Блог

Рассматривая сегодняшние проблемы миссии с этической точки зрения, мне бы хотелось отметить три “болевые точки”, без осознания и осмысления которых, на мой взгляд, миссия Церкви в современных российских условиях будет обречена на провал.

Первое – это внутрицерковная этика. Здесь, конечно, наше внимание сосредоточено на спорах между церковными деятелями о формах сегодняшней миссии: миссия среди представителей молодёжных субкультур, массовая миссия и т.п. Часть миссионеров активно экспериментирует в этой области и отстаивает свой опыт и своё миссионерское видение; есть у этого направления церковного делания и оппоненты, которые не менее энергично говорят о “вредоносности” массового и субкультурного подхода к миссии. Порой споры между сторонниками и противниками “новой миссии” доходят даже до некоторой ожесточённости. Но как раз это мне представляется нормальным явлением, свидетельствующим о живости нашего церковного организма; а “перехлёсты” в полемике – это скорее особенности нашего общего российского менталитета, чем показатель церковного нестроения. Мне хочется сказать о другом – о, если можно так выразиться, “миссионерском впечатлении”, которое производит на людей внешних, на тех, к которым, собственно, и обращено слово миссии, наша внутрицерковная жизнь. Я буду использовать в своих размышлениях опыт непосредственного общения с людьми, по большей части – людьми молодыми, которые в беседах со мною высказывали своё отношение к Церкви и к миссии. Я понимаю, что такие разговоры с двумя-тремя десятками человек не представляют собою, как говорят, “репрезентативную выборку”; тем не менее они весьма характерны и, по меньшей мере, заставляют очень крепко задуматься.

Итак, внутрицерковные споры о формах миссии не очень “трогают” людей внешних. Казалось бы – наше несогласие друг с другом должно было бы вызывать такие чувства: “вот, пусть между собой сначала договорятся, а потом приходят проповедывать”. Но таких чувств лично я не замечал; людей гораздо больше волнует другое. Я не буду здесь много распространяться, затрону лишь одну тему. “Церковь? – с усмешкой говорит мне 16-летний подросток, проживающий в уездном городке Московской области. – Ага, знаем, знаем. Вот у нас на улице в соседнем доме живёт местный священник; так у него самая крутая машина в районе”. Родственники усопшей старушки поражены тратами на церковное отпевание и бесцеремонность, с которой эти траты буквально вымогаются – помимо немалой оплаты за ящиком – диаконом и регентом церковного хора. И так далее, сотни подобных случаев, наверняка всем вам известных… Основное качество клира в глазах, не побоюсь этого обобщения, народа (нецерковного народа) – жадность и вымогательство. Разумеется, не все священники такие, и даже не большинство. Но и твёрдое убеждение людей в вышеназванных качествах – не врагами занесено на Русскую землю, а, к сожалению, имеет своё веское основание в повседневной жизни.

Я далёк от осуждения священства – я прекрасно понимаю, что всем нужно питаться, оплачивать потребности жизни, воспитывать детей, и т.д. Я говорю только о том, какое миссионерское – а вернее, антимиссионерское – впечатление производит эта сторона нашей внутрицерковной жизни на людей (и это только одна сторона, а есть и другие – превозношение, чёрствость и равнодушие клириков, пресловутые “храмовые старушки”, которые, несмотря на свою пресловутость, продолжают оставаться существенной проблемой для входящих в Церковь людей, и проч.). Сейчас открыты границы, и люди могут сравнить положение дел в нашей Церкви и в других Церквах – в Греции, в Румынии; в инославных церквах, наконец. Вернувшийся из Европы человек – православный, любящий Церковь и дорожащий своим православием – рассказывает мне: в католических епархиях епископы требуют от священников скромной жизни и строго за этим следят. И сами епископы живут скромно; мало того – все в епархии получают одну и ту же зарплату. 700 евро получает и епископ, и самый последний кюре (это в одной из французских епархий); средства епархии прозрачны и находятся под открытым и гласным контролем. И все видят, как живут их пастыри и епископы. С завистью и, как говорится, с “обидой за державу” рассказывал мне об этом мой собеседник…

Не буду развивать эту тему – я думаю, здесь всем всё понятно… Вывод: миссия людям “внешним” может опираться только на наше, скажем так, “прозрачное” и соответствующее нашей проповеди житие: покажи мне веру твою от дел твоих (ср. Иак. 2, 18).

Вторая этическая проблема гораздо более серьёзна – не потому, что несерьёзна первая, о которой я только что говорил, а потому, что её гораздо тяжелее решить. Я бы обозначил эту проблему так: “Этика Церкви по отношению к призываемым в неё людям”. Что я имею в виду? Содержание миссии – это призыв к жизни во Христе. Миссия Православной Церкви вместе с Евангельским благовестием как таковым ещё и призывает присоединиться к опыту христианской жизни, его взлётам и глубинам, тому опыту, который составляет сердцевину Церковного Предания. Мы говорим: идите к нам! у нас – Истина! у нас, в отличие от иных деноминаций, а тем более сект, вы приобщитесь к ней реально и в полноте! И вот люди, поверив нам, приходят в Церковь. С чем же они встречаются?

Вот примеры из жизни людей, известных мне лично. Батюшка увещевает пришедшего к нему подростка, у которого – в результате, кстати, посещения рок-концерта с проповедью о. Андрея Кураева – зародился интерес к вере: “ну вот сейчас Рождественский пост начнётся, нужно его постараться строго соблюсти”. Парень спрашивает: “зачем?” Он только что прочёл Евангелие, его привлёк образ Христа, он хочет прикоснуться к Нему… а батюшка ему – о посте… Пост – добрая вещь, но всё же второстепенная в христианстве; здесь же она подаётся как главное. И получается: на проповеди говорили человеку о Христе – а он приходит в Церковь, и ему говорят о посте, понятие о нужности которого у него ещё не сложились. Зерно проблемы тут в том, что батюшка искренне уверен, что в Церкви главное – это пост… Я спешу оговориться: я вовсе не против поста, как одного из элементов церковной жизни. Но в миссионерском смысле нельзя совершать подмену – призывать человека ко Христу, а взамен этого предлагать ему некие самоценные гастрономические упражнения.

Ещё пример. Вопрос священнику на официальном сайте одной из епархий: “вижу в храме людей, которые причащаются каждое воскресенье. Перед причащением надо неделю поститься – тогда получается, что они постоянно постятся?” Ответ[1]: “Наверное, не все постоянно постятся, некоторые пользуются как лазейкой существующим в Церкви позволением для людей болящих, немощных, находящихся в стесненных обстоятельствах в случае крайней необходимости сокращать пост перед причащением до трех дней. Наверное, большинство из тех, кто причащается каждую неделю, постится всего три дня, и это остается на их совести, потому что они сами знают, по праву ли пользуются такой снисходительностью Церкви или злоупотребляют. А церковные правила нам говорят, что поститься перед причащением надо семь дней”. Нужны ли комментарии?

Ещё пример. Молодому человеку, только-только входящему в Церковь, внушили, что нужно искать себе духовника, чтобы регулярно исповедываться. Вот он идёт на исповедь, где батюшка начинает придирчиво расспрашивать об интимной сфере его жизни, требуя от него отчёта в таких грехах, о которых он и представления не имел. На этом воцерковление молодого человека заканчивается; батюшка же спрашивал его не из-за какого-то особого интереса к этой теме, а по глубокому своему убеждению в необходимости полного и тщательного покаяния.

Ещё пример. Молодая девушка искренне ищет жизни во Христе. Батюшка на исповеди убеждает её, что обрести таковую жизнь можно только убедив себя в великой своей грешности и противопоставив ей соблюдение всех постов, непременное чтение утренние-вечерних молитв, неопустительное посещение всенощных и литургий по воскресным и праздничным дням. Девушка усердно принимается за всё это, изводя своих родителей и теряя друзей – но через полгода бросает церковную жизнь и пускается “во вся тяжкая”, в уверенности, что её в Церкви обманули – ведь она изо всех сил старалась делать всё “положенное”, а плода никакого не получила.

Ещё пример. Молодой человек глубоко продумал свою жизнь и сознательно пришёл на исповедь, где принёс покаяние в своих грехах: пьянствовал, курил, блудил, пробовал наркотики – увы, обычный набор сегодняшней молодёжи… Батюшка отправил его на отчитку в Лавру, причём сказал, что отчитываться нужно обязательно три раза, и только после этого причащаться.

Ещё пример. Человек, уже не молодой, а наоборот, пожилой, прошедший через все перипетии советской жизни, потянулся к Православию и стал делать первые шаги в Церкви. На первой же исповеди батюшка заявил ему, что православным может быть только монархист и националист. А пожилой человек этот – по политическим убеждениям сторонник западноевропейской демократии, а вдобавок ещё и еврей. Сейчас он – член Лютеранской Церкви.

Это – частные примеры (которые можно множить до бесконечности), как наша церковная реальность в лице немалого количества пастырей Русской Церкви (и приходской среды) обращается с только-только вступающими на её порог людьми. За этими примерами видится общая, и очень серьёзная, проблема, а именно: содержание миссии не соответствует содержанию нашей сложившейся церковной жизни. Миссия создаёт определённый образ Православия и призывает в него. Это глубокая евангельская и святоотеческая традиция, подлинное христианство, в котором человек обретает жизнь во Христе, радость, свободу, мудрость, бессмертие. Но на практике получается, что к реальной церковной жизни такое Православие отношения почти не имеет. В реальности православие, с которым встретится пришедший в Церковь человек, другое: аскетизм по принципу “человек для субботы”, авторитарно-мистифицированное духовничество, жёсткое храмовое благочестие, националистически-монархическое политиканство, и проч. Можно сколько угодно говорить, что это подмена, мимикрия, “неправославие” – но тем не менее именно с такой, а не с другой, церковной жизнью столкнутся отозвавшиеся на миссионерский призыв люди.

Вот в связи со всем этим и возникает этический вопрос: куда мы зовём людей? Вот люди, поверив нам, пришли: что дальше? А дальше то, что – образно говоря – мы в нашей миссии звали людей в южные страны, а они оказались на лютом севере. Ответственны ли мы, что люди не взяли с собой тёплой одежды? Этично ли это? Ответ на этот вопрос определит как формы самой миссии – может быть, стоит говорить не о высотах православия, а честно готовить людей к тому, с чем они столкнутся в реальности; так и те изменения в церковной жизни, которые уже сто лет как назрели, но совершенно не происходят.

Третья проблема соотношения этики и миссии – это продолжение двух предыдущих, но в общественном контексте. И прежде всего тут нужно сказать о содержании миссии как таковом. О чём мы говорим с людьми? что проповедуем? что хотим от них? Несомненно, все мы хотим (даже споря между собой о формах миссии), чтобы они стали христианами, и христианами православными. Но что это значит? Сделаться монархистом, антизападником и суперпатриотом? Всё более скрупулёзно и полно исполнять обряды, чтобы, наконец, дойти до вершины христианского совершенства – недели поста и вычитки бесчисленного количества канонов и акафистов перед Причастием? Наверное, как бы кто из нас – “либерально” или “консервативно” – не относился к дисциплинарно-обрядовой стороне церковной жизни, все мы понимаем, что она есть лишь средство, а не цель. Цель – жизнь во Христе.

А жизнь во Христе непременно и обязательно предполагает христианскую этику – и не в теории, а в самой что ни на есть повседневной практике. Миссия же предполагает непременное и обязательное предъявление того, о чём мы проповедуем. Следовательно, так как мы миссионерски призываем людей не к себе лично, а в Церковь, то этика должна быть являема не только в личной жизни каждого члена Церкви, но и в нравственной церковной реакции на общественные события – как исторические, так и происходящие сейчас. Причём под реакцией Церкви я понимаю здесь вовсе не официальные заявления Священноначалия, а духовно-этическое, Евангельское восприятие и оценку жизни всеми нами, всем телом церковным.

На практике, вот в той самой реальности, с которой сталкивается знакомящийся с Церковью и миссионерски призываемый в неё человек, наша сегодняшняя церковная жизнь поразительно бесчувственна – и именно этически, нравственно бесчувственна – как к истории, так и к сегодняшнему состоянию общества. Приведу примеры. Как вам, наверное, известно, недавно в Москве, столице страны, победившей фашизм, от рук фашиствующих скинхедов был убит один из лидеров антифашистского движения Иван Хуторской. На днях я разговаривал с молодым человеком, являющимся представителем этого движения. Он произнёс очень резкие слова о нашей Церкви. Я не буду их дословно цитировать, а передам лишь содержание: молодой человек сказал, что ни он, ни его единомышленники никогда не пойдут в такую Церковь, которая не имеет нравственных сил возвысить свой голос против творящихся злодеяний. На прошлой неделе в тюрьме умер находящийся под следствием адвокат Сергей Магнитский – умер от издевательского неоказания медицинской помощи; практически, его бесчеловечным образом убили за то, что он, по некоторым данным, разоблачил некую коррупционную схему. Постоянны случаи пыток в милиции, страшной дедовщины в армии; постоянно мы сталкиваемся с абсолютной незащищённостью человека в нашем государстве. Это вопиющие, но – увы! ставшие повседневными в России явления. Церковь должна тут бить во все колокола! хоть как-то вставать на защиту людей! хоть что-то делать! а если не делать – то хотя бы ну просто, действительно, возвысить голос против нечеловеколюбия и лжи, которые сегодня составляют квинтэссенцию российской жизни. И здесь нет вовсе никакой политики – это вот именно проявление христианского нравственного чувства. Неужели нам не жалко людей, которых унижают, мучают, пытают, убивают? Неужели в нас не шевелится сочувствие к своим же соотечественникам? неужели мы не можем хоть как-то защитить их? ведь на словах мы все вон какие патриотичные! Нет, Церковь молчит. Церковь, подчеркну это – это все мы; это не только архиереи и ответственные церковные деятели на высоких должностях, а все мы, и пастыри, и монахи, и миряне. Молчат православные христиане[2]. И это не только великий укор всем нам, но это ещё и самая настоящая антимиссия.

Массовые миссионерские мероприятия, проповедь среди байкеров, рокеров и прочих субкультур, даже дерзновенное миссионерское горение о. Даниила Сысоева – завтра девять дней его мученической кончины, – всё это сводится на нет, всё перечёркивается отсутствием нравственной этической позиции Церкви. Ибо у большинства обычных, пусть непросвещённых ещё светом Евангелия, но нормальных людей есть естественное здравое нравственное чувство. И это нравственное чувство естественным же порядком со всею силою восстаёт против очевидного несоответствия нашей проповеди и реальной церковной жизни. Разрыв между проповедуемым Евангелием и бесчувствием к этике на практике, эта вот очевидная духовно-нравственная неадекватность, никак не позволяет многим нашим соотечественникам воспринять высокие слова о Христе и Православии. Сколько людей, например, говорили мне о своём недоумении в связи с отпеванием бандита Япончика! И действительно – миссией Церкви, действующей стократ сильнее, чем десяток массовых миссионерских мероприятий, было бы демонстративное неотпевание вора в законе. А его неразъяснённое, не частное (что ещё можно было бы допустить), а совершающееся как бы “в порядке вещей” публичное отпевание является прежде всего вот именно что антимиссией. И таких вещей сегодня – множество. И наше, церковных людей, этическое бесчувствие к ним, увы, очевидно.

В заключение подведу итог. На основании вышесказанного я прихожу к довольно печальному выводу. Что бы мы не делали, как бы ни спорили между собою о формах миссии, какие бы массовые мероприятия не организовывали, каких бы байкеров, рокеров, панков, готов, эмо и проч. не окормляли – все наши миссионерские усилия будут сегодня абсолютно бесперспективны без соблюдения следующих трёх условий:

1) приведения нашей жизни в соответствие с Евангелием Христовым – и особенно это касается жизни архипастырей и пастырей;

2) прояснения церковной жизни, приведения её в хоть какое-то адекватное состояние в области внешне-церковной дисциплины и в вопросах пастырского окормления. Необходима выработка каких-то единых и именно человеколюбивых и христоцентричных подходов к применению тех или иных пастырских приёмов и советов, смягчение (очевидно необходимое) постной дисциплины и вообще перенесение акцента с обрядовости на христианскую этику;

3) христианской евангельской нравственной реакции Церкви на хотя бы важнейшие, острейшие общественные проблемы.

Осмысление этих вопросов, работа именно в этих направлениях, на мой взгляд, явится сегодня одновременно и самым плодотворным фундаментом для нашего миссионерского делания.

Благодарю за внимание.