во-первых, как поется в старой песенке.
Мне не хотелось сейчас бы обсуждать подлинность даров (лично мне она представляется сомнительной; во всяком случае, ничто не обязывает меня как христианина верить в их подлинность). И мне не кажется первостепенно важным вдаваться сейчас в богословские тонкости относительно того, какие именно предметы и при каких условиях могут стать объектом почитания со стороны православных христиан.
У меня, по большому счету, лишь один вопрос: среди тех сотен тысяч людей, которые выстаивали многочасовую очередь в Москве, Санкт-Петербурге, Минске, Киеве – каков среди них процент тех, кто причащается хотя бы раз в месяц? Если их существенно больше половины, то принесение даров восточных царей в наши города – явление, совершающееся внутри Церкви. Это значит, что приложиться к содержимому ящичка, привезенного со Святой горы, пришли христиане. Им, по разным причинам, это нужно – так же, как нам (в том числе мне) нужна, к примеру, крещенская вода. И вот тут как раз будут уместными рассуждения о том, чему же именно мы кланяемся и на каком основании.
Но если бы социологические опросы показали, что большинство пришедших поклониться афонской святыне в храм заходят лишь изредка, а когда они исповедовались и причащались в последний раз – трудно и вспомнить, тогда нам придется констатировать, что мы имеем дело с магическим сознанием, и что всё это масштабное мероприятие, по сути дела, не имеет отношения к Церкви Христовой.
Религия и магия отличаются друг от друга допущением или, соответственно, недопущением свободы. Религия (в том числе христианство) признает свободу воли как за Богом, так и за человеком. Магия предполагает, что правильным образом проделанные манипуляции с особыми предметами, сопровождаемые произнесением определенных слов, способны влиять на окружающий нас мир, в том числе на людей.
Если человек молится словами молитвы, данной нам Спасителем, и искренне просит: «Да будет воля Твоя!» – это религиозный человек. Если же кто-то читает «Отче наш» сорок раз, а потом едет подавать записки в семь монастырей, полагая, что сами по себе эти действия принудят Бога исполнить просимое, – это язычник.
Если люди выстаивают очередь, чтобы приложиться к дарам волхвов, а потом идут в храм, молятся, исповедуются, причащаются и, что еще важнее, творят дела любви – это христиане. Если же человеку не нужен Христос, если он Его не знает, не ищет, а хочет лишь исполнения своих желаний (пусть даже самых невинных и естественных: успокоения, утешения, ободрения) – то это не что иное как магия. В лучшем случае – психотерапия. И вряд ли Церкви это стоит одобрять и поддерживать.
Магия во все времена обладала немалой соблазнительностью притягательностью. Но в христианстве (а лучше сказать – в Церкви) нет места магии. А то, что люди, которые когда-то без должной подготовки приняли крещение, так и не стали христианами, – в этом наша вина: воцерковленных мирян, пресвитеров, епископов. Все мы должны проповедовать своему собственному народу не некие традиционные духовные ценности, не привычный нам церковно-национальный быт и, уж конечно, не самих себя – нет, мы должны проповедовать одного лишь Христа, должны искать и помогать другим в поисках Царства Небесного.
И тогда всё остальное – крещенская вода, иконы, мощи, дары волхов – приложится к главному.
Надо себя спросить смогу ли я отстоять с народом очередь или нет. Если нет то говорить не о чем. А сомнения рассеются когда помрете. Или когда будет достаточным уровень веры.
Вера – есть вера. Нужно или верить или сомневаться. Сегодня мы не видим физически Иисуса Христа, но это не значит, что мы должны сомневаться в Его существовании.
После того, как я приложилась к этой святыне, которую Вы ставите под сомнение, я сама этого не ожидала, но были ощущение радости, умиротворения, как после причастия. Хотя идти, стоять в очереди я не хотела. Спасибо моей подруге, что наставила меня на путь истинный.
Как и Вы, я верю в существование Иисуса Христа. И верю в Него как в своего Творца и Спасителя. А касательно даров волхвов и Ваших ощущений — согласитесь, что мы стали христианами не ради приятных ощущений. И понятно, что наличие или отсутствие приятных ощущений само по себе ничего не доказывает. Представьте: вы причастились — и ничего не почувствовали. Значить, “плохо” причастились? Боюсь, это было бы поспешным умозаключением.
По большому счету, чувства и ощущения здесь вообще не причем. Стать христианином — это значит взять своей крест и идти за Христом. И никто на этом пути не обещал нам приятности чувств.
” Мы особенно чувствуем силу благодати Божией, исходящую от священных предметов тогда, когда соприкасаемся с общехристианскими святынями. В этом году по милости Божией со Святой горы Афон к нам привезены Дары волхвов — великая святыня, которая с первых дней существования христианства хранилась вначале в семье Девы Марии и Иосифа Обручника, а затем в Иерусалимской христианской общине. Эта великая святыня, к которой прикасались руки Самого Спасителя и Его Пречистой Матери, напитана Божественной благодатью, и она отдает благодать людям на протяжении двух тысяч лет. Все православные люди знают, какова сила подлинной святыни, на которой почиет Божественная благодать, и многотысячные очереди, что выстраивались в нашем граде и в Петербурге, и еще будут выстраиваться в Минске и в Киеве, свидетельствуют о горячей вере людей в то, что через эти священные предметы, привезенные к нам для поклонения, благодать родившегося в Вифлееме Спасителя передается тем, кто с верой к ним прикасается.
Всегда были, есть и будут люди, которые не верят в Бога и для которых все то, о чем мы говорим, не существует. Не потому, что они могут доказать обратное, а просто потому, что им не дано поверить до какого-то момента их жизни, ведь вера есть Божий дар. То, что эти люди не признают святынь, — понятно. Но скорбью наполняется сердце, когда люди, называющие себя православными, уподобляют идолопоклонникам своих братьев и сестер по вере, которые многие часы стоят для того, чтобы поклониться святыням. Здесь уже нельзя сказать, что эти люди не знают учения Церкви, что они не знают тех примеров, которые я сегодня привел, что они не знают, что все то, к чему прикасается благодать Божия, становится носителем этой благодати. Какой же грех на душу принимают эти люди, которые своими публичными высказываниями пытаются осквернить добрые и светлые чувства тех, кто с глубокой верой идет навстречу Богу, прикасаясь к святыням!”
(Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл)
Спасибо, я знаком с этим текстом. И свою статью я писал, имея в виду эту точку зрения. Если коротко, то мне совершенно непонятно, почему вера в Бога (а лучше сказать, во Христа — ибо всем мы верим в какого-то бога) обязывает меня верить в подлинность всех святынь, которые привозят из разных мест. А если даже эти предметы подлинные — христианин, в моем представлении, никоим образом не обязан стремиться любой ценой приложиться к ним. У нас есть одна святыня — Христос, которого мы призваны увидеть в наших ближних, и мы должны послужить нашим ближним как самому Христу (помните притчу о Страшном Суде?). Вот за это мы дадим ответ перед Судьей. А о том, к чему мы прикладывались или не прикладывались, нас, думаю, не спросят.
Никто не говорит, что надо “стремиться любой ценой”, ибо слово “любой” предполагает и неправедную цену. Ясно также, что приложиться не является какой-то заслугой. Но по-Вашему, выходит, и Церковь Христова, и святые реликвии, связанные с земной жизнью Спасителя, Божией Матери, и мощи святых угодников Божиих, и святые иконы – это на самом деле не святыни?
Ответ зависит от того, что мы вкладываем в понятие “святыня”. Единственным источником святости, источником благодати является Бог. Всё остальное — так сказать, вторичные источники. И благодать мы от них получаем не безусловно и не автоматически, а по нашей вере и по произволению Божию. И в любом случае эти вторичные святыни не должны заслонять Христа. Если человек причащается, а кроме того пьет крещенскую воду, молится перед иконами, прикладывается с благоговением к мощам святых — тут ничего плохого нет. Если же человек всё это делает — но не причащается Тела и Крови Христовых, не читает и не считает нужным читать Евангелие, не знает и не хочет знать Христа — то он не христианин. Просто потому, что христианин — это ученик и последователь Христа, а не носитель определенной идеологии или последователь некоторой этической системы.
Но если человек верует в Христа, причащается, читает Евангелие, но не считает святыми ни вышеупомянутые реликвии, ни иконы, ни мощи – в этом тоже ничего плохого нет?
Давайте не будем складывать всё в одну кучу. Икона свята настолько, насколько свят первообраз, образом которого она является. Что касается мощей и прочих реликвий — тут, согласитесь, важен вопрос подлинности. А кроме того, не худо было бы иногда задавать себе вопрос: каковы причины почитания того или иного предмета? Каков смысл этого почитания? К примеру, святыней считают епитрахиль прав. Иоанна Кронштадтского. Хорошо, допустим. Но дальше происходит интересная вещь: эта епитрахиль — именно как отдельный предмет,а не элемент священнического облачения — начинает изображаться внизу иконы этого святого. Зачем это? И что это за святыня такая — фотография епитрахили? Понятно, что по нашей вере и по Своему произволению Бог может сотворить чудо и через такие “третичные святыни”. Но всё же: каков смысл?
Вопрос не в смысле, а в критерии: на что ориентироваться обычному верующему человеку? Ведь подлинность – понятие относительное: немало учёных, которые отрицают и историческую подлинность Христа. Ещё больше в научной среде разброс мнений относительно святынь. Но вот целый ряд из них хранится в Храме Христа Спасителя: можно не верить, что это на самом деле святыни? Или вот Патриарх говорит: “Со Святой горы Афон к нам привезены Дары волхвов – великая святыня”. Он тоже не заслуживает доверия?
Да, по вопросам, не являющимся предметом догматического учения, я оставляю за собой право на сомнение. Равно как это право на сомнение имеет и любой христианин. С другой стороны, я никому не навязываю свою точку зрения. Если люди склонны верить в подлинность даров волхвов — пусть идут, прикладываются, кланяются, молятся, я не вправе им препятствовать.
В таком случае вправе ли христианин своё сугубо личное неверие в святость Даров волхвов (или Пояса Богородицы и т.п.) заявлять публично? Ибо тем самым получается самочинное превозношение себя над “тёмными” братьями и сёстрами во Христе.
Почему превозношение и что значит в данном случае “самочинное”? Мне у кого-то нужно спрашивать разрешения, чтобы превозноситься? )) Но если серьёзно, то я считаю себя вправе высказывать свою точку зрения — так же, как и сторонники подлинности даров волхвов могут высказывать свою точку зрения. В вопросах недогматического характера разномыслие вполне допустимо.
Гость.
Да, это так: лютеране, протестанты судят о православии в основном по тому, видят ли они в нас, в нашем обряде, в нашей жизни Христа — или не видят. Для них Христос стоит, как правило, на первом месте. Мы же, к сожалению, часто отодвигаем Спасителя в задние ряды, а в передних рядах у нас красуется духовность, традиция, национальная идентичность, благолепие и благоустроение. Характерно, что бы даже не называем себя христианами: мы — православные. А слово “христианство” в православной среде стало чуть ли не ругательным: мы приберегаем это слово для католиков и протестантов.
Так что Ваше замечание наблюдение совершенно правильно и вполне объяснимо.
Ну, просто “православными” сейчас себя именуют неоязычники (“родноверы”, которые “Правь славят”). Мы же – православные христиане: ни разу не встречал, чтобы слово “христианство” в нашей среде было “ругательным”.
А у протестантов слишком плоский взгляд. В нас, в нашем обряде и в нашей жизни прежде всего вера в Пресвятую Троицу, хотя это отнюдь не значит “отодвигать Христа в задние ряды”. Вот этого они не видят. Монохроматическое какое-то у них зрение. Но это их проблемы, не наши.
Елена Вакуленко.
Благодарю, я знаком с этой публикацией. Прот. Андрей Ткачёв здесь, в частности, пишет:
“Для того чтобы звучало живое слово для людей, медленно тянущихся в очереди к реликвии, выделить нескольких священников – от 5 до 20 человек, которые приготовили бы каждый по одной проповеди по 3-5 минут и каждый час выходили бы с этим словом. Это можно технически решить, поставив громкоговоритель”.
Осмелюсь предположить, что о. Андрей навряд ли “выделил” от 5 до 20 священников. У меня также нет подобных полномочий и возможностей. Равно как и громкоговорителя. Организация проповеди — дело местного правящего архиерея, для этого у него есть все организационные, административные и финансовые возможности.
Андрей Павлов,
согласен, некая умозрительность моей публикации является ее недостатком. Но я не социолог. Если подобное анкетирование уже проводилось, я был бы рад ознакомиться с результатами.
“К привезенной с Афона святыне успело приложиться свыше миллиона человек. Должен признаться, что я не вхожу в это число.”(с)
А надо было бы сходить: хотя бы ради того, чтобы пообщаться со стоявшими в очередях людьми или просто посмотреть им в глаза. И тогда не пришла бы в голову ложная по сути своей альтернатива: Христос у них в мыслях и сердце или некое “магическое исполнение желаний”.
И вот ещё что интересно: общался как-то с одним лютеранином, и он судил о Православии буквально так же, как в этой статье. Тем более странно слышать подобные вещи от православного священника.
Лучше б вы прислушались к совету о.Андрея Ткачева!http://orthodoxy.org.ua/data/dary-volhvov-segodnya-pribyvayut-v-kiev-mneniya-ekspertov.html
каков среди них процент тех, кто причащается хотя бы раз в месяц?
кто или что помешало вам это проверить? проверяли бы сначала, а потом бы вопросы бы задавали. А так вопрос нельзя даже назвать риторическим.