Интеллектуал и Церковь

Социологическая природа изменений, произошедших с Церковью в последний век, связана с наплывом в нее интеллигентных, образованных слоев. Фактически, этот процесс начался еще в конце XIX столетия. В 90-е гг. этого века в творческой элите России начинается пробуждение религиозного интереса – здесь нужно назвать, прежде всего, Дмитрия Мережковского и Николая Минского. Мережковский даже пишет стихотворение под названием “Бог”.


Конечно, религиозные поиски этих представителей интеллигенции не всегда были связаны с Церковью. Тот же Мережковский и его супруга З. Гиппиус, в конечном итоге, пришли к идее создания своей собственной церкви. Тем не менее, они инициировали организацию знаменитых Религиозно-философских собраний (1901-1903), на которых произошла встреча представителей Церкви и религиозно ищущей интеллигенции.1 И Мережковский, несмотря на то, что уже до этих собраний он пришел к выводу о создании своей церкви, и, по всей видимости, от этого вывода не отказался, все-таки, был искренне заинтересован в том, что происходило на этих собраниях.


Если же говорить о Минском, то его мировоззрение – к моменту начала Собраний – было намного более лояльным по отношению к Церкви, чем мировоззрение Мережковского. Последний все время выступал в качестве “революционера”, предлагавшего нетрадиционные богословские идеи. Тогда как Минский часто дожидался похвал со стороны представителей Церкви за верную точку зрения.


Сегодня, в начале XXI века, мы видим, что эти тенденции окрепли. Все отмечают, что Церковь стала городской, тогда как раньше она была “деревенской”. “Городской” – то есть, более интеллигентской, более “образованной” и т.д. Поэтому встает проблема взаимоотношений интеллектуала и Церкви. Конечно, в определенном смысле, она была актуальной всегда. Но, начиная с конца XIX века и по сей день, эта актуальность входит в какой-то особый контекст.


Каковы же эти отношения сейчас? Насколько они оптимальны? Какими они могли бы быть?


С одной стороны, Церковь не может не реагировать на происходящие изменения в своей социальной структуре. Многие богословы и священнослужители прекрасно отдают себе отчет в том, что с современной паствой говорить так, как говорили с крестьянами в XIX веке, нельзя. И они говорят по-другому. Конечно, главный пример здесь – известный богослов диакон Андрей Кураев. Его преимущественная аудитория – это интеллигенция, но, я бы еще сказал, – просто современные образованные люди. Автор статьи прекрасно помнит, как в период воцерковления ему попались две книги: одна – старое церковное издание, другая – книга о. Андрея “Традиция, догмат, обряд”, эпиграфом к которой им была выбрана строчка из Мандельштама (воспроизвожу по памяти): “И Евхаристия как вечный полдень длится…” Как только был увиден этот эпиграф, старое церковное издание было отставлено в сторону, а книга отца-диакона “проглочена” за неделю. Все это говорится абсолютно не в упрек тому, что вполне сознательно используются определенные приемы – совсем нет. Во всех этих словах вообще нет никакого упрека.


Можно привести и другой пример такого рода – прот. Александр Мень. Сам будучи творческим человеком, он чувствовал себя как рыба в воде именно в среде интеллигенции. Он считал, что проповедь в этой среде – его призвание.


Так что совсем неверно будет сказать, что в нашей Церкви нет интересных мыслителей, которые бы не привлекали бы в нее именно интеллигенцию, как, скажем, высокую, так и среднюю. Пускай наряду с этим в ней есть и представители “противоположной ориентации”, более традиционалистской. Но, по крайней мере, интеллектуал имеет возможность выбора.


Однако есть и другая сторона проблемы. Она связана не с процессом привлечения интеллигента в Церковь, а уже с его пребыванием в ней. Я считаю, что на этом этапе очень часто возникает опасность подчинения интеллектуала в Церкви достаточно жесткому идеологическому стандарту. Причем сразу хочу заметить, что я не являюсь сторонником какого-то мировоззренческого плюрализма. Конечно, он несовместим с настоящей церковной жизнью. Есть некие незыблемые вещи – церковные таинства, Священное Писание, догматы. В конченом итоге, наша духовная жизнь основана на исповедании Христа Сыном Божиим, на встрече с Ним, на выборе именно Его, а не кого-либо другого.


Однако, мне кажется, что эта четкость мировоззренческого выбора у многих церковных людей оборачивается какой-то нарочитой идеологизацией. Хочу вспомнить здесь другую книгу, тоже прочитанную мной в период воцерковления, – “Православие и современная культура” Олеси Николаевой. Вся книга, фактически, представляет собой жесткую критику современной культуры, а также русских религиозных философов. С одной стороны, такие книги полезны, – они указывают на определенные заблуждения. Но, с другой стороны, они же бессознательно настраивают читателя на то, что первое дело православного интеллектуала – это искать чужие заблуждения, “громить врагов”.


Приведу другой, более поздний пример того же рода. В 2004 г. выходит книга специалиста С.К. Абачиева “Православное введение в религиоведение”. Само название уже говорит о том, что автор – православный ученый. Что же он пишет в своей книге? Такие, например, вещи: “Пафос христианского богословия – сохранение в чистоте истин, данных Самим Богом. Главной опасностью, которая в богословии исходит от людей, считается еретичество, то есть дополнение богооткровенных истин христианского вероучения человеческими домыслами. И все же богословию не удавалось избегать ересей. Особенно, в протестантизме, с его Богом, “одобряющим” грех сребролюбия и “не одобряющим” монашества и почитания святых. В религиозной философии исследователь несравненно свободнее в своем творческом поиске. Но это несравненно усиливает опасность еретичества, которое в религиозной философии представлено в изобилии…”2


При чтении всего текста, и этого отрывка в частности, вспоминаются слова Э. Лимонова, сказанные по поводу стихов, прочитанных на одном патриотическом митинге: “Стихи плохие, но правильные”. В сущности, я согласен с тем, что говорит Абачиев. Но мне не понятно, какую он преследует цель, – неужели убедить неверующую интеллигенцию в истинности православия (а убеждать верующую – не нужно)? Неужели не понятно, что таким тоном Торквемады, который ни на секунду не сомневается в том, что его слова есть истина в последней инстанции, ученый только отпугнет научное сообщество, которое поспешит объявить его псевдоученым, и в чем-то это можно будет понять? Критика протестантизма, “с его Богом, “одобряющим” грех сребролюбия и “не одобряющим” монашества и почитания святых” – никакая не критика, ни с научных, ни даже с богословских позиций. Это просто уровень разговора в приходской трапезной. Не говоря уже о том, что монашество и почитание святых не есть богооткровенная истина, это формы церковного благочестия.


Наша, скажем так, богословская публицистика все больше становится каким-то идеологическим надзирателем. Она уверена в своем праве на оценку абсолютно всего – с “позиций православия”, “с позиций Святых Отцов” и т.д. Разные представители этой цензуры критикуют друг друга за то, что они неадекватно представляют позицию Святых Отцов.


Проблема, однако, в том, что для того, чтобы надзирать, нужно чтобы было за кем надзирать. Чтобы вводить духовно-интеллектуальный процесс в какие-то рамки, нужен сам этот процесс. А вот его-то как раз и нет. Доминирует не положительное творчество, а отрицательный процесс “идеологического очищения”, гиперкритицизм.


Во избежание соблазна замечу, что я отнюдь не призываю лояльно относиться к каким-то антихристианским элементам в жизни Церкви, современной культуры. Конечно, анализ и критика таких элементов – нормальная составляющая христианской жизни и мысли. Нормальная, но далеко не единственная, как бессознательно подразумевают многие. Православие в подсознании этих людей – это НЕ католицизм, НЕ протестантизм, НЕ современные ценности, НЕ секты и т.д. Православие – это великое НЕ.


Идеологическое надзирательство ведет к негативным последствиям для церковной интеллигенции, а значит и для Церкви. Людей в целом, интеллигентов в частности, просто запугивают. Люди боятся думать. Причем речь идет не о каком-то “безблагодатном рационализме”, а именно о благодатном, о мысли во Христе. Зачем думать, если Святые Отцы все уже придумали? – говорят нам. Нужно только хорошенько их почитать. Найти место, где есть ответ на такой-то и такой-то вопрос.


Однако не слишком ли быстро и поспешно мы отказались от самих себя? От права на свое мнение, на свой вопрос там, где у идеологов стоит давно заготовленный ответ? Опять-таки, речь не идет об основах веры. Не слишком ли опрометчиво мы сдвинули ответственность за свои решения туда, в этот идеологический слой, который, кстати говоря, включает в себя не столько богословов и священнослужителей – хотя часто и их тоже, – сколько именно публицистов, диктующих последнюю интеллектуальную “моду”. Идеологи – это те, кто кричат громче всех.


Мне вспоминается один интересный эпизод, – я присутствовал на собрании православной молодежной организации, на котором были и учащиеся последнего класса семинарии. Среди прочих прозвучало предложение – от светского человека – собираться и читать вместе Библию. После некоторых колебаний, признаюсь (и – каюсь), я сам сказал, что подозрительно отношусь к такой идее. А один из семинаристов добавил, что эта идея “попахивает сектантством”. Вот так вот: читать Библию вместе и обсуждать ее – это “сектантство”.


Я – ученый, кандидат философских наук. Естественно, в своей жизни я присутствовал не на одной конференции, причем как светской, так и церковной. Так вот я считаю, что светские конференции намного более интересны, чем церковные. Светские собрания – это пространство свободной мысли. Да, не со всеми свободными мыслями я согласен. Но многие другие мысли заставляют меня думать, вдохновляют меня.


Церковные конференции оставляют двойственное впечатление. На них главная цель выступающего, – уверить других, что он православный. Поразительно однообразие идей, выражений, шуток.


Наша церковная интеллигенция настолько “воцерковилась”, а я бы сказал, заидеологизировалась, что, в определенном смысле, перестала быть интеллигенцией, то есть забыла о своем призвании. Зачастую интеллектуалы просто повторяют то, что говорят церковные иерархи. Поэтому, в итоге, “встреча светской интеллигенции и представителей Церкви”, как она декларируется в программах различных светско-церковных форумов, становится встречей иерархов с их зеркальным отображением. “Россия в глубоком кризисе” – повторяют интеллигенты фразу, кочующую по книгам православных иерархов. “Да, мы с вами согласны” – отвечают им иерархи. “Вестернизации русской культуры нужно активно противодействовать” – обращаются интеллигенты к другой популярной фразе. “Да, безусловно” – вторят им иерархи.


Фактически, многие церковно-светские форумы превращаются просто в демонстрацию, – посмотрите, Церковь и интеллигенция вместе и т.д. Наверное, когда-то, годах в 90-х, такая демонстрация имела смысл, это было время начала возрождения России и Церкви. Но сегодня такие демонстрации уже никого не устраивают. Не пора ли нам подумать о том, чтобы вернуться в светское, “оскверненное” пространство и жить обычной жизнью ученого, интеллектуала, но при этом христианина? Является ли это повторение одних и тех же фраз действительно единомыслием? Какого качества это “единомыслие”?


Сегодня мы все – церковные интеллектуалы – варимся в собственном соку. А ведь задача интеллигенции в Церкви совсем другая – как раз быть самой собой, мыслить, познавать научную истину и приносить ее к ногам Христа, церковному народу. Не использовать научные средства для продвижения актуальной “церковной идеологии” (то есть совокупности недогматических мнений по общественно-историческим вопросам, распространенных в нашей Церкви), – а именно познавать истину. Пусть даже она на первый раз и не понравится иерархам.


Наука – вещь строгая. Если, например, самолет будет сконструирован с ошибкой, то он может упасть. А если общественно-политические проекты будут составлены с ошибкой, то их реализация может привести к негативным последствиям. Все это – азбучные истины. Однако именно о них часто приходится напоминать церковной интеллигенции, которая стремится просто подмять науку под свои мнения, сведя первую к исключительно эмпирически-наглядной функции.


Сегодня в церковной среде выработался, я бы сказал, особый пропагандистский дискурс. Этот дискурс и заменяет воцерковленному интеллектуалу науку. С данным дискурсом он идет в науку и пытается подчинить ее своим положениям.


В этот дискурс входят многие составляющие, – допустим, заведомо негативно-подозрительное отношение к европейской культуре и современности и, с другой стороны, заведомо положительное отношение к русской дореволюционной культуре. Историю западной цивилизации видят и хотят представить как долгий путь к падению. Забывают при этом, что история России в XX веке – это тоже падение. Россию тут же пытаются всячески оправдывать, – коммунизм объясняют не местными духовными и иными причинами, а как раз влиянием Запада, “жидовским игом”. Все это я хорошо знаю, – я написал свою кандидатскую диссертацию на тему “Проблема смысла русской истории XX века” (2002 г.) именно в ключе такого дискурса.


С одной стороны, появление и развитие этого дискурса вполне можно понять и, в какой-то степени, оправдать – он является стихийной реакцией на либеральную идеологию, которая воспринимает Запад как “рай на земле”, а Россию – как ад. Эмоциональный ответ на эту пропаганду, действительно неприятную, – доказать, что все наоборот. В условиях жестоких идеологических боев с западничеством, – а именно в них погружена православная общественность – не остается ни сил, ни, так сказать, “права” на нормальное, трезвое осмысление проблем России, Запада, их соотношения. В этих условиях “Отечества в опасности” никто “не имеет права” сказать что-нибудь против России – это будет воспринято как предательство. (Поправимся – критиковать историю России, с этой точки зрения, можно, но это должна быть только критика справа – критика за ее историческое западничество. Это “политкорректная” критика.) А любое позитивное замечание в отношении Запада считается пособничеством врагу.


Но, с другой стороны, преподносить этот дискурс как некую непререкаемую религиозную, а заодно и научную истину, считать его неким неофициальным символом веры современного православного христианина и объявлять всех, в чем-то его не разделяющих, еретиками – неправильно. Церковный интеллектуал должен находится поверх этих пропагандистских дискурсов – как левого (либерального), так и правого. Собственно, речь идет не о том, чтобы “ни под каким видом” не разделять тех или иных мнений правого дискурса. Речь о другом – убеждение должно исходить не из стадно-пропагандистского контекста, оно должно быть личным и обоснованным, во-первых, с христианских позиций, во-вторых, если это нужно (то есть, если это касается каких-то общественно-исторических проблем) – с научных.


Пока же современный церковный интеллектуал убежден, что его главная задача – не искать таких обоснований, а “мочить” всех врагов: Запад, европейскую философию, русскую философию, где она отступает, представлять Московскую Русь верхом исторического прогресса, а все остальные периоды русской истории – как постепенную деградацию вплоть до “сатанинской” современности. Для меня лично эта схема русской истории долгое время – с теми или иными вариациями – была непререкаемой. Но теперь она под вопросом. Говорю это как человек, который думал на эту тему не один год, который жил этой темой. При этом я не предрешаю ответ на вопрос – какая же схема русской истории более оптимальна? Скажу вам честно – я этого не знаю. Знаю другое – “антихрист” Петр I, среди прочих “плохих” дел, упразднил в России жестокие казни людей, – например, зарывание в землю и подвешивание за ребро, – заявив, что на Западе такого рода вещи отменены уже давно. Вот вам и Третий Рим, и “апостасийная западная цивилизация” и все остальное.


Означает ли это, что я считаю западную культуру некоей спасительной, совершенной и т.д.? Нет, не означает.


Я сказал, что не знаю, какая схема русской истории, соотношения России и Запада более оптимальна. Да, именно не знаю. Мне нужно подумать об этом. Это – нормально. Наши церковные публицисты могут похвастаться тем, что они знают все, ответы абсолютно на все вопросы. А настоящий ученый должен чего-то не знать. Иначе он не ученый, а просто идеолог. Его научное исследование, в таком случае, не есть исследование, это форма пропаганды.


Отношение церковного интеллектуала к современной культуре в рамках упомянутого пропагандистского дискурса – это совершенно особая тема. Гиперкритицизм в адрес современности не просто распространен, он стал уже какой-то категорией мышления православного человека, и даже – категорией его бессознательного. Я сам за собой (и за другими, конечно) замечаю, как каждый раз хочется “поймать” на чем-нибудь современного “дурака” – на одежде (любимая тема многих), на словесных выражениях, на манере поведения и т.д. Это становится какой-то хронической умственной болезнью. “Правильные мы”, духовно страдающие от того, что мы вынуждены жить в окружении “идиотов”. Нас еще и не пускают к власти. Вопрос, однако, – не сами ли мы создали этих “идиотов” вокруг себя?


Можно еще долго описывать это явление идеологизации, но сейчас я хотел бы попытаться понять, в чем его причины. По крайней мере, одна из главных причин – нежелание интеллектуалов, приходящих в Церковь, брать на себя духовно-интеллектуальную ответственность. В сущности, это только часть более широкого процесса – сдвигания “наверх” ответственности за свою духовную жизнь в целом. Конечно, Церковь дает нам жизнь с Богом – и это великий и главный дар. Но, с другой стороны, в ее человеческом аспекте, в Церкви есть недостатки. Об одном из них сейчас и идет речь. За нас все уже решено, – что мы можем делать и что мы не можем делать (конечно, здесь имеются в виду не какие-то элементарные нравственные нормы, а второстепенные обычаи). А из того, что можем, – как мы должны это делать. Как одеваться, как улыбаться и даже как целоваться (“я держу равнение, даже целуясь”). В Церкви ищут – и находят – пространство тотальной регламентации внутренней и внешней жизни. И невдомек многим из этих людей, что все это только средство для одной цели – жизни во Христе.


Той же самой тотальной регламентации ищут и для мятущегося ума – все должно быть решено. Думаю, что за Московскую Русь, особо ее не зная и не любя, хватаются именно потому, что очень хотят за что-нибудь схватиться. А “Москва” в этом отношении идеальна – ведь она была всецело религиозной культурой. А если всецело религиозной – то что же еще раздумывать? “Там ведь все были православными!”


Надеюсь, что переживаемое нами явление – все-таки, временное. Возможно, оно представляет собой обратную крайность, – в советское время государство в союзе с наукой подавляло религию; теперь же многим интеллигентам представляется, что Церковь “должна быть отомщена”. Но однажды интеллектуалы поймут, что, отводя науке место, я бы не сказал, служанки теологии, скорее, коврика для вытирания ног, они, в конечном итоге, рубят сук, на котором сидят. Тогда ситуация изменится.


В заключении подчеркну еще раз, что речь не идет об “отвоевании” в религии большего места для науки, оторванной от духовных основ. Речь идет о праве церковной интеллигенции на творчество, которое происходит в том числе и в научной форме. И это творчество – тоже есть действие Святого Духа. Речь идет о том, чтобы быть в Церкви самими собой, а не идеологическими пешками. Блаженны алчущие и жаждущие правды. Блаженны, а не прокляты.


Замечу, что в этой статье я почти не касался содержательных вопросов, а только, если можно так сказать, методологии. Я писал о “как”, а не о “что”. Я буду уважать убеждения любого православного человека, пусть даже буду и не согласен с ними, но только если это будет его сознательная, глубоко личностная позиция, а не стадное мнение.


Источник: Свет Православия

Цей запис має один коментар

Залишити відповідь