Блог

Христос был солнцем христианской общины. Его лучами светилось богословие и богослужение церкви, нравственная жизнь, все принципы и понятия. Этика и богословие отражались в евхаристии, собиравшей Церковь в полноту и единство любви. Четыре стороны света: 1. нравственный подвиг, 2.богословские умозрения, раздвигавшие горизонты до второго пришествия и Царства Небесного, 3. радость ежедневной встречи со Христом в евхаристии 4. любовь и взаимная забота друг о друге – наполняли содержание жизни первых христианских общин. Церковь вечно дарит эти ценности, созидающие человека покаянием для Царства Божия. Христианин живёт одновременно в Церкви и в “миру”, принимая влияние обоих стихий, что ведёт к неизбежным коллизиям и противоречиям. В этих условиях формируется и меняется парадигма православного сознания.

Не станем исследовать и критиковать изменения, произошедшие за века в сознании и содержании жизни православной общины. Достаточно их констатировать, чтобы понять значительность изменений. 

1. Ориентация на монашеский идеал

Духовная жизнь нашла идеальное выражение в личном аскетизме. Аскетизм не является отличительной чертой православия. Его практикуют многие подвижники Востока: йоги, буддисты, мусульмане. Православное сознание нашло в аскетизме исключительный путь к духовному совершенству. Этот этический идеал требует отрешиться от общественной жизни “в миру”, отказаться от семьи и быта и сосредоточиться на себе самом: пустыня, одиночество, вериги, столпничество, в которые не впишется ежедневное хождение на работу и в магазин, хозяйственные хлопоты и воспитание детей. Мирские задачи выпадают за рамки духовной жизни, словно Христос проповедовал монашеский идеал. Монашеский идеал в церкви состоялся и породил лик святых, которых именуют “преподобными”, обозначая высшую степень богоподобия, достигнутую в монашестве.

Следование этому идеалу ставит две проблемы. Во-первых, не все могут ему последовать. Множество людей не может и не хочет принять этот идеал в качестве личной жизненной задачи. Христос этого не требовал. Монашество остаётся идеалом избранных. На вопрос юноши: “Что сделать мне доброго, чтобы наследовать жизнь вечную”, Христос отвечает: “если хочешь войти в жизнь, соблюди заповеди”. Соблюдая заповеди, можно”войти в жизнь”. Евангелие оставляет возможность альтернативного пути. Стяжать спасение можно не только через отречение от “мира”. Воздержание требует отречься от зацикленности на себе самом, от себялюбия, духовной жадности.  Отречение от самости является общехристианским подвигом как в монашестве, так и в семье.

На второй вопрос: “чего ещё недостаёт мне?”, Христос приглашает оставить всё и последовать за Ним. “Услышав слово сие, юноша отошёл с печалью” (Ин.19, 16-26). Этот путь показался ему непосильным. Слова Христа не обрекают юношу на погибель. Слова Христа оставляют надежду “войти в жизнь” через исполнение заповедей. В наши дни многие не готовы “совершенными быти”. Христос не обязывает, Христос призывает. К подвигу нельзя принудить. К подвигу всегда ведёт свободный выбор. Иначе подвиг, который совершает человек, превращается в моральное или физическое насилие над человеком. Выбор свободен, пока есть выбор.

Во-вторых, уход подвижника из “мира” не отменяет жизнь “в миру”. Возникает нужда в альтернативном идеале. Благословляя путь Марии, Христос не осуждает Марфу. Как, строить жизнь по Божьему закону и достигать спасения, оставшись в “миру”? Как сочетать заботы о доме и семье со служением Богу? Христос не призывал оставить мир: “не молю, чтобы Ты взял их от мира, но чтобы сохранил их от зла” (Ин.17, 15).  Нужно научиться жить “в мире”, оставаясь непричастным  злу “мира”:  “Если хочешь войти в жизнь, соблюди заповеди: не убивай; не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать; и: люби ближнего твоего, как самого себя”.  Спасение среди мира возможно. Христос свидетельствует, что “Богу же всё возможно” (Мф.19, 16- 26).

Удивительный парадокс сознания. Стремясь к совершенству, мы лжём, завидуем, жадничаем, предаём, пьём и блудим, допуская грехи как простительную неизбежность, которая блекнет на фоне великого идеала. Православное сознание отождествляет монашество и подвиг, хотя опыт говорит, что подвиг осуществляется в монашестве редко, как и в “миру”. Архимандрит Иоанн Крестьянкин говорил: “Какие мы монахи! Мы чёрные головешки”.

Источник  святости христиане всегда видели в Святом Духе. Согласно житиям древних подвижников, человеческий подвиг привлекал благодать:  “Царство небесное силою берётся, и употребляющие усилие восхищают его” (Мф.11, 12).

Нынче подвиг заменил ритуал. В древности написание иконы было событием её рождения. Десятки лет перед ней молились. Родовые иконы хранили, передавая из рода в род. Древние иконы были “намоленными”. Явление чудотворной силы в исторических или личных судьбах означало “прославление” иконы. В “явлении” икона получала имя и почиталась “чудотворной”. 

Ширпотреб упрощает технологию. Фотография отменила подвиг иконописца и рождение иконы. Софрино рождает одновременно тысячи икон в соответствии со спросом. Вместо “намоливания” иконы “освящают”: читают молитву, кропят святой водой. Святые иконы поступают в церковную лавку для продажи прихожанам. Ритуал упростил освящение.  Не на подвиг, а на ритуал опираются поиски совершенства: исповедуемся, причащаемся, рукополагаемся, постригаемся и продолжаем грешить.

Идеал подвижника, ушедшего от “мира”, отодвинул не менее важную задачу – преображение жизни христианского общества. Этот идеал в Церкви не сложился. Социальное служение и забота о “ближнем”  утратили общецерковное значение, стали уделом частной инициативы. Монашеский идеал оттеснил задачу спасения, возможную

1.через жизнь в семье: “Спасётся через рождение детей, если пребудет в вере и любви и в святости с целомудрием” (1Тим.2, 15)

2. через служение любви: “Друг друга тяготы носите, и так исполните закон Христов” (Гал.6, 2).

В Церкви не сложился идеал общественного служения в “миру”. Семейная жизнь не получила признания в качестве альтернативного пути к Царству Божию, равноценного монашеству. Не возник лик святых, осуществивших идеал семейной жизни.

Церковный Устав создавался только для жизни в монастыре. За тысячу лет не возник устав храмовой жизни в приходской общине. Церковное сознание до сего дня игнорирует приходскую жизнь, хотя церковная жизнь практически существует именно в этой форме. Монашеская жизнь в наши дни экзотична и приносит скудные плоды. 

1. Богослужение создано для монастыря и не приспособлено к приходскому храму. Его время и чин нарушаются в каждом храме по-разному. Исполнить Устав без искажений невозможно в принципе. Можно внести разумные изменения. Но никто не берёт на себя ответственность. Искажения оказываются предпочтительнее продуманных изменений. 
2. Пост установлен для монастыря. Предписания Устава о посте в приходской жизни выполнить невозможно, и они нарушаются. Например, грудные младенцы не постятся, поскольку не имеют другой пищи кроме материнского молока. Жития святых указывают образец совершенства в отказе младенца от материнской груди  по средам и пятницам. А как быть с семинедельным постом?

Нарушать невыполнимые требования и каяться в этом, или установить требования, выполнимые для “мирян” в соответствии с возрастом, полом и его особенностями (например, беременностью), социальным положением и условиями труда? 

3. Регламентация одежды, трапез, возжжения свечей, колокольного звона, бесед и деятельности существует только для монашеской общины. Приходскую жизнь формально приспосабливают к монашеской, но она не становится таковой, зациклившись на юбках и платочках.
4. Правила и время молитвы, последование ко Причащению, поклоны и бдения-исходят из монашеского Устава,  игнорирующего брак, семью и детей.
5. В 16 в. спор о монастырском имуществе выявил расхождение между двумя задачами. Преп. Иосиф Волоцкий отстаивал монастырское хозяйство, как средство социального служения: просвещения, благотворения и проч. Преп. Нил Сорский видел задачу монашества в личном подвиге.  Задачи монастырской и монашеской жизни разошлись, сохраняя  двойственность в понимании монашеского служения. В наши дни чёрное духовенство преимущественно живёт не в монастыре, а на приходах, ориентируя прихожан на монастырские идеалы и жизненный уклад, не отвечающий их практическому образу жизни. Народ придаёт монашескому руководству больший авторитет даже в проблемах семейной жизни и воспитании детей.

Монашеские требования предъявляются христианам в качестве нормы, которая заведомо не выполнима в “миру” и предполагает обязательные нарушения. Такое положение ведёт к унынию или отрицанию безнадежной задачи.

2.  Понятие греха.

Ориентированное на аскетический идеал, православие озабочено проблемой греха. Религию не следует отождествлять с моралью. Однако, этическая задача в духовной жизни бесспорна. Это две различные, но смежные области жизни. Церковное понимание “греха” расширяется. Оно включает нарушение заповедей Божиих, нарушение канонических правил, обычаев и церковной дисциплины. Божии и человеческие запреты перемешаны и не различаются. Грехом называют убийство и нарушение среды или пятницы; супружескую измену и работу в праздники, стирая различие между нравственным преступлением и церковной дисциплиной. Некогда Христос упрекал фарисеев: “вы устранили заповедь Божию преданием вашим” (Мф.15, 6). 

В церковной практике заповеди Божии нередко отходят на второй план. Внимание акцентируется на  формальных требованиях: пост, вычитка молитв, соблюдение порядка богослужебных слов и действий, хранение канонов вместо их исполнения. Христос укоряет книжников и фарисеев за соблюдение внешних форм: “даёте десятину с мяты, тмина и аниса, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; сие надлежало делать, и того не оставлять” (Мф.23,23). Мы болеем фарисейскими недугами: “они- слепые вожди слепых; а если слепой ведёт слепого, то оба упадут в яму” (Мф.15, 14).

Понятия и акценты православной этики претерпели исторические перемены. Многие авторы свидетельствуют, что нарушение поста осознаётся бо′льшим грехом, чем убийство или блуд. Никого не отлучают от общения за ненависть и месть, зависть и донос, клевету и корысть.-В современном церковном обществе стали терпимы предательство и подлость, пьянство и супружеские измены, беспринципность и  лицемерие. Они не подвергаются прещению. Чинопочитание, лесть и приспособленчество вышли в добродетели. Главным грехом оказывается нарушение поста, формы одежды и непослушание епископу. Они бывают поводом для отказа в причастии и лишения сана. В таких нормах и понятиях формируется совесть и общественное мнение христианской среды. Этическую задачу подменили внешние формы. Поменялись местами цели и средства. Совесть и смысл, свобода и любовь оказались вторичными ценностями. Первое место в церковной жизни заняли обычай и дисциплина. Сами по себе, вне связи со смыслом. Смысл и задача молитвы затерялись за пышностью богослужения. Хранение форм, строя и ритма затмило смысл и отодвинуло его на второй план.

3. Сакральный язык. 

Канонизация латинского языка оставила печальный след в истории католичества, став одной из существенных причин реформации.  Латинский язык связывал народы Римской империи общей культурой. Но пришло время, и каждый из народов империи избрал свой национальный путь. Из латинского языка, как единого корня, сформировались романские и германские языки:  французский, итальянский, испанский, немецкий и прочие. Католическая церковь пыталась сохранить латынь в качестве богослужебного языка, когда на нём уже никто не говорил. Латынь превратилась в сакральный язык. Духовенство совершало богослужение на непонятном языке. Это была ошибка. Чужой язык отнимал содержание текста. Непонятный язык сакрализовал церковь и разделял на посвящённых и профанов, лишая последних Священного Писания. Второй Ватиканский собор разрешил совершать  богослужение и читать Священное Писание на национальных языках. Сакральных языков больше нет. На всех языках следует проповедовать воплощение Слова. Хотя и поздно, католическая церковь пришла к разумному решению.

РПЦ до сих пор совершает  богослужение на непонятном языке. В отличие от католиков Восточная Церковь никогда не канонизировала славянский язык. Когда святые Кирилл и Мефодий начали перевод священных и богослужебных книг на славянский язык, волна протеста оформилась в “трёхъязычную ересь”. Её сторонники полагали, что только три языка могут быть богослужебными: еврейский, греческий и латынь. Святые Кирилл и Мефодий отстояли славянский язык в качестве богослужебного и сделали его средством просвещения славянских народов, говоривших на этом языке. С тех пор прошло больше тысячи лет. Славянский язык остался корнем, из которого выросли многие национальные языки: русский, польский, украинский, болгарский, словацкий и прочие языки славянской группы. Эти языки приходится изучать каждый в отдельности. Русские не понимают польского или болгарского языка, и наоборот. Также, никто не понимает славянского языка без специального обучения.

Основным аргументом сохранения славянского языка в богослужении является отождествление с русским. Утверждают, что славянский  язык -высокий стиль русского языка, и каждый русский человек его понимает. Русский язык рассматривается как опошленный бытовым употреблением, низкий стиль славянского языка. Это ложное утверждение основано на частичном сходстве языков. Славянский и русский – два разных языка. Черты сходства говорят о происхождении русского языка от славянского.

Славянский язык имеет другой грамматический строй, другую фонетику, другие буквы и цифры, другую лексику. Существительные, глаголы, местоимения имеют другие формы: другие времена, род, число, падеж. Славянский язык связан своим происхождением, грамматическими формами, фонетикой и лексикой с греческим. О русском языке этого не скажешь. Его формирование связано с влиянием восточных и западных языков. Славянский -другой язык, на основе которого сложились многие языки, в том числе современный русский. Чтобы понимать славянский язык, его необходимо изучать, как изучают всякий иностранный язык. Древнегреческий язык, на основе которого формировался славянский, не понятен современному греку. Греки говорят, читают Писание и служат на новогреческом языке.

Небольшая практика в славянском языке поможет перевести непонятный текст. Заниматься переводом за богослужением “на слух”, не имея перед глазами текста, невозможно. Чтец осыпает сознание обилием текста, не оставляя времени для перевода. Многие чтецы не вникают в смысл текста и не понимают его. Чтение становится невразумительным. Сто лет назад Фамусов советовал: “читай не так, как паномарь, а с чувством, с толком, с расстановкой” (“Горе от ума”).

Заставляя русский народ молиться на иностранном языке, РПЦ лишает его понимания и христианского просвещения, которое несут в себе богослужебные тексты и Священное Писание. Непонимание текста разрушает интерес к смыслу. Важно пропеть и вычитать, что положено. Понимание становится частным делом тех, кому это интересно. Основная масса прихожан не ищет понимания. Они ставят свечки и молятся своими словами о частных нуждах, разрушая связь между частной молитвой и богослужением.  Богослужение остаётся общим фоном, на котором каждый молится о своём. Молитва не объединяет, а разделяет молящихся.

Церковное пение, как источник красоты богослужения, тоже входит в конфликт со смыслом богослужения, поскольку перекрывает молитвы, произносимые священником за литургией, и оставляет для ушей прихожан только кончики в виде возгласов: “Яко свят еси..”. Читая молитву, иерей утаивает её от молящихся. Сохранение молитв “в тайне” диктуется не “сакральностью”. Молитвы не содержат тайн, запретных для “профанов”. Наоборот, молитвы и Священное Писание учат. Мы читаем в молитве перед Евангелием: “отверзи наши мысленные очи к разумению Твоей евангельской проповеди, вложи в нас страх Твоих блаженных заповедей, чтобы мы преодолели плотские похоти и проходили духовную жизнь, угождая Тебе делом и помышлением”.  Почему такую молитву следует читать тайно?

“Тайными” молитвы стали по практическим причинам. Огромные храмы при множестве народа трудно наполнить человеческим голосом, да ещё внятным с хорошей дикцией и постановкой. Постановкой голоса занимаются дьяконы в силу профессии, а не епископы и священники. Проще наполнить храм красивым пением, а молитвы читать без напряжения. Пусть народ слушает тексты, которые поёт хор. Тайные молитвы симметричны глухому иконостасу и сакральному языку, разделяющему стадо Христово на посвящённых и “профанов”.

Тайные молитвы привели к “многоголосию”, запрещённому Уставом, когда разные тексты произносятся одновременно и один перекрывает другой. Это сокращает время службы, но упраздняет смысл одного из текстов для части молящихся. Молитва разделяет клир, певчих и народ. Священники читают литургические молитвы, сосредоточивая на них внимание. Певцы и слушающий их народ сосредотачивает внимание на другом тексте. Сознание клира и мирян раздваивается и наполняется разным содержанием. Задачи богослужения тоже видятся по-разному. Хор видит задачу не в том, чтобы донести до слушателей смысл текста, а в том, чтобы профессионально исполнить музыкальное произведение. Слово “концерт” узаконено церковным обиходом. Концертом принято называть исполнение музыкальных произведений за Литургией после молитвы “Отче наш”. Хор выполняет не религиозную, а музыкальную задачу. Духовная задача церковного пения становится вторичной. Музыкальные переживания являются духовными, но не обязательно религиозными. Эстетика и религия – смежные области. Их можно связать, но нельзя отождествить.

Сакральный язык разрушает единство церковной жизни.

4. “Паси агнцы Моя”.

“Епископ должен быть непорочен, одной жены муж, трезв, целомудрен, честен, страннолюбив, учителен не пьяница, не бийца, не сварлив, не корыстен, но тих, не сребролюбив, хорошо управляющий домом своим, детей содержащий в послушании со всякой честностью” (1Тим.3, 2-5).

В древней церкви епископ и пресвитер сознавали себя служителями “во образ Христа”. Господь видел Свою задачу в служении. “Сын Человеческий пришёл не для того, чтобы Ему служили, но послужить и отдать жизнь свою за избавление многих” (Мф.20,28). Умыв ноги ученикам, Христос заповедал:”вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что я сделал вам” (Ин.18, 14-15). “Больший из вас да будет вам слуга” (Мф.23, 11).

50 лет назад епископ был пастырем, отвечавшим за свой клир и народ. Ответственность была реальной. За служение Богу и пастве епископ умирал, шёл в тюрьму, на каторгу, в изгнание.

В наши дни положение епископа принципиально изменилось. Теперь епископ имеет статус неприкосновенности: не несёт административной, судебной и нравственной ответственности и не подлежит критике. Такой статус противоречит Апостольским правилам и Вселенским канонам.

Из служителя епископ превратился во “Владыку”, правящего паствой, порученной Христом. Устав РПЦ определяет Архиерея как средоточие власти (Устав 10, 6; 10, 11). Это не власть любви. Власть архиерея  опирается на насилие и ограничена только территорией. В пределах епархии власть архиерея не ограничена и бесконтрольна. Она обоснована пастырством, святостью и божественностью епископа.

Пастырство епископа.

Забота о пастве выражает любовь ко Христу:”если любишь Меня,  паси овец  Моих”. Но не забудь: “едино стадо и един Пастырь”. Никакой пастырь не может заменить Христа, искупившего нас Своей кровью. Епископ должен пасти овец Христовых, не приватизируя их. “Овцы Мои слушаются голоса Моего. Я даю им жизнь вечную, и никто не  похитит  их из руки Моей” (Ин.10, 27-29). “Пасти” означает “вести к спасению”. Слово “спасение” происходит от корня “пасти”, “пасение”. Спасение означает пребывание в стаде, которое апостол пасёт во Христе.

Своё пастырство апостол Павел ограничивает двумя пределами. 

1. Апостол рождает, но для Христа и во имя Христа. “Дети мои, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос” (Галл 4, 19). “Я родил вас во Христе” (1Кор.4, 15).
2. Апостол не присваивает себе овец Христовых.  Он осуждает коринфян за разделение. “говорят: “я Павлов”; ” я Аполлосов”; “я Кифин”; “а я Христов”. Разве разделился Христос? Разве Павел за вас распялся? Или во имя Павла вы крестились?” Единым Пастырем остаётся Христос, а себя апостол считает ответственным за каждого христианина.

Пастыри не всегда оказываются достойными Божьего доверия. “Так говорит Господь Бог: горе пастырям, которые пасли себя самих! Ели тук и  волною одевались, откормленных овец закалали, а стада не пасли. Слабых не укрепляли, и больной овцы не врачевали,… правили ими с насилием и жестокостью. Блуждают овцы мои по горам, и никто не ищет их” (Иез.34, 2-16).  

Ответственность отличает пастыря от наемника, “которому овцы не свои, видит волка, и оставляет овец и бежит; и волк расхищает овец, и разгоняет их. А наемник бежит, ибо наемник и нерадит об овцах” (Ин.10, 13).  Ещё сказал Господь притчу о рабе, “которого господин поставил над слугами своими, чтобы давать им пищу вовремя. Раб тот, будучи зол, сказал в сердце своём: “не скоро придёт господин мой” и начал бить товарищей своих, есть и пить с пьяницами”(Мф.24, 49). В притче хозяин вернётся и накажет злого раба. В церковной практике жаловаться некому. Епископ бесконтролен и его насилие над клириками некому остановить. Подобно овцам, клирики не защищены от произвола епископа. Он может безнаказанно их резать и стричь. Устав РПЦ не оставляет клирикам и мирянам никаких прав в церковной жизни.

Послушание.

В чём выражается обратная связь паствы со своим пастырем? Епископ скажет: в послушании. Пока речь идёт об овечьем стаде, не возникает вопросов. Но реальная паства состоит из людей. Каждый несёт в себе образ Божий, имеет человеческое достоинство, личные отношения с Богом, свободные совесть и разум. Нельзя порабощать совесть, насилием вынуждая человека к поступкам, осуждённым его совестью. Когда архиереи запретили апостолам проповедовать Христа, апостолы ответили: “судите, справедливо ли перед Богом – слушать вас более, нежели Бога?” (Деян.4, 19). Епископ испытывает молодого священника: 

– Скажи, что в церковной жизни самое главное?

– Заповедь о любви.

– Не угадал.

– Совесть 

– А ещё главнее…

– Догматы

– Ну, а самое главное?

– Божественное откровение.

– Какой же ты недогадливый… Главное, слушаться своего епископа!

Пока архиерей предъявляет требования согласные с Откровением, канонами и церковными уставами, возражений нет. Они возникают, когда личные интересы архиерей ставит выше воли Бога. Так поступали архиереи, распявшие Христа. Перед совестью клирика встаёт главный вопрос послушания: кого слушаться? Совесть требует слушаться Бога. Но клирик не защищён от архиерейского насилия. Поступать по совести для клирика значит идти на мученический подвиг. От несправедливости архиерея не защищают ни каноны, ни высшая церковная власть. Беззащитность растлевает. Сильных она вынуждает к разрывам и расколам, малодушных к лицемерию, лжи, предательству и прочим грехам, которые не следует называть вслух. Можно ли за это осуждать клирика? Можно ли от каждого клирика требовать самопожертвования? Неужели послушание должно приносить такие плоды в Церкви Христовой?  

Святость епископа.

“Будьте святы, ибо Я свят”(1Петр.1,16). 

Откровение говорит о святости Бога. “Видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя каждый закрывал лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. И взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф!  вся земля полна славы Его!”  (Ис.6,3).

Апостол называет народ Божий “святым”: “вы – род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел” (Петр.2, 9). Источником святости Церкви является не епископ, а Святой Дух. От Него получает освящение епископ и его паства. Епископ существует в Церкви и не существует за её пределами. Вместе с Церковью епископ взывает: “Прииди и вселися в ны, и очисти ны от всякия скверны”. Человек призван к святости. Называть  человека “святым” следует осторожно, чтобы не обольститься. 

Средневековый взгляд признавал епископство “состоянием достигнутого совершенства” (А.П.Лебедев. История константинопольских соборов 9 века. С-П.2001 “Алетейя” стр.276).

О святости епископа свидетельствует принятое в церкви обращение “святой Владыка”. Его именуют “высоко- пре- освящен- нейшим”. Его святость возведена в четвёртую степень.

“Святость” епископа имеет источником не личный подвиг, восполненный Духом Святым, а хиротонию, принятую в качестве Божественного дара. Это “совершенство, достигнутое” авансом, а не по заслугам. Епископ воспринял полноту литургического служения в дар, который предстоит заслужить. Хиротония одаряет ритуальной святостью, действительной в пределах богослужения. За пределами Литургии ритуальная святость утрачивает актуальность. Признание святости за богословскими мнениями или бюрократическими, хозяйственными и судебными решениями архиерея оправдывает все заблуждения и грехи. Идея непогрешимость в самом худшем варианте вкрадывается контрабандой в православное сознание. Когда грешника называют святым, понятие “святость” теряет нравственный смысл и превращается в технический термин. 

Божественность епископа.

“Уж вправду ли я на Руси?  
От земного нас бога Господь упаси.
Нам писанием велено строго
Признавать лишь небесного Бога”
(Толстой А.К.)

Понятие божественности применимо к человеку. Из несгораемой купины Бог сказал Моисею: “ты будешь ему вместо Бога”(Исх.4, 16).

“Иисус отвечал им: не написано ли в законе вашем: ” Я сказал: вы боги” (Пс.81,6). Он назвал богами тех, к которым было слово Божие” (Ин.10, 34-35).  Ещё более удивительные слова пишет апостол Пётр: “нам даны великие и драгоценные обетования, дабы вы через них соделались причастниками Божеского естества”.  Апостол призывает христиан стать “причастниками Божеского естества” через подвиг: “покажите в вере вашей добродетель, в добродетели рассудительность, в рассудительности воздержание, в воздержании терпение, в терпении благочестие, в благочестии братолюбие, в братолюбии любовь”. Апостол убеждает помнить о необходимости нравственного подвига, чтобы “не остаться без успеха и плода в познании Господа нашего Иисуса Христа. А в ком нет сего, тот слеп, закрыл глаза, забыл об очищении прежних грехов своих” (2Петр.1, 4 -9).

Самоуверенность опасна: “на Моисеевом седалище сели книжники и фарисеи”. Они заняли место Моисея, не стяжав его даров. Духовные дары требуют нравственных усилий. Фарисеи предпочитали удовольствия. Взамен духовных даров они искали популярности: “увеличивают воскрилия одежд своих, любят предвозлежания на пиршествах, и председательство в синагогах, и приветствия в народных собраниях, чтобы люди звали их: “учитель! Учитель”. Взамен обожения, они жаждали обожания.

Христос называет их окрашенными гробами, исполненными мёртвых костей и нечистоты и возвещает им горе (Мф.23, 2-27).

Ту же опасность усматривает апостол Павел в лице антихриста: “в храме Божием сядет он, как Бог, выдавая себя за Бога” (2Сол.2, 4). От этой опасности спасает смирение.

Божественность архиерея не обоснована его природой. У архиерея нет оснований мыслить себя Несозданным. Он является такой же тварью Божией, как прочие люди: “во гресех роди мя мати моя” (Пс.50). Он так же нуждается в покаянии, прощении и преображении, как его клирики и миряне. Божественность не отделяет епископа от паствы. Напротив, обожение возможно в Церкви, а не за её пределами. Апостол Петр обращается не к епископу, а ко всей общине, завещая “братолюбие и любовь” в качестве условий обожения. Паства вместе с пастырем “соделываются причастниками Божеского естества”. Это не архиерейская привилегия, а христианское качество.

Признавая приоритет архиерея, христиане вправе искать в нём нравственный идеал. Православный архиерей должен жить в хрустальном дворце, чтобы его лик озарял епархию, отражая нетварный свет Царства Божия.
 
Церковная неправда.

“Удаляйся от неправды” (“Исх.25, 7).
“Сеющий неправду пожнёт беду”(Пр.22, 8).

На фоне пастырства, святости и божественности архиерейской власти особенно неприглядно выглядит всякая церковная неправда, которую творит архиерей в епархии по человеческому произволу. Мы не дерзнём говорить о личных грехах человека, носящего высокий сан, памятуя о собственном не достоинстве. 

Но обязаны ли мы молчать о публичных преступлениях против святых канонов Вселенской Церкви, требований Устава, по которому Церковь сегодня живёт, глядя, как ничем не прикрытый произвол епископа цинично ломает судьбы клириков и служит соблазном для мирян, роняя авторитет Церкви?

“Твердое основание Божие стоит, имея печать сию: “да отступит от неправды всякий, исповедающий имя Господа” (2Тим.2,19).

Рамки доклада не позволяют рассказать о судьбах многих клириков, безвинно загубленных архиереями. Остановимся для примера на судьбе священника Латвийской Церкви, лишённого сана в прошлом месяце.

Прот. Янис Калниньш прослужил в сане священника 20 лет, перевёл на латышский язык и издал 50 святоотеческих творений.

1 июля 2007 г. ему привезли “выписку из решения Духовного суда”, якобы состоявшегося 26 июня 2007 г. Суд не уведомил священника о процессе. Он узнал, что осуждён и лишён сана, только в момент вручения ему “выписки”.

Есть основания сомневаться, что суд вообще был. Скорей всего, кроме злосчастной “выписки” из Решения ничего не было. Не было и самого Решения. “Духовный суд” во главе с Высокопреосвященнейшим Председателем, митрополитом Александром Рижским и Латвийским нарушил 15 Апостольских и Вселенских правил, 4 статьи Устава РПЦ и 30 статей “Временного положения о церковном судопроизводстве для епархиальных судов”. Неужели после таких нарушений решение суда имеет “законную силу”? “Судите судом праведным” (Ин.7, 24). – призывает Господь Иисус Христос.

Лишение сана утверждает Патриарх (“Врем.положение”, ст.37,2).

Митрополит Александр пренебрёг этим требованием. Апелляция, посланная в соответствии с канонами (Карф.11; 37;139; Сард.14; Четв.9; 17) на имя Патриарха остаётся пока без ответа.

“Духовный суд” отказал осуждённому выдать Решение суда. Обжалование отказа, посланное на имя Управляющего делами МП, остаётся пока без ответа.

Апелляция на решение церковного суда невозможна: второй инстанции суда не существует. Общецерковный суд записан в Уставе РПЦ, но de Fakto не существует. Не существует процедуры  Общецерковного  суда. Разве можно говорить всерьёз о правосудии, если нет кассационной инстанции и решение суда заведомо некуда обжаловать? Такой суд называют линчеванием. Кто мог подумать, что РПЦ возродит карательные органы, аналогичные “тройкам НКВД”? Бог говорит: “Не делайте неправды на суде” (Лев.19, 15). Вопреки государственной Конституции, Устав РПЦ лишил клириков и мирян правовой защиты (Устав РПЦ.1, 9) и оставил беспомощными перед личным произволом архиерея.

5. Ergo.

“Всякая неправда есть грех” (1Ин.5, 17)

“Открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою”(Рим.1, 18).

Ветхий завет с Богом утверждался на законе: свобода, предоставленная и ограниченная нормой. Право было высоким достижением древнего мира. Свободу во Христе ограничивает не закон, а истина и любовь. “Закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа” (Ин.1, 17).

Там, где оскудели любовь и милосердие, необходимы правовые отношения. Они возвращают нас к порядку древнего мира, который чтил закон и право. А что случается с обществом, которое потеряло любовь и пренебрегает правом?  Такое общество утрачивает свободу и становится авторитарным.

Бог ценит человеческую свободу и не насилует совесть. Для спасения человека Он послал Сына Своего на крестную смерть. Насилие имеет богоборческую природу: человек претендует занять место Бога.  

Диктатура безбожна, ибо отрицает Промысел Божий, и бесчеловечна, ибо отрицает свободу человека. Там, где царствует человеческий произвол, нет ни любви, ни закона.

Устав РПЦ возвёл в норму церковной жизни бесправие клира и мирян. Клирики боятся епархиальной власти больше, чем Бога. Вера в Промысел Божий заменилась страхом перед человеком, превратившим епархию в авторитарную организацию, лишённую соборных принципов и живущую вопреки Уставу РПЦ. Бесправие народа Божия ведёт к диктатуре “Единственного”, иже над всеми. Так не должно быть в Церкви Христовой. “Не может быть у Бога неправды” (Иов.34, 10).  Нарушение церковных норм не должно становиться нормой церковной жизни.

Доклад представлен на международной конференции в Москве при свято-Филаретовском институте по теме “Православная соборность и общественная солидарность” (август, 2007).

Опубликовано: domulaukums.lv / Кредо