Блог

Пересечься с отцом Кириллом не просто. Расписание руководителя отдела внешних церковных связей совершенно идентично имеющемуся у министра иностранных дел. Хотя церковь и не светский институт, но не менее интегрированный в мировое сообщество, чем любое государство. Самые тесные связи Украинской Церкви с московским патриаршим престолом. Хотя первые семь веков своей истории украинская Церковь была ответвлением скорее константинопольского церковного управления, последние три века истории работали, преимущественно, на украинско-российскую интегрированность. Многие епископы российской Церкви в XVIII в. были выходцами из Украины, многие выдающиеся церковные зодчие ХІХ в. – воспитанниками петербуржских художественных школ. Да и в ХХ веке едва ли не две трети духовенства в целиком российских областях были украинского, и даже западноукраинского происхождения. Хотя признавать это теперь “не модно”. Понятно почему – ведь украинская независимость для властных кругов Москвы и дальше трактуется как политический нонсенс – “дело времени”, а в украинских властных кругах подтвердить эту независимость зачастую просто нечем. Поэтому волей-неволей разговор с нашим собеседником пришлось начать с вопроса о статусе украинской православной церкви – церкви, находящейся на пересечении цивилизационных путей восточной Европы, особенно в контексте прошлогоднего визита Константинопольского Патриарха Варфоломея и предстоящего визита недавно освященного Московского Патриарха Кирилла.

Отец Кирилл, какие результаты прошлогоднего визита Патриархов Константинопольского и Московского были для Украины, на ваш взгляд, самыми важными?

Важнейшим итогом я бы назвал новый этап в отношениях между Константинопольским и Московским патриархатами, который начался в Киеве год назад и теперь продолжился успешным визитом патриарха Кирилла в Стамбул. Отношения двух патриарших престолов впервые за последние три десятилетия, очевидно, приобрели более конструктивный характер. И именно от уровня сотрудничества между этими двумя Церквами в значительной степени зависит и то, как будет развиваться украинское православие, – сумеет ли оно преодолеть существующий в нем раскол и получить новый стимул для гражданского понимания внутри Украины.

А если подробнее: каким образом эти переговоры могут способствовать преодолению противоречий внутри украинского православия?

Дело в том, что диалог между существующими в Украине православными юрисдикциями активно проводился и до визита, причем наша Церковь играла в этом инициативную роль. Потом, когда руководству УПЦ КП и УАПЦ пообещали вхождение в Константинопольский Патриархат на правах митрополии, у нас создалось впечатление, что диалог приостановился, потому что упомянутым руководителям показалось, что они смогут обойтись и без нас. Но случилось все иначе. Из прошлогодних событий все украинские церковные деятели вынесли уверенность, что если сами себе не поможем, никто наши проблемы вместо нас не решит.

В конце июля ожидается первый визит Патриарха Кирилла в Украину. Будет ли носить этот визит сугубо церемониальный характер, скажем – “засветиться” перед украинской паствой, или же есть определенная программа встреч и переговоров?

На самом деле контакты патриарха с государственными деятелями будут сведены до минимума, поскольку визит будет носить исключительно пастырский характер. Предполагается несколько встреч с общественностью, в частности лекции для молодежи. Что же касается переговоров по урегулированию церковной ситуации в Украине, то это не дело одного визита – над этим нужно работать упорно и систематически в другом, нежели пастырский визит, формате – в том формате, в котором работаем мы сейчас. И я уверен, что патриарх поддержит объединительные инициативы нашего предстоятеля Блаженнейшего Митрополита Владимира и нашей Церкви.

Не могу удержаться, чтобы не спросить, который же, в конечном итоге, статус на сегодняшний день имеет Церковь, чьи “внешние” интересы вы представляете. Насколько мне известно, УПЦ руководит свой Синод. Несмотря на то, что главные украинские архиереи являются постоянными членами Патриаршего Синода, ни сам Патриарх, ни его представители в украинском Синоде не заседают. Что тогда значит автокефалия для структуры, которая формально имеет все признаки автономной Церкви?

Действительно, наша Церковь имеет все права автономии, как это прописано в ее уставе. Она независимая и самоуправляемая. Автокефалия могла бы означать только формализацию прав, которые мы уже имеем. Но, чтобы предпринять шаг к автокефалии, нужен, в первую очередь, консенсус по этому вопросу внутри самой Церкви, чего пока нет.

Если же автокефалия является чистой формальностью, стоит ли так ожесточенно ее добиваться? В чем ее плюсы или минусы?

Если автокефалия принесет мир и единство в Церковь, то за нее стоит бороться. Если она станет причиной для последующего разъединения, то следует воздержаться от того, чтобы ее форсировать. Пока риски последующего разделения через внедрение автокефалии остаются довольно сильными, и все потому, что для многих это не инструмент самоуправления Церкви, а мощный миф.

Позвольте несколько провокационный вопрос: Украинскую Православную Церковь, находящуюся в союзе с Московским Патриархатом, часто упрекают в совсем “не украинском” культурном лице. Действительно, духовенство редко использует украинский в проповедях даже во всецело украиноязычных епархиях. А откуда взяться украинской проповеди, если в семинариях на украинском языке не преподают ни одного предмета? Но речь не о языке. Разговаривать можно научить и попугая. Что сделать для того, чтобы господствующая ветвь украинского православия стала все же украинской – не только по культуре проповедника или по проповедованию богослужения, но и по осознанию своей гражданской миссии?

То, о чем вы говорите, является распространенным стереотипом в отношении Украинской Православной Церкви. В действительности, как это видно и по нашим соборным заявлениям, и по нашим делам, мы являемся Церковью украинской. Мы не чужды ни нашему народу, ни государству. Вы, наверное, удивитесь, но большинство наших приходов находятся в Западной Украине. Кроме того, именно наша Церковь выступила инициатором многих программ по сохранению и распространению украинской культуры, как то реставрация и презентация за границей Пересопницкого Евангелия. Кстати, этот проект один из немногих в нашем государстве, который придал Украине позитивный имидж в глазах международного сообщества. В наших семинариях предметы преподают и на украинском языке – и это несмотря на то, что постоянная украинская богословская терминология окончательно пока не создана. Конечно, наша Церковь не сплошь украиноязычная, но не полностью украиноязычное и наше общество. Поэтому люди имеют право разговаривать и слушать, например, проповедь на том языке, на котором им удобно.

Есть ли, как вы говорите, языковой паритет, почему в приходских лавках практически невозможно купить ни одной поучительной книги на украинском языке? Их не издают просто из соображений отсутствия спроса в обществе, или же наши меценаты, учредители издательского дела, предпочитают развивать “великий и могучий” русский язык?

Наша Церковь издает и украиноязычную литературу, хотя действительно, ее не так часто можно встретить в приходских лавках. В отличие от русскоязычной литературы, львиная доля которой переиздается по старым образцам, украиноязычную литературу нужно создавать практически с нуля, поэтому ее издание требует намного больше усилий. Кроме того, на церковную украиноязычную литературу, как и на светскую, объективно меньший спрос, потому ее издание Церковь вынуждена полностью субсидировать, а дополнительные средства на это не всегда находятся.

Тогда вопрос вдогонку: как можно, по вашему мнению, охарактеризовать тот политический дискурс, который определяет “благочестивое умение” многих политиков и общественных деятелей в решении церковных дел?

Мы приветствуем добрые намерения государственных и общественных деятелей, ставящие цель решить сложные проблемы, с которыми сегодня сталкивается украинское православие. У нас та же цель – преодоление разъединения и консолидация православия в нашей стране. Единственное – их намерения должны быть искренними, а не преследовать получение дополнительных электоральных дивидендов. Также они не должны действовать по собственному усмотрению, а максимально согласовывать свои действия с Церковью.

В последние пару месяцев в очередной раз встал вопрос печально известной анафемы гетмана Мазепы. Насколько мне известно, ее не произносят в храмах во время специального богослужения в первое воскресенье великого поста аж с конца 60-х гг. ХІХ в. По крайней мере, именно тогда имя опального гетмана исчезло из богослужебных текстов, которые печатались Святейшим Синодом. Но именно в этом, в 2009 г., проклятие Мазепы провозгласили в Тираспольский епархии РПЦ. Когда, в конце концов, будет решен вопрос анафемы Мазепе с точки зрения канонического права? По крайней мере, историки свое слово уже сказали, даже российские историки.

Этот вопрос остается дискуссионным и для украинского общества, и для Украинской Православной Церкви. В последнее время в нашей Церкви прозвучали диаметрально противоположные оценки этого деятеля – от категорически осуждающих до требующих немедленной реабилитации гетмана. Вы вспомнили о решении вопроса с анафемой с точки зрения канонического права. Но, по моему мнению, это невозможно сделать, пока вокруг этого вопроса не стихнут политические страсти.

Может, под анафемой находятся именно те, кто ее провозгласил таким неканоническим путем, то есть как раз сторонники Петра или, по крайней мере, те, кто до сих пор, через 200 лет после Полтавы, настаивают на этой анафеме? Что-то наподобие: “под свою анафему падоша”…

Для такого определения также необходимо соответствующее постановление Церкви. Однозначно то, что анафема – это конкретный канонический акт, который налагается исключительно на тех, кто причинил зло Церкви, следовательно, нельзя размахивать анафемой как шашкой ради достижения тех или тех политических целей.

Отче, хорошо помню, как в начале 90-х Церковь форсировала строительные программы, поскольку недоставало храмов; через несколько лет на очереди была сфера информации – издание и переиздание книг, освоение всемирной паутины, медиапроекты; в начале текущего столетия в повестке дня оказались молодежные программы, ведь стало ясно, что общество не в силах предложить поколению постсоветских “тинэйджеров” ничего лучшего, чем “артеки”, “зарницы” и студенческие “стройбригады”. А что актуально для Церкви сегодня, учитывая украинские реалии?

Все перечисленное вами остается актуальным и доныне. Наша задача сейчас добраться с Евангельской вестью до самых отдаленных прослоек нашего общества, подобрать правильные слова и “меседжи” для каждой социальной группы, каждого отдельно взятого человека. Для этого следует соответственно адаптировать, осовременить проповедь Церкви и средства этой проповеди, научиться говорить на языке современного человека, при этом не профанируя слово Божье.

Вопрос к вам как к члену Богословской комиссии УПЦ. Я знал человека – на сто процентов православного, который прекратил употреблять лекарства, дабы не усложнять и без того крайне трудное материальное положение своих детей. Это было некой “пассивной эвтаназией”. Это частный случай. Но может ли вселенское православие пересмотреть свое отношение к эвтаназии или определиться относительно категорий неестественной смерти?

Для Церкви жизнь – это чрезвычайная ценность, по поводу которой не может быть компромиссов. Поэтому Церковь всегда будет осуждать самоубийство и эвтаназию как его разновидность.

Но ведь Церковь не осуждает военную службу, которая зачастую тоже можно трактовать как “самоубийство”, часто достаточно безыдейное. В конце концов, можно умереть, не противодействуя болезням. Я бы все же просил кратко определить, что Церковь может сделать для того, чтобы жизнь человека стала более защищенной, по крайней мере, с социальной точки зрения?

Воинская служба не самоубийство, а жертва, когда человек готов отдать свою жизнь за других. Самоубийство же – это когда человек сам уходит из жизни из-за отчаяния и того, что ему кажется тупиком. Что касается второй части вопроса, то Церковь и сейчас делает немало для того, чтобы жизнь людей была качественнее с социальной точки зрения – путем опеки приютов, домов для престарелых, хосписов и тому подобного. К сожалению, государство, как показывает действительность, уделяет этому далеко не надлежащее внимание. Церковь может компенсировать эту нехватку социальной заботы, но ей для этого нужно как минимум содействие со стороны самого общества, несмотря на всю его политизированность.

Напоследок, чему будет посвящена ваша следующая монография?

В последнее время я имел возможность выступить с серией лекций в университетах Европы, Америки и Китая по поводу проблем современного православия. Современный православный мир чрезвычайно сложен, и его реальная жизнь порой заметно отличается от сложившихся у людей поверхностных представлений и стереотипов. Поэтому намерен на основе изложенных лекций подготовить монографию, посвященную реальной структуре и положению Православной Церкви в современном мире.

Главред