Блог

Августу eдиноначальствующу на земли,/ многоначалие человеков преста/ и Тебе вочеловечшуся от Чистыя,/ многобожие идолов упразднися,/ под eдинем царством мiрским гради быша,/ и во eдино владычество божества языцы вероваша./ Написашася людие повелением кесаревым,/ написахомся вернии именем божества,/ Тебe, вочеловечшагося Бога нашего./ Велия Твоя милость, Господи, слава Тебе.

Не так давно в одном православном вузе нужно было написать работу “Государство и Церковь в Византии по данным богослужебных текстов”, предполагающую работу студента с текстами стихир и синаксарей (чтение на тему праздника) Постной и Цветной Триодей, в которых говорится об отношениях Церкви и государства – Византийской империи. Написав работу, “чрезмерно, – по мнению рецензента, – идеализирующую царскую власть”, автор задумался о том, что, возможно, “монархические” выводы из неё несколько преувеличены. Тем не менее, невооруженным взглядом видно, что в этих текстах просматривается некий идеал взаимоотношений, который, наверное, и можно назвать симфонией. Трудно было ожидать иного – ведь Церковь во времена происхождения этих текстов уже почти тысячелетие жила при власти Византийского (а, точнее, “ромейского”) императора и имела время осмыслить это сосуществование как некий взаимовыгодный союз.

Но в 1453 году пал Константинополь, в 1917-м – Российская империя. Тем не менее в данный момент милостью Божией Церковь возрождается и естественным становится вопрос – поскольку отделённая (пока еще?) от государства Церковь не может быть отделена от проблем и чаяния её народа, то, может быть, следует просто поставить восстановление монархии как общецерковную задачу? Может быть, мы не глубоко изучили собственное наследие – имеющий огромную богословскую значимость корпус богослужебных текстов Православной Церкви?

В этой области мы наблюдаем не то, что разномыслия для открытия искусных (1 Кор. 11:19), а вполне даже “тлеющий раскол” среди церковного народа. Скажем сразу, что в этой статье хотелось бы лишь обозначить вопросы для их осмысления, а не давать готовый рецепт их решения. Мы лишь бегло приводим мнения нескольких современных богословов, совершенно не касаясь святоотеческих творений и канонических правил. Собственно, главный вопрос статьи заключается в том, позволительно ли, проанализировав содержание богослужебных текстов, делать вывод о том, что царская власть является неотъемлемой частью бытия Церкви в мiре сем, что Церковь без царской власти столь ограничена в своем действии, что по сути является ущербной без Царя – Божьего Помазанника?

Царская власть, действительно, сделала неоценимо много для Церкви – так, совершенно непонятно, как могли бы состояться Вселенские и Поместные Соборы, выразившие догматические и канонические определения; могло ли быть такое огромное количество храмов и монастырей, часто являющихся шедеврами даже с точки зрения нецерковных людей… По мнению православных монархистов, общий принцип здесь ясен: православное вероучение всегда отстаивало принцип богоустановленности царской власти. И одним из главных источников, подтверждающих эти принципы, как будто являются богослужебные тексты. Ссылки на богослужебные тексты относятся к достоинствам богословских работ. Об их богословской глубине и тем самым значимости в православном вероучении говорят многие богословы. Наиболее емко это значение выражает известная фраза: Lex credendi – lex orandi (закон веры – закон молитвы). То есть именно то, что в Церкви происходит ежедневно – славословится Бог не в произвольной “харизматической” форме, а с молитвословиями, созданными отцами Церкви – известными и безвестными Отцами, вдохновленными Духом Святым. Возможно, именно поэтому Церковь заботилась об унификации богослужения – то, что выражает “закон веры”, должно быть “всегда и повсюду”.

В данной работе мы попытаемся проанализировать тексты синаксарей и стихир Постной и Цветной Триодей и некоторые другие богослужебные тексты. Сразу оговоримся, что эти тексты не носят заостренно-полемического характера – в сакральности царской власти в Византии никто не сомневался.

Вынесенная в эпиграф Кассиина стихира на Рождество Христово “Августу единоначальствующу на земли…” говорит нам о некой мистической связи между становлением Римской Империи (ведь даже Цезарь еще не был императором, и только Октавиан Август становится им) и рождением Церкви Христовой. Тот факт, что эта стихира, составленная конкретным человеком, вошла в Богослужение, означает, что Церковь подразумевала, что именно единоначалие Римского Кесаря на земле было тем даром, который, пусть даже не осознавая того, принесла языческая Империя Спасителю. Значение этого дара проявилось только через 300 с лишним лет. Преп. Кассия именно уподобляет друг другу эти два царства. Император должен вручить земное несовершенное Царство всесовершенному Царю Христу – в этом, по мнению  православных монархистов, и есть суть византийской святоотеческой эсхатологии. Тайна же беззакония (2 Фесс. 2, 7) состоит в том, что диаволу дано было помешать этому процессу и направить историю к апокалиптической катастрофе. После крушения христоименитой Империи ничего доброго в социальном плане человечеству ждать неоткуда. Только уповать на милость Божию в плане восстановления Православной монархии.

Следующие тексты вроде бы подтверждают это. Всем известный тропарь Праздника Воздвижения Животворящего Креста (со словами “победы императору на сопротивныя даруя”) говорит нам о том, что Церковь молится о благочестивейшем Императоре, вспоминая чудное видение равноапостольного императора Константина. Царь, с точки зрения христианина, обязан исполнять не волю сената и народа, а Божию, т. е. быть на страже справедливости, хотя бы против нее и стояло “большинство”. Константин, по знакомству с христианством, мог понять, какой незыблемый устой власти способно дать ее подчинение источнику Божественной справедливости. Он искал в христианстве идею Верховной власти, т.е. то содержание, которое дается ей христианской верой. В привнесении этой новой идеи, христианской монархии, и состоял переворот, произведенный им, благодаря которому он продолжил жизнь Римской империи еще на 1000 лет в ее Византийском варианте.

Оригинальный (и доселе используемый у греков) текст тропаря Кресту звучит так:

Спаси, Господи люди твоя, и благослови достояние твое, победы императорам (nikas tois Basileusi) на сопротивныя даруя и твое сохраняя Крестом Твоим жительство (πολίτευμα).

Как говорят сами греки, слова про императоров заменяются словами про власти и воинство, если служится молебен с участием властных структур (Церковь в Греции не отделена от государства и праздники Церкви часто совпадают с государственными).

Один архиерей (ученик митр. Никодима (Ротова)) некогда в беседе с автором посетовал на то, что Церковь в службе Кресту вместо воспевания его мистической силы молится о приземленном – о победе императора над врагами. Но что делать? Не было бы явления Креста на небе императору Константину, можно только предполагать, как сложилась бы судьба Церкви Христовой в мiре сем…

Итак, этот тропарь показывает, что у христиан всё же есть “телесные” враги и  что Церкви не все равно, в каком обществе существовать – она молится о христоименитом обустройстве “политии” – а именно с этого слова было переведено слово “жительство”, т.е., как написано в словаре древнегреческо-русском словаре А. Дворецкого, “образ правления, государственное устройство”. Так что не исключено, что люди “аполитичные”, т.е. те, кому все равно в каком государстве жить, христоименитом или безбожном, несут “клерикальную” угрозу для Церкви, ибо им ничего более не остается, кроме того, чтобы переносить властные над народом Божиим полномочия вакантного Кесаря на Патриарха, что не на пользу ни народу Божьему, ни Церкви, ни самому Патриарху. Конечно, это в бОльшей степени характерно для стран, где Патриарх в силу обстоятельств становился “этнархом” – не только духовным, но и светским главой народа Божьего.

Итак, изучение текстов Триодей начнем с первого в хронологическом порядке чтения в Неделю Св. Отец Первого Вселенского Собора (Цветная Триодь, Неделя по Вознесении). В синаксаре мы видим равноапостольного императора живо переживающим трагедию церковной смуты:

Церкви убо смущаемей, и многим хотящым христианская приимати, возбраняeмым же любопрением учения, великий Константин везде по вселенней, людскими колесницами и носилы, сущыя oтцы въ Никею собрав, тамо и сам приходит. И oтцем убо всем седшим, повелен и сам седе не на царстемъ престоле, но на умаленном достояния седалищи.

Таким образом, император приходит на Собор не как “хозяин” или “pontifex maximus” (сев на “умаленном” месте), а как слуга Церкви – в частности, он дает средства на транспортные расходы участников Собора и с благоговением записывает Символ Веры:

 Святый же веры символ, великий, и равноапостольный Константин послежде всех, червлеными затверди писмены.

Кстати, здесь мы видим наименование св. императора Константина великим и равноапостольным. Чрезмерное доверие царя Константина к “покаявшемуся” Арию в конечном счете не повредило вере – Арий по молитве епископа Александра

растерзается сам, и мертв обретен быв: и тако Божия Церковь от oнаго пагубы изменися.

Итак, в чем же состояла идея Верховной власти Константина? Император смотрел на себя, как на Божия служителя, действующего об руку с Церковью. Он осознавал себя, как служителя Божия, получившего власть для того, чтобы привлечь род человеческий на служение “священнейшему закону”, то есть христианскому. Он даже называл себя “епископом дел внешних”. Смысл этой формулы, – говорит проф. Курганов, – современники понимали так, что “император считал себя обязанным заботиться о мире святых Божиих церквей, наблюдать за точным исполнением церковных постановлений между своими подданными, мирянами и самим духовенством, и заботиться о распространении христианства между язычниками” [цит. по 9]. Однако императорское служение Богу, не противореча этой формуле, получало направляющую идею в законе Христовом и для всех других государственных обязанностей.

В синаксарном чтении в пяток Светлой Седмицы, в воспоминание иконы Божией Матери “Живоносный источник” император Лев I (+474 г.) предстает царем великим, основателем храма Пресвятой Богородицы. Кстати, именно Лев I был коронован Константинопольским патриархом Анатолием “в целях преображения обряда государственного в обряд религиозный” [10, с.299].

Сей понеже бяше благ и смирен человек,

еще до царствования своего обрел в лесу некого слепого и долго искал воды, чтобы напоить его. Лев услышал глас свыше, и обрел источник, который не только исцелил жажду слепого, но и исцелил его слепоту.

И по богоматере проречению, по мале времени бысть царь Лев: и созда тамо у источника храм первый, богатую рукою, якоже зрится днесь.

Подобно равноапостольному императору Константину, Лев становится царем при явной помощи свыше. Далее мы читаем упоминание о других величайших Византийских императорах – святом равноапостольном  Юстиниане Великом (кстати, 5 Сентября отмечается явление ему ап. Петра в Африке), Василии Македонянине и Льве Мудром, благодарящих Господа и Его Пречистую матерь за бывшие благодеяния – исцеления различных болезней. В знак благодарности император Юстиниан благоукрашает первый храм, а позже Василий и сын его Лев воссоздают этот храм после землетрясения. Достойно упоминания также, что в третьей песне канона Живоносному Источнику царь именуется самодержцем.

В синаксаре Недели Всех Святых император Лев именуется приснопамятным и премудрым – возможно, сыграл свою роль разумный компромисс между императором и Церковью о наименовании КПольского храма Всех Святых:

Сим убо, иже о века святым всем, Лев приснопамятный и премудрый царь храмъ превелий и предобрый созда, …  прежде убо, якоже глаголют, Феофане жене eго первее сего созидаяй, угодившей Богу в конец. 

После возражения Церкви о том, что не подобает вчерашнюю царицу почитать воздвижением в её честь столь великого храма, стороны приходят к соглашению посвятить храм сей Всем Святым. Составитель синаксаря считает, что именно благодаря этому событию стал праздноваться Праздник Всех Святых в современном виде.

В службе субботы Акафиста упоминаются императоры Ираклий, Константин Погонат и Лев Исавр, в правление которых Богоматерь предстает Защитницей христиан от нашествия персидского царя Хосроя и иных агарян. В том же синаксаре прослеживается мысль о том, что Господь неизреченным Своим промыслом ведет град ко спасению, и подобает использовать и естественные возможности, и уповать на Бога и молитвенное предстательство Его Пречистой Матери:

Сергий же патриарх Константиня града, люди много утешаше, не отпадати, ни разслаблятися: но все упование от души на Бога возносити, и на Матерь Его Пречистую Богородицу: такоже и Вонос патрикий, иже тогда град правляше, подобная на отвращение ратников устрояше. Подобает бо и нам с помощию вышнею, и на приличная действовати.

В службе Недели Православия Постной Триоди мы встречаем наименование императрицы Феодоры благочестивейшей царицей, которой Господь судил быть орудием восстановления почитания святых икон:

Мире весь веселися: се бо Господь низложи с высоты нечестия державу неизреченным промышлением и смиреннии вознесохомся днесь к вере православия, благочестивою царицею наставляеми.

Сходная мысль выражается в стиховных стихирах малой вечерни:

Не ктому злочестивых похваляется мрачное учение: Бог бо православным, изволениемъ Феодоры, жезл крепости дает.

и тропаре первой и шестой песен канона:

Дашася Церкви днесь победитeльная, богодвижным мановением и советом, Михаила же и Феодоры, благочестно веру содержащих царей нашихъ. Блгославия древняго осияния получи православных собор, Феодоры мановением царицы, и eя сына блгочестиваго Михаила самодержца.

Благоверный царь – безусловно милость Божия, как показывает тропарь третьей песни:

Воспоим Христа, показавшаго нам Царицу благочестивую, христолюбивую, с боговенчанною oтраслию.

С другой стороны, император-иконоборец Лев Исавр воспринимается Церковью как Божие попущение:

бысть же сице: Льву Исавру из oслятогонения, и свинопаственнаго жития, скиптры царствия удержавшу по Божию попущению,

Далее в синаксаре подробно описывается история двух иконоборческих периодов в Империи, причем акцент делается на правой вере царицы, освободившей всех заключенных иконопочитателей:

Собравшеся же к царице преходят, и покорну сию во всех обретают: от oтeц бо бяше благочестива и боголюбива. Абие убо царица богородичный образ на выи обвешаемый изнесши, всем зрящым: лобзаше глаголющи: аще кто сим не покланяется, и не целует любезне, не служебне, не яко боги, но яко образы, первообразных ради любве: буди проклят. Oни же велиею радостию возрадовашася.

Во вторую Неделю Великого Поста Церковь воспоминает Святителя Григория Паламу, защита идей которого (не его собственно идей, а Предания Церкви в опыте древних подвижников и их преемников – афонских исихастов) также затянулась на годы и успешно завершилась при помощи благочестивого императора Андроника и будущего императора Иоанна Кантакузина:

Божественнейшему убо царю Андронику о благочестии предзащищающу, четвертому от Палеологов, собор священный собирается.

Далее, в 9-й песни канона, как и в других местах, подчеркивается значение благочестивого императора для утверждения истины Православия:

Царь благочестивый крилатаго тя воздухоходна показует, сему споборствующа, яко всего исполнена Божественнаго Духа, на суемудреннаго неистовствующаго Варлаама, глаголющаго на высоту неправeдная Богу, eгоже праведно победил eси.

Кроме анализа упомянутых текстов Триодей можно отметить труды русских литургистов К. Попова [13] и Е.В. Барсова [14] о чинах священного коронования, в которых содержится богословский анализ идеи коронования и миропомазания православного монарха.

И если Кассиина стихира на Рождество и тропарь Воздвижения говорят о неких общих принципах pax Romana в христианском варианте, то позиция Богослужебных текстов Триодей становится ясной – благочестивый император совершает свое особое служение в Церкви, он предстает споспешником Божиим по устроению дел Церковных вообще, и установления вероучительных формулировок, в частности. Церковь признаёт царскую власть не как самодовлеющее начало, а как Божественное установление, т. е. требует со стороны государства подчинения Высшему Началу.

Таким образом, императорская власть не сакральна сама по себе, но (обратим на это внимание!) Церковь воспевает конкретного благоверного Царя, Царя как благочестивого споспешника Церкви в той или иной конкретной ситуации.

Следует добавить к этому и мнения нескольких современных исследователей – как они оценивают образ взаимоотношений Церкви и государства в Византии?

Современный византолог прот. Иоанн Мейендорф “небезоговорочно, но положительно оценивает роль христианской Империи. … Объясняя присвоение Церковью именования Равноапостольному святому Константину, отец Иоанн Мейендорф считает, что “никакой другой человек в Истории не содействовал прямо или косвенно обращению такого большого числа людей в веру христианскую” [8, с.11].

Другой представитель русской эмиграции архиепископ Серафим (Соболев) написал ностальгическую книгу о православной монархии “Русская идеология”. В отличие от прот. Иоанна Мейендорфа владыка Серафим рисует идеальный образ взаимоотношений власти и Церкви в Византии. В чем же состоит этот идеальный образ? Симфония властей выражается со стороны императоров в сохранении, догматов и почитании власти Церковной, в чем они полагали главную свою заботу. “Таким образом, в силу этой симфонии, византийские императоры прежде всего действовали, как Божественные стражи и охранители православной веры, оказывая Церкви свое покровительство в её борьбе с еретиками. Эта деятельность их принесла Церкви необъятную по своему благотворному значению услугу в период Вселенских Соборов, где, по низвержении еретических учений, были составлены православные догматы” [4, с. 130]. Далее владыка Серафим приводит речи императоров на Вселенских соборах, которые без ревностного участия императоров могли бы просто не состоятся (от себя добавим, что это явно видно на примере синаксаря в Неделю Св. Отец Первого Вселенского Собора). В отличии от о. Александра Шмемана [7, c. 107], владыка Серафим положительно относится к вынужденным актам насилия со стороны империи по отношению к еретикам. Однако архиеп. Серафим вовсе не говорит о безусловной непогрешимости императорской власти в Церкви, приводя в седьмой главе его книги о нарушении симфонии со стороны императоров-иконоборцев. Далее он приводит чтение из Четьих-Миней от 14 июня, говорящее о том, что “умножения ради иконоборныя ереси” Византия теряет многие из своих владений [4, с. 147].

Прот. Александр Шмеман стоит на более сдержанных позициях по отношению к Византийским императорам. Некоторые действия их по “наведению порядка” в Церкви Божией он прямо называет ошибочными и трагическими. О. Александр противопоставляет теорию симфонии, её уподоблению отношению души и тела учению древней Церкви о своей самодостаточности, о невозможности свести Церковь ни к какому народу и ни к какому сообществу. Понятие о власти Императора, по мнению о. Александра, возникло из “неопределенных языческих предпосылок”, которые так и не были преодолены [7, с.193-195]. Однако, в конечном итоге, говоря об отношении монашества, “соли земли” к Империи, о. Александр видит положительный смысл константиновского, да и последующих периодов в истории взаимоотношений Церкви и государства: “Монахи уходят из мира, но из пустыни благословляют христианскую Империю, христианский град и не перестают молиться за них; само это отречение воспринимают они, как служение миру для его спасения. Пускай в действительности этот замысел воплощается только как чудо, как исключение, … все же внутренняя мера христианского делания в истории найдена и она-то в “константиновском периоде” позволяет видеть не только грехи и падения, оттеняемые иногда примерами личной святости, но и действительное начало христианского мира, того, в котором извечная борьба добра и зла получает, наконец, свой смысл” [7, c. 149]. Отметим, что обращение к феномену монашества в данном случае не случайно – ведь большинство гимнографов Церкви были монахами…

Видимо, самую сбалансированную картину даёт прот. Г. Флоровский в его статье “Империя и пустыня”, также посвятивший монашеству в империи целую главу этой статьи. Весьма показательна его мысль о том, что у Церкви есть сила никогда не покориться имперскому прессингу: “вопиющие злоупотребления византийских кесарей игнорировать нельзя. Но, с другой стороны, нельзя не заметить того, что императоры никогда не добивались успеха, пытаясь идти против веры Церкви. Византийская Церковь была достаточно сильна, чтобы противиться давлению Империи. Императорам не удалось навязать Церкви ни компромисс с арианами, ни поспешное примирение с монофизитами, ни иконоборчество, ни (в более позднее время) нелепое “воссоединение” с Римом” [15, c. 271].

Кстати, вопрос о взаимоотношениях Церкви и императорской власти в Византии не был обойдён вниманием византологов и в советское время. В качестве примеров литургических памятников авторы используют чин помазания на царство и церковную живопись – византийские фрески. Так, статья З.В. Удальцовой и Л.А. Котельниковой “Власть и авторитет в средние века” опубликована еще при советской власти, что, безусловно, накладывает соответствующий отпечаток на стиль и основные положения работы. Статья имеет, в основном, описательный характер. Авторы отмечают своеобразие Византийской модели отношений государства и Церкви, сравнивая их с Западной; отмечается также бОльшая зависимость Церкви от государства [6, с. 6]. По мнению авторов, “Именно в ранней Византии были заложены теоретические основы господствовавшей долгое время в империи политической теории симфонии, гармоничных отношений между православной церковью и христианским императором. С Византийской империей связывается идея ее христианской, провиденциальной избранности. Культ императора – правителя всей православной ойкумены и культ державы ромеев – защитницы и покровительницы христианских народов, проповедь исключительной Византийской государственности – вот фундамент, на котором строилось понимание верховной власти в Византии. … По своему сущностному содержанию власть государства в Византии представляла собой самостоятельную монархию, во главе которой стоял император [6, с. 6]. Неизвестно, что имели в виду авторы под термином “официальная лесть”, когда писали: “в политической теории ранней Византии был создан образ идеального государя: он должен был сочетать христианское благочестие с гражданскими добродетелями – заботой о благе подданных, поддержанием мира и порядка, справедливостью, компетентностью в государственных делах, умеренностью в личной жизни. Но сквозь завесу официальной лести очень трудно восстановить истинный образ того или иного правителя. Характеристики императоров буквально пестрят противоречивыми оценками”. [6, с. 7]. Авторы считают религиозную принадлежность тогдашних историков одним из пристрастий, мешающих объективным оценкам, однако в конце раздела о власти в Византии, положительно упоминают гимнографа преп. Романа Сладкопевца, его влияние на совершенно различные круги Византийского общества. Высоко оценивается также и интеллектуальный авторитет святителей Василия Великого, Григория Нисского и Григория Назианзина.

Говоря о понимании сакральности власти, П.И. Жаворонков подробно анализирует процесс избрания и коронации Никейских императоров (после Четвертого крестового похода). Автор приводит много ссылок на исследователей литургического чина помазания с его богословским объяснением. В частности, автор упоминает о важнейшей назидательной вещи , вручаемой императору в Церкви, при помазании – акакию – частице праха, напоминающего о бренности всего земного [5, с. 58].

В нашем краткой работе мы не будем останавливаться на описании атрибутов власти в Византии в иконографии; упомянем только К. Жоливе-Леви и его статью “Образ власти в искусстве эпохи Македонской династии”. Эта династия правила с середины IX века.

“В государстве, которое после эпохи иконоборчества находилось в апогее своего могущества, искусство должно было служить притязаниям императора на высшую власть и всеобщее господство, подчеркивая божественное происхождение его власти и представляя его как помошника Божьего, избранного, направляемого и защищаемого Богом с тем, чтобы вести новоизбранный народ ко спасению” [12, c.144]. Автор подробно описывает сравнения поздних императоров с ранними – Константином и даже библейскими героями – Давидом, Моисеем, Иосифом [12, c.152]. Подчеркивается преемственность – “преемник равноапостольного Константина Великого, василевс, обязан был продолжать миссию, некогда возложенную на апостолов, по распространению и защите веры” [12, c.154]. В качестве помазанника Божия царь-пророк, образец благочестивости, милосердия и мудрости считается идеальным образцом христианского монарха, прославляемый как “новый Давид” [12, c.155]. Характерно использование в качестве надписей к фрескам слов Псалма 71 “Боже суд твой цареви даждь и правду твою сыну цареву”. А пророк Моисей выступает прообразом императорской победы с Божией помощью; изображение вместе Моисея и Аарона – прообраз симфонии светской и духовной властей [12, с. 156-157].

“Официальное искусство отдает предпочтение сюжетам, которые показывают василевса в его отношении к Богу и восхваляют его главное качество – благочестивость. Особенно примечательным является успех в изображениях эпохи македонской династии темы символической коронации монарха как выражения божественного происхождения его власти. Как придворные церемонии этой эпохи имеют тенденцию к тому, чтобы превратиться в истинное литургическое действо, так и придворное искусство все больше пронизывается элементами религиозной иконографии. Власть мыслится, в первую очередь, как эманация Божественной власти; церемониал и искусство напоминают всем об этом фундаменте императорской идеологии”. В искусстве той поры “Военные качества императора даются на втором плане и, когда они присутствуют, … они оказываются подчиненными теме Божественного покровительства” [12, c.160-161].

Итак, идея о симфонии властей пронизывает все церковные памятники – и литургические, и живописные, и архитектурные. Тем не менее, всё же возникает вопрос, насколько упомянутые литургические памятники реально отражают Предание – то есть то, что в Церкви было везде и всегда? Синаксари в Триодях Постной и Цветной появляются примерно в X веке, примерно тогда же, по мнению К. Попова, миропомазание монарха было введено в чин коронования [13, с.68], а в анафематизмы недели Торжества Православия анафема тем, кто помышляет, “яко православнии государи возводятся на престол не по особому о них Божию благоволению и при помазании дарования Святаго Духа к прохождению великаго сего звания в них не изливаются” вводится только в 1766 г. [Православная энциклопедия, том “Русская Православная Церковь”].

Какие же выводы мы можем сделать, проведя беглый анализ этих текстов? Безусловно, выявлен некий идеал взаимоотношений Церкви и государства. Но следует ли иерархии после этого очевидного анализа сразу издать указ о всеобщей молитве Церкви о восстановлении монархии?

О чем же мы молимся, прося Бога “возвысить рог христиан православных”? В данном случае речь идет, как можно догадаться, не о роге изобилия (хотя “о изобилии плодов земных и временех мирных” мы тоже молимся), а о том (порой невидимом глазу обывателя), что, подобно рогу, стоит высоко и незыблемо. Как показал опыт предыдущего столетия, царь и золотые купола не явили нам такой незыблемости. Но духовная жизнь не закончилась вместе с отречением Государя! Чтобы глубоко прочувствовать пульс духовной жизни в Церкви после революции, достаточно прочитать книги “Монастырь в миру” прот. Валентина Свенцицкого исповедника или “Далекий путь” об общине архим. Сергия (Савельева). В этих книгах и даётся ответ на вопрос, что же может явить Церковь не только без поддержки государственной власти, но и с прямыми репрессиями от неё. Какую любовь в маленьких общинах, сравнимую с любовью в общинах первых христиан, явило в эти годы “малое стадо” тех, кто не отошел от Церкви Христовой!

После этих мыслей и возникло понимание того, что нельзя эти 10-12 примеров того, как императоры спасали Церковь на Соборах, экстраполировать на последующие времена. Таким образом, неверно поставить в качестве общецерковной задачи восстановление монархии, вымаливание у Господа царя. Представляется, что желание иметь царя во что бы это не стало будет находиться в противоречии с основными постулатами христианского делания, поскольку это будет попыткой устроить царство, зайдя в него с черного хода… Ведь и современное восстановление святынь порой тоже напоминает вливание нового вина в мехи ветхие. Монашеская община росла от кельи в лесу или на окраине селения, развивалась со своими искушениями, а уже потом, через десятки лет, построила монастырь с башнями и золотыми куполами соборов. Хочется думать, что целью создания большинства монастырей было создание условий для молитвенного делания насельников, а не создание исторически значимого памятника архитектуры и православного хозяйствования. Как известно, мало что осталось от этого благолепия в XX веке, всего за пару десятилетий всё это было поругано. А что ожидается теперь от насельников, заселившихся в разорённую обитель? – как можно быстрее восстановить, чтобы блестело как раньше.

Всё это, увы, напоминает прожективный подход в экономике (напомним, что в переводе с греческого это слово означает привычное для нас “домостроительство”). В основе этой проблемы “повальной прожективности” лежит привычный для европейца подход к организации деятельности, который можно назвать прожективным. В рамках этого подхода всякому действию естественно предшествует создание проекта, плана, инструкций и т.д. Задача управляющего состоит в том, чтобы изменить реальность в соответствии с заданной схемой. Оказывается, этот подход не является единственно возможным. Альтернативный ему подход, можно условно назвать непрожективным.

Традиционная европейская схема “прожективного мышления” восходит еще к Платону. Им было развито “мышление, устремленное к образцу”, характерное для европейца. Таким образом, привычная для европейца последовательность действий: выстраивать идеальную форму (είδος), затем ставить ее перед собой как цель (τέλος), и дальше действовать, стараясь осуществить эту цель. Именно этот подход Г. Архангельский  назвал прожективным, по термину “проект” как наиболее типичного “образца” будущей деятельности [16]. Разумеется, именно европейская христианская цивилизация дала миру современную науку и практику эффективного хозяйствования и можно было бы остановиться на европейских способах мышления.

Беда только в том, что реальность, которую требуется “подогнать” под идеальный образец, в большинстве случаев является не косной и неподвижной, но “живет и реагирует” по каким-то своим, неведомым нам законам.

Приведём наиболее яркий пример. Вы никогда не задумывались, почему в дорожки между зданиями заасфальтированы, а народ всё равно по протоптанным тропинкам ходит? Да потому, что сделан жесткий проект, который не принят реальной жизнью. Но есть и непрожективный подход – это когда не асфальтируют дорожки сразу, а ждут, пока люди сами протопчут тропинки. Почувствуйте разницу, как говорится.

Тут следует оговориться: мы вовсе не призываем в корне изменить  “прожективный” образ европейского мышления. По идее, нужна некая оптимальная схема сочетания этих двух подходов и необходимости их совместного применения. Нельзя сказать, что эффективный стратег вообще не связан целью или проектом. Но эта цель часто находится на более высоком уровне, что позволяет свободно использовать любые неожиданные изменения ситуации для ее достижения. Можно даже назвать её “надцелью”. Обычного обывателя, связанного целью более низкого уровня, эти неожиданности, не укладывающиеся в его план, легко приводят в тупик и смятение… И в качестве примера цели более конкретного типа можно привести образ из военной стратегии (кстати, отцами Церкви христианское делание очень часто уподобляется брани). Например, целью стратегии будет не “уничтожить войско противника”, а утверждение более абстрактного типа: “получить лояльное население на юге страны”. Очевидно, эта цель может быть достигнута не только уничтожением войска противника (более того, это может оказаться наихудшим решением), но и разложением этого войска изнутри, столкновением его с какой-либо третьей силой, банальным подкупом, пропагандой взаимной выгоды от мира и т.п.

Кстати, еще одним ярчайшим примером “прожективного подхода” в современной церковной практике является  так часто встречаемая организация церковного пения в соборах и больших приходах. Для того, чтобы звучали традиционные церковные песнопения XIX века (в данном случае неважно, Санкт-Петербургской или Московской композиторских школ), которые никак не спеть без квалифицированных певцов, руководство прихода не останавливается перед наймом на “правый хор” нецерковных, а то и неверующих певцов. Даже если  при этом ставится вопрос о воцерковлении певчих, то мы встречаемся с абсурдной ситуацией воцерковления через клирос…

Католические брошюры вроде “Почему католики так дорожат папством” приводят множество примеров того, как именно римские папы своим авторитетом устраняли церковные смуты и “наводили порядок” в Церкви. Однако фраза свт. Василия Великого о полезности обращения в Рим во время арианской смуты начинается словами “находим благовременным”… Таким образом, рискнём отметить, что и в идее папства тоже присутствует неприкрытый прожективный подход.

Таким образом, возвращаясь к теме статьи, скажем, что мы не выступаем против идеи монархии как таковой, считая её просто языческим пережитком. Скажем только, что нельзя ставить на первое место создание сильного государства (скорее всего, для этого подойдёт именно монархия), государственной мощи, церковного благолепия… Игумен Петр (Мещеринов) показал в своей статье, что предкам нашим Господь даровал силу и возможность расшириться до Тихого океана не потому, что у них это было самоцелью, а потому, что искали они “прежде Царства Божия и правды Его” (Мф. 6:33).

Означает ли падение Константинополя (Византийской империи) и, через несколько веков, Российской империи, то, что у Церкви отнялась благодать? Ну, или часть благодати – никому же не придёт в голову оспаривать благодатность Литургии, на которой перестал поминаться Божий помазанник, поскольку его больше нет?

Да, без империи мы бы не имели бы расцвета церковного искусства, блеска куполов и звона колоколов. И если понимать эту внешнюю атрибутику Церкви как неотъемлемую Её часть, то да, тогда монархия желанна и необходима.

Всё же рискнём предположить, что если, бОльшая часть населения (скажем, хотя бы 60%) будет регулярно посещать храм Божий, осмысленно участвовать в Таинствах Церкви (прежде всего, в Евхаристии), будучи членами православной общины, а не просто “православными по рождению” членами “учимой церкви” – потребителями требных услуг, то они смогут преодолеть наш “грех разобщенности”, смогут самоорганизоваться и нужную власть, таким образом, да подаст Господь по сердцу их. Да и назвать тогда его можно будет уже не населением, а народом.

Автор благодарит священника Андрея Дудченко, Илью Глухова и Глеба Архангельского за полезное обсуждение основных идей статьи.

ЛИТЕРАТУРА

1.      Триодь Постная. Т. 1, М. 1992

2.      Триодь Цветная. М. 1992

3.      Последование в Неделю Православия. СПб, 1904

4.      Архиеп. Серафим (Соболев). Русская идеология. СПб, 1993

5.      Жаворонков П.И. Избрание и коронации Никейских императоров. // Византийский временник. 1988. Т. 49

6.      Удальцова З.В., Котельникова Л.А. Власть и авторитет в средние века. // Византийский временник. 1986. Т. 47

7.      Прот. А. Шмеман. Исторический путь Православия. Paris, 1989

8.      Прот. И. Мейендорф. История Церкви и восточно-христианская мистика. М., б/г

9.      Л.А. Тихомиров Монархическая государственность. Взято с сайта www.russia-talk.com

10.  А.В. Карташев. Вселенские Соборы. М., 1994

11.  Свящ. Олег Климков. Человек в миросозерцании византийских исихастов. // Серия “Византийская библиотека”, СПб, 2001

12.  К. Жоливе-Леви. “Образ власти в искусстве эпохи Македонской династии” // Византийский временник. 1988. Т. 49

13.  К. Попов. Чин Священного коронования (исторический очерк образования чина). Богословский вестник, отдел II, с.с. 56-72. Взято с сайта www.mzh.mrezha.ru

14.  Е.В. Барсов. Древне-русские памятники священного венчания царей на царство в связи с греческими их оригиналами. М., 1883. Взято с сайта www.mzh.mrezha.ru

15.  Прот. Г. Флоровский. “Догмат и история”. М., 1998.

www.improvement.ru Кстати, рекомендуем его “манифест” как образец по сути христианской проповеди наименее поддающейся ей части населения – менеджерам среднего звена: http://www.improvement.ru/zip/manifest.zip