Я начну издалека, с тех времен, которые большинство нынешних студентов Киевских Духовных школ не застали. После 1960 года стали закрывать духовные школы. Первой в Украине закрыли Киевскую Духовную семинарию. Как закрывали? Просто закрывали. Ректора-архимандрита делали архиереем и посылали на кафедру, семинария оставалась без главы и закрывалась. Последней закрылась в 1964 году Волынская Духовная семинария. Это были страшные времена. Хотя мне и предлагали: “Давай, сделаем тебя архиереем, бросай эту работу”. Но я отказался. И мы существовали, имея девять преподавателей и девять учеников. Через полтора месяца после закрытия нашей семинарии был снят со своего поста Хрущев.
А затем наступили новые времена. Это случилось тогда, когда весь мир готовился праздновать тысячелетие Крещения Руси. Церковь до последнего момента не знала, как Она будет праздновать этот юбилей. Государство говорило: “Это их внутреннее дело.” А за границей все уже готовились праздновать тысячелетие Крещения Руси. Это было зрелище, которое невозможно описать. После всего того, что мы пережили от безбожной власти – вдруг несметное количество народа, громкоговорители, микрофоны…
А затем нам передали часть Киево-Печерской Лавры. Первое богослужение было на улице, потому что в церквях еще валялся мусор. И на этом первом богослужении в Лавре уже были тысячи людей.
И так с возрождения Киево-Печерской Лавры началось возрождение и Киевских Духовных школ. Я тогда был призван, как бывший ректор Волынской семинарии организовывать Киевские школы. Легко управлять, когда говоришь инспектору это делать, помощнику – то делать. А тогда не было кому говорить, некем было руководить. Что было? Ничего не было. И нужно было из ничего создавать семинарию. Лавра, монахи и мы, стали вместе создавать школы, вместе учиться и вместе строить. Дали нам один маленький корпус, потом еще один, потом мы стали просить: “Дайте нам еще помещение, нам негде жить, негде ночевать. Приехал однажды представитель власти, Леонид Макарович Кравчук. Мы ему говорим: “Вот тут старенькое здание, оно никому не нужно, оно не является архитектурной ценностью, отдайте его нам”. Он говорит: “Я пойду посмотрю”. Мы его провели, он остановился на пороге и говорит: “Ну ясно. Сюда лучше не заходить. Хорошо, ремонтируйте. Хотя ремонтировать здесь нечего, стройте”. И ушел. Собрали мы ребят. Ребят, потому что какие они тогда были семинаристы. Не было еще семинарии, хотя я уже был ректором. Однажды пришел в Совет по делам религий, а меня встречают: “Пришел ректор несуществующей семинарии!” И она тогда действительно еще не существовала, ее существование началось немного позже, когда Синод утвердил положение о ней. А тогда… Приехало пару десятков ребят, бывших комсомольцев и вел я с ними уроки. А меня ругали: “Какое же вы имеете право уроки вести, когда нет еще у вас семинарии!”
Но все-таки мы стали потихоньку устраиваться. Как устраиваться – сейчас страшно рассказывать. Прежде всего нужно было строить то здание, в котором сейчас находится библиотека. Но для этого вначале нужно было розвалить остатки старого здания. Инструмента не было, ходят ребята вокруг, бьют эту стенку, бьют ногами, чем попало. Потом приходят: “Отец ректор, дело пойдет!” Что такое, говорю. – Уже один кирпич выбили. — О-о, хорошо! Потом прибегают – Вторую стенку выбили! Говорю им: “Видите как, это наука вам. Тяжко очень согрешить первый раз, а во второй раз – легче. Тяжело нарушить одну заповедь, а вторую уже будет легче, а третью еще легче, и так все десять заповедей можно легко нарушить”. Так мы и начали строить. Осенью, день и ночь строили. Помню такой случай. Здание было сырое и сушили мы его электроплитками, штукатурка все-равно не сохнет. Сушим, сушим, а дождь идет. Поклеили обои, постелили паркет, потом эти обои отставали, паркет трескался, но как-то пережили. Однажды пришел я в спальню, там где сейчас библиотека, провел рукой по кровати, по одеялу. А рука – мокрая. Думаю: “Боже мой, Боже мой, дети. Какие вы и счастливые и несчастные! Как вы будете жить тут, в этой сырости?” Пережили! Пришла весна и начало все развиваться. Нужно было организовывать учебный процесс. Не было библиотеки. Откликнулась библиотека имени Вернадского. Несколько месяцев ходили туда помогать наши воспитанники и библиотека передала нам десять тысяч книг и стеллажи для них. Возродили пение. Ну, начали с чего петь? С “Отче наш”. Бывшие комсомольцы “Отче наш” еще знали. Перед обедом спели, а после обеда “Благодарим тя” — не умеют. Написали на стене текст молитвы – начали петь. Начали возрождать Лаврский распев. Владыка Ионафан, он еще не был тогда владыкой, ездил, искал уцелевших монахов, чтобы возродить распев. Помню были здесь отец Мартирий, отец Трифиллий. Они и учили лаврскому распеву. Как-то поехали мы во Владимирский собор показать, что мы таки есть, что мы существуем. И когда мы запели “Сподоби Господи…” лаврского распева… Господи, какая радость была! Люди подходили, плакали, как хорошо вы поете… Хотя пели мы тогда еще вовсе и не хорошо. А потом нужно было писать конспекты, делать что-то с питанием, множество других забот. Ведь и Мария нужна и Марфа. После уроков ведь нужно и поесть чего-нибудь. Питались мы вместе с монахами. Один стол для семинаристов, а второй – для монахов. Я рассказываю все это для вас, дорогие студенты, чтобы вы оценили то, что вы имеете сегодня. Чтобы вы знали, как жилось первым студентам, в каких условиях они учились и жили и молились. Молились мы вместе с монахами на долгих монастырских службах. Потихоньку приучились и полюбили. О себе лично скажу, что мне вспоминаются эти два года, которые я был тут ректором, как самые лучшие годы в моей жизни. И в духовном смысле и в смысле физическом. Я очень хорошо здесь себя чувствовал. Так вот, о питании…Расскажу вам такой интересный случай. Как-то говорит мне лаврский эконом отец Софроний: “Бедные хлопцы, трудятся, учатся, нужно их покормить нормально. Не будут же они все время на монашеской еде сидеть?” И привез он им колбасы. Мы все обрадовались, хоть хлопцы поедят. Эге, не так все просто. Некоторые монахи, особенно молодые запротестовали. Как это так, тут в лаврской трапезной – колбаса, монахи смотрят, искушаются. Пришлось вызывать митрополита. Они ему говорят: “Нам это соблазн – на колбасу смотреть”. Он им говорит: “А вы не смотрите на колбасу, смотрите на огурцы, на капусту”. “А как же говорят, не смотреть, когда она пахнет!” Он им тогда и говорит: “Истинного монаха не должно соблазнять ни зрение, ни осязание, ни обоняние”. Все в итоге наладилось, а потом мы сделали и свою трапезную, котлы привезли, столы. Тоже был интересный момент. Когда нужно было тяжести носить, то мы брали семинаристов по-крепче. И как-то они ко мне подходят и говорят: “Отец ректор, как носить что-нибудь, то вы эту тюльку не берете, а берете нас, а едим то мы одинаково. Нам не хватает”. Посадили мы тогда тех ребят, что покрупнее за отдельный стол и стали ставить им по два бачка. Кухарка у нас появилась, а как-то заболела и варить некому. Нашелся один семинарист, который на флоте был поваром. Ну и организовал он готовку. Купили мы новые чашки эмалированные, чай пить. Смотрю, через день чашки побиты. Что такое? Спрашиваю, зачем вы чашки бьете? Да мы не бьем. Пошел я на кухню, смотрю, ванна стоит, полная чашек, напустили они туда воды, а этот матрос взял швабру и ею эти чашки моет!
Инспектором у нас был наместник Лавры, отец Елевферий, он очень заботился о семинаристах. Благодаря ему мы смогли обеспечить студентов конспектами лекций по основным предметам. Все помогали чем могли.
Вобщем, жили мы тогда трудно, но радостно. Этой радости, этого Божьего благословения я желаю и всем вам.
Источник: Православие в Украине